Кто-то другой - Тонино Бенаквиста

Какая фамилия больше всего подходит Полю? Пробегая глазами колонки имен, он пришел к выводу, что Поль отлично подходит к любой фамилии. Нажель, Лезаж, Брюнель, Роллек, Сири, Билла, список был бесконечен. Поль перестал быть критерием отбора, и от этого выбор становился колоссальным. Блен не знал, как поступить, и быстро потерял ориентиры. Он пытался руководствоваться некими принципами, которые ему казались рациональными, чтобы хоть как-то продвинуться. Правило номер 1: фамилия должна состоять как минимум из двух слогов, в идеале трех, чтобы раз и навсегда покончить с этим несчастным, не слишком приятным Бленом, который с детства стеснял его. К тому же «Поль» требовал фамилии скорее длинной, со слегка северным, но все же мягким звучанием, чего-то такого безмятежного и холмистого. Правило номер два: начинаться фамилия должна с буквы от R до Z. Поздний, но справедливый реванш. Всю жизнь его вызывали первым, вечная жертва учителей, раб номер один, волонтер, которому не надо было даже делать шаг вперед. «Блен, к доске!» Как же он ненавидел это заглавное «Б!» Пришло время удалиться в конец списка, в теплое местечко. Он снова пролистнул справочник, напрасно ожидая чуда, и, все так же лежа на диване, пробежался глазами по книжным полкам. Из десятков книг, энциклопедий и всех изданий, которые он даже не проглядывал, уверенный, что где-то между страницами забилась северная фамилия из трех слогов, начинающаяся на U, V, даже W, и почему бы не Z. Интуитивно он направился к словарю фламандской живописи, открыл его на последней трети, вполголоса бормоча фамилии, которые казались ему элегантными и в то же время знакомыми. Рембрандт, Рубенс, Рюисдель, Ван дер Вейден, Ван Эйк, чтобы закончить на самом чарующем из всех, на имени, которое для него одного заключало в себе саму гармонию: Вермеер.

Никого не зовут Вермеером, но это было неплохой точкой отсчета. Он начал выкручивать имя, приставлять к нему разные суффиксы, придавая ему новое звучание. И вдруг — озарение.

С этих пор его будут звать Поль Вермерен.

Надин была готова — надушенная улыбающаяся красавица. Весь вечер Тьери был галантен, как никогда. За ужином он был красноречив и скромен одновременно, внимателен ко всем гостям. По дороге домой Надин нежно смотрела, как он ведет машину, и была счастлива, что он рядом. Она уже представляла себе, что рано или поздно станет мадам Тьери Блен.

Она даже не подозревала, что провела вечер с Полем Вермереном.

НИКОЛЯ ГРЕДЗИНСКИ

Гредзински был экспертом по тревогам. Он знал все ее виды и мог назвать, когда она только еще зарождалась у него внутри — незаметная или мрачная, колеблющаяся или явная. Эта — неизвестная до сегодняшнего дня — причиняла страдания при каждом движении. И он был единственным человеком в мире, который не распознал остальные признаки: сухость во рту, головная боль, общее изнеможение. Николя сопоставил признаки: похмелье. Ему не хватит внутренней силы, чтобы пережить эту грусть — первая пьянка в его жизни станет последней. Никогда в жизни ему не нужно было ничего, чтобы достичь теневых сторон сознания, куда увлекал его природный пессимизм. И если каждое утро возвращение к жизни было плохой новостью, с которой ему приходилось мириться, похмелье стало его приговором без малейшей надежды на помилование.

Две таблетки аспирина, которые он выпил, только встав с кровати, не возымели никакого действия, придется мучиться. По дороге на работу он на секунду закрыл глаза, чтобы определить, где находится пульсирующий нерв этой мигрени, который с самого утра не давал ему быть самим собой. Он ощутил ее где-то между левой долей и теменем. Может, именно здесь царствовала вина, отсюда исходили все моральные решения, в том числе и наказание. Как узнать, что речь шла действительно о наказании? Может, он слишком многого требовал от тела, не приспособленного к такому разрушительному количеству жидкости? Любой врач заметил бы ему, что не стоит за один вечер пить больше водки, чем за всю свою жизнь, но он же сказал бы, что все мы по-разному подвержены греху. Некоторые живут только ради этого, другие умирают, так и не согрешив. Николя еще не знал, к какой породе принадлежит он сам.

В то время когда все его нейроны обычно приходили в движение при одной мысли о кофе, он отдал бы все, что угодно, за глоток газированной воды. Вода, холод и газ. Интуитивно он чувствовал, что в комбинации этих трех элементов кроется единственное спасение от химии угрызений совести. Войдя в холл «Группы Парена», он на минутку задержался перед кафетерием купить упаковку ледяной перье, после него зашел в лифт. Полузакрыв глаза, Николя поздоровался с Мюриэль, секретаршей шестого этажа, и скрылся у себя в кабинете. Залпом выпил бутылку воды и испустил хрип раненого зверя. Глоток воды принес ему облегчение, больше не казалось, что язык раздулся и приклеился к нёбу. Но Николя еще не пришел в себя, он вскрыл пару писем, пролистал один из журналов, на которые был подписан его отдел, взял папку с документами по проекту Vila, которые уже три дня не мог закончить, и тут же захлопнул ее. Ничто не могло отвлечь его от мрачных страданий, которые настраивали его на пессимистичный лад в рассуждениях о судьбах мира вообще и его судьбе, в частности. Николя уткнулся лбом в сложенные на столе руки, закрыл глаза и увидел себя накануне с неизвестно каким по счету стаканом бренди в руках, готовым куролесить всю ночь. Это показалось ему невероятным, не соответствующим его образу, и он решил, что никогда не сможет убрать это воспоминание в ячейку вместе с другими.

В этот неудачный день, стоя с подносом в столовой самообслуживания, Николя сам удивился, ответив «Не знаю» на стандартный вопрос: «Курицу по-баскски или котлеты?» Своих соседей по столу ему не удалось провести, да они и не пытались узнать подробности, все по очереди рассказывали, что они видели накануне по телевизору. Потом они перешли в кафе, где Гредзински, как за последнюю соломинку, ухватился за двойной эспрессо, перед тем как вернуться в свой кабинет.

Стройка, на которую выходило его окно — Телефонное отделение, — росла с бешеной скоростью. «Парена» ширилась с каждым днем, завоевывала пространство, и жесткость, с которой она давила конкурентов по всем фронтам, уже приводили в пример на всех факультетах экономики. Половину жизни провел Николя по адресу: 7 аллея Мюро в Булони, за этим давно вышедшим из употребления адресом скрывалась целая империя на берегу Сены. Три здания — в овальном расположилось Управление окружающей среды и все начальство, во втором — Сектор электроники, и в третьем, самом скромном, отдел по связям с клиентами, где работал Николя.

На обсаженной деревьями площадке между тремя стеклянными монстрами сосредоточились кафе, рекрутинговое агентство, небольшой супермаркет и пресс-офис. Огромный мост связывал империю с окружной, большая часть служащих добирались по нему до метро. Распределение Воды, Реклама, Кабельное телевидение, Спутник, Энергоресурсы, Информатика, а теперь еще и Телефонное отделение — все вместе насчитывало 3200 служащих, среди которых был и маленький подавленный человечек. Магда зашла к нему в кабинет узнать, когда он идет в отпуск. Николя, захваченный врасплох, пробормотал, что должен дождаться возвращения начальника отдела. Как и каждый год, его отпуск зависел от Бардана, который предпочитал принимать решения в последнюю минуту — привилегия начальства.

— А ты не можешь ему позвонить?

— Если я пристану к нему с вопросами об отпуске, он решит, что я спятил. Он у клиента в Авиньоне.

Точнее, в Горде, на роскошной даче своего приятеля, они обмывают только что построенный бассейн. Бардан уехал, не оставив своему помощнику ни капли информации о документах Vila. Николя не пытался понять, было ли это простой забывчивостью или свинством. Уже три года он играл роль буфера между Барданом и командой дизайнеров, перечитывал контракты, следил за макетами, контролировал проекты, составлял сметы и так далее.

— Магда, ты можешь зайти завтра утром? Он как раз вернется. В четыре у него совещание у начальства.

— А куда ты собираешься этим летом?

— Если мне дадут две недели в августе, думаю, поеду к друзьям, они снимают дом в Пиренеях.

— Как в прошлом году?

У Магды была хорошая память, и Николя не преминул сообщить ей об этом. Как только она вышла, он крепко зажмурился, пытаясь отловить монстриков, с утра порхавших у него в голове. Маленькие непонятные, но реальные штучки, шумные и решительно настроенные сцепиться. Его разбудил телефонный звонок.

— Месье Гредзински? С вами хочет поговорить Жак Барато.

— Какой Жак?

— Барато. По личному вопросу.

— Спасибо, Мюриэль. Соедините.

Николя узнал Жако и подосадовал, что его застали врасплох. Как он мог забыть, что его зовут Жак Барато?

— Гред, ты как?

Доброжелательный вопрос, ответ на который невозможен. Как говорить о головной боли с человеком, страдающим раком? Жако звонил без особого повода, просто чтобы поговорить «об этом».