Ячея. стихи - Юрий Зафесов

Мне придвинули вблизь самокрутную ось остолопа; двустороннюю бездну, которая спьяну смешит; шестиухую мышь; узколобого янки-циклопа; и шкатулку из яшмы, которая чистый самшит.

Я ведь тертый калач! Я грядущую власть знаменую: здесь разводят рамсы, здесь линчуют, здесь щупают кур. Я сошью тебе миф, а себе я куплю надувную узколонную деву из нерпьих лоснящихся шкур. С ней забудусь во сне, в тесноте, в срамоте, в неуюте. Призадумаюсь шибко: кого-то, да сможем родить! Обозначу очаг, согреваясь не в чуме, так в юрте. Мне давно ведь повадно спирально, как дым, восходить.

В тундре прошлого нет. Но летят и летят бумеранги. Бреют череп чучхе и из рук вышибают абсент. Лучше в чуме чуметь. Или яриться хреном в яранге, зарывая в брезент горловой диалект и акцент.

Знаешь, Гурья Башка, в твоей доброй и чувственной вере мой поверженный смысл начинает от горя лысеть. Наша дружба крепка, как мозоли рабов на галере (я давно на былое гляжу сквозь москитную сеть).

Гу-гу-гурья башка! Торгаши меня вновь обманули! За меня отомсти, пребывай при своем короле. Как твоё «ничего»? Как погода в Ба-ба-барнауле? Впрочем, может быть, в Томске, а может, и в Йошкар-Оле.

«Гордись убежищем, чалдон…»

А.П.

Гордись убежищем, чалдон,белёной печью, чистым полом!..Я знаю: самый лучший дом —дом, обнесённый частоколом.

Я к неприкаянным не строг,пусть ищут вольное становье!Мой дом – не капище, не стог,но ощерённое гнездовье.

Кому – шурфы, а мне – графин.Во мне – бескрайность и приволье…

Там всякий, кто не серафим,падет на вздыбленные колья.

Город Желтого Жиголо

В. Артемову

Эту ночь не купить за трешку.Сей бульон – не перловый суп.Это как распилить матрешку —на последней сломаешь зуб.

Ефросинья да Евпраксия:в каждой плавающий узор.Что, Артем, для тебя Россия,если вымести хлам и сор?

Если пыхнув знакомой трубкой,ад воздавши, смолу – в янтарь.Если видеть под каждой юбкойи аквариум и букварь.

…Аты-баты!Был город зыбок.Раскачавшись на каблуках,два бродяги кормили рыбок.Рыбки плавали в облаках.

«Да…»

Да,я заблудился быв мире,когда быне свет этих яркихзовущих огней.Бывают такиекрасивые бабы,что тихо вздохнешьи найдешь пострашней.И станешь богаче,значительней, выше,добьешься всегои поспеешь на суд,где серые волкии серые мышипоследнюю коркуподкоркигрызут.

Два мотива

Валентину Устинову

1

Мы тем и будем знамениты, что пастухи вселенских смут, семиты и антисемиты, нас не оценят, не поймут. Мы не задушим их в объятьях, не станем бить из-за угла – в метафизических понятьях продолжим спор добра и зла. Прикроем русское пространство, на плечи взвалим облака. Есть два мотива мессианства – «гоп-стоп» и «песня ямщика».

Есть мы с тобой, что неучтиво над звездной бездной осеклись, провидя век, где два мотива слились, смешались и сплелись. Сошлись, как сходятся в проулке, тиран и жертва, бог и черт, градоначальники и урки, и с казнокрадом – звездочет. Провидец с фигою в кармане и переделкинская фря – они в итоге пониманья и Февраля и Октября.

А нам по нраву жизнь июля и августа, и сентября, где муравейники и ульи, и подмосковная заря. Где с золотой каёмкой блюдца, с кофейным контуром веков – не зодиаки властолюбцев и гороскопы дураков. В нас суть грядущего другая. Совсем иной водораздел.

Бродяга, грусть превозмогая, из-за Байкала углядел – как бронзовеют от заката, в хитросплетениях молвы, два вахлака, два азиата на берегу реки-Москвы.

2

Оставив эго в первом встречном, не убоявшись тупика, давай подумаем о вечном – построим замок из песка. (Не третий Рим и не Афины, и – не дай Боже! – Голливуд.) Тогда разумные дельфины нас, неразумных, призовут в глубь мирового океана за вулканический ожог, где грозный рык Левиафана глух, как пастушечий рожок.

Туда, откуда взгляд не кинешь в ветхозаветные края, на Атлантиду и на Китеж – сквозь суть догадки бытия. Где киль Летучего Голландца распашет хлябь над головой. Где черепаший хрупок панцирь, совсем как опыт мировой. Где метеорами слепыми завьюжит космос, глух и пуст, когда под слоем звездной пыли Господен Перст означит путь. Путь от Ковчега до борделя апостолов и зазывал. И нас на берег Коктебеля забросит тридевятый вал.

Очнемся – поздно или рано? Богов вселенная родит: в объятьях Максимилиана и обгорелых Афродит. Покаты плечи. Смутны речи. Штормит полуденный стакан. Земные страхи вечность лечит. А это значит – Океан.

«Дед Никанор не сразу умер…»

В. Г. Распутину

Дед Никанор не сразу умер…Сдавая внуку хлам и лом,недоумил и надоумилходить по кладбищу с веслом.

Мол, нерозумный дважды платит,когда уходит в донный ил.«А вдруг кому весла не хватитна сотню дедовских могил?»

Дед Никанор не канул в тину,прилег с родными заодно.Потом построили плотину,и кладбище ушло на дно.

Те старики уже далече…Но сквозь ледовое стекловсе ищут правды, теплят свечи.А внук им подает весло

«Добуду…»

Добуду,поскребши русского,Тунгусский метеорит…Похрустываетпрокрустовоа кесарево – искрит.Огонь,оснежённый нежностьювокруг наломает дров,взорвавшисьнад неизбежностьюпрозренья иных миров.

«Дорогу через ров осилит отрок…»

Дорогу через ров осилит отрокпод птичий взмах и под земной замах.Песочные часы воздвигнут остров,где можно жить в ушедших временах.

В небесной колбе кротко, ненастырновсклубится Тот, кто заново иском.В низинной колбе – знойная пустыня,сухое небо, смытое песком.

Часы-весы в песок стирают камни,пересыпая каинов в веках,где в чашах двух – двух бездн перетеканьетрепещет на вселенских сквозняках

Дурачки

Младший был дурачок.Средний был дурачок.Старший был дурачок.Но об этом молчок.

Я и сам дурачок.Рыболовный крючокобломил, зацепившись за слово.Оседлал поплавок,возрыдал, аки волк.Жалко мне червяка дождевого…

Глядь – кругом поплавки.Все мы – дурьи башки.Не река – разливанное море.Далеко в синеве,по микитки в травегром-телега стоит на угоре.

Сколько спиц в колесе?Сколько плевел в овсе?Сколько судеб скатилось к обрыву?Не клубись, мелюзга!С колокольцем дуга,запрягай Серебристую Рыбу.

Ведь телегу тянуть —не эпоху лягнуть!..(Ба, кобылка давно околела!)Эх, была-не была!Цел червяк и голавль…Кто ж удилище – через колено?!.

«Застучит по асфальту подкова…»

Застучит по асфальту подкова,Замигают во тьме огоньки.

В ста дворах деревеньки Буньково

Конец ознакомительного фрагмента.