Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их взгляды притягивались, сталкивались и разлетались, оставляя искры. А душными ночами Ромка лежал, глядя в темный потолок, но видел вовсе не смутные очертания люстры, не блики фонаря за окном, а ее тонкое лицо, ее глаза, серо-зеленые, как небо в дождь. И словно заново раз за разом переживал одни те же их мимолетные встречи.
Однажды она сама к нему подошла. Точнее — догнала. И даже коснулась…
В конце мая, перед самыми каникулами. Накануне математичка предложила Роману свой личный учебник по матанализу для поступающих, чтобы летом заниматься. Ромка поднялся в кабинет математики, где Мария Ивановна как раз собрала класс Зарубиной на консультацию. У девятых со следующей недели начинались экзамены.
— А, Рома, заходи-заходи, — подозвала его Мария Ивановна, когда он, заглянув в кабинет, буркнул «Извините», намереваясь скорее выйти.
Что поделать — пришлось встать у порога в ожидании, пока математичка отыщет в огромной, как мешок, сумке книгу.
Эти несколько секунд дались ему тяжело. Казалось, будто он на сцене в зале, полном зрителей. Надо выступать, а он все забыл. В общем-то, на остальных зрителей ему было плевать, но вот Оля… Она сидела «в первом ряду». Подперев щеку кулачком, Оля склонила голову над тетрадкой, но исподлобья, чтоб было незаметно, поглядывала на Романа. Ромка это безошибочно чувствовал, хотя сосредоточенно пялился на математичку.
— Как же так… помню ведь, что брала… неужели дома оставила… Рома, — математичка закончила суетливые поиски и виновато посмотрела на Стрелецкого, — не могу что-то найти. Наверное, все-таки дома забыла. Ты забеги ко мне вечерком. Или завтра утром сюда приходи. Я до двенадцати здесь буду.
Ромка, напряженный до предела, кивнул, на негнущихся ногах развернулся к двери лицом и, прежде чем выйти из кабинета, быстро скользнул по ней глазами. Мельком поймал ее взгляд, заметил, как она тотчас опустила голову в тетрадку, спрятав от него лицо, и затем даже не вышел, а как-то неловко, будто руки-ноги едва его слушались, вывалился в коридор.
Только там перевел дух. Дошел, не торопясь, до лестницы под громыхание собственного пульса. И тут кто-то легонько тронул его плечо.
Ромка обернулся. Оля Зарубина протягивала ему старенький потертый учебник. Демидович «Сборник задач по матанализу».
Густо краснея, Оля пролепетала робко: «Мария Ивановна просила передать. На столе у себя нашла».
Ромка стоял как столб и просто тонул в ее глазах, забыв обо всем на свете. Может, этот момент длился всего несколько секунд, но ему показалось — целую вечность. Наконец он, не отрывая взгляда, взял книгу из ее рук. Медленно, как сомнамбула. Нечаянно задел ее пальцы, и она смутилась еще больше. Закусила губу, потом ушла, вернулась в свой класс.
А Ромка возвращался домой как пьяный. Даже злосчастный учебник забыл убрать в рюкзак. Так и нес в руках.
А потом мать отправила его в Черногорию. Отдохнуть перед последним, самым ответственным учебным годом. В маленьком курортном городке Петровац жила ее двоюродная сестра. Мать и сама, когда выдавалась такая возможность, ездила к ней. Но возможность выдавалась редко, раз в пять лет. Поэтому Ромка поехал один. «Ничего, не маленький уже. Скоро восемнадцать», — говорила мать, успокаивая себя. Но все равно нервничала.
Два безмятежных месяца на побережье Адриатики показались Ромке длиною в полжизни. Он изнывал от тоски. Вместо пляжа большую часть времени торчал в тесной комнатке с опущенными жалюзи, запоем читал или же решал задачи из того самого Демидовича. Хотя больше мечтал, чем решал.
Скучный учебник обрел для него особую прелесть. Его держала она, Оля. Передала ему из своих рук… Тот момент вообще намертво засел в его сознании. Так близко, как тогда, они еще не были. Так надолго не замирали, глядя друг другу в глаза. И можно сказать, они даже немножко поговорили. Точнее, она сказала ему целых две фразы.
Ромка прокручивал в уме ту сцену, словно пересматривал самый любимый фильм, смакуя каждую секунду.
На пляж выходил обычно ночью. Закатав льняные брюки до колен, бродил по щиколотку в воде, смотрел в усыпанное мерцающими звездами небо, гадал, что сейчас видит Оля, что она делает, о чем думает…
Домой возвращался с колотящимся сердцем. Там, в Черногории, он считал дни, а под конец — и часы. Получилось пятьдесят шесть дней, даже не прожитых, а потраченных впустую. Так ему казалось.
Да только и в Кремнегорске прошла целая неделя прежде, чем он наконец ее встретил. Раз пять за эти дни Ромка прошествовал туда и обратно мимо дома Зарубиных. А жили они в частном секторе, рядом с водонапорной башней. Ни магазинов, кроме ларька, ни каких-то еще заведений в том районе не имелось. Так что и оправдать свои походы, если вдруг что, Стрелецкому было бы нечем. Но его не заботило абсолютно, как все это выглядит со стороны. Ему просто до невозможности хотелось увидеть ее.
А встретил Олю он совершенно случайно — на центральном рынке, где она рядом с другими бабками и тетками торговала зеленью и овощами со своего огорода.
Ромка, как примагниченный, подошел к ее лотку. Даже купил что-то бездумно, кажется, пук укропа. Достал из кармана джинсовых шорт бумажку, не глядя, протянул ей.
— Тут слишком много, — тихо промолвила она, не поднимая глаз. — Я поищу сдачу.
Пунцовая от подбородка до самых волос, Оля не смотрела на него и вообще так сильно волновалась, даже тонкие пальчики дрожали, пока она перебирала в голубой пластиковой чашке мелочь.
— Не надо сдачи, — Ромка же, наоборот, не мог глаз от нее оторвать.
— Я не могу так… Может, еще редис положить? Или огурцов?
Ромка, не задумываясь, кивнул.
На другой день Стрелецкий снова заявился на рынок примерно в то же время — около одиннадцати утра, но вместо Оли торговала ее мать, худая, измотанная женщина. Ромка опознал ее сначала по вчерашней голубой чашке с мелочью, а, приглядевшись, увидел, что они и внешне похожи, мать и дочь. Те же русые волосы, те же огромные серо-зеленые глаза. Правда, у матери они уставшие и даже какие-то больные.
Ромка зачем-то купил у нее почти все. И был вознагражден ценной информацией. Торговавшая рядом женщина спросила у Ольгиной матери:
— Что, Тома, сегодня сама торгуешь?
— Сама. Ксюшка Чехова, Ольгина подруга, позвала ее на теплые озера. Я уж разрешила. Пожалела. И так бедный ребенок лета не видел. Сначала
