Моя навсегда - Елена Алексеевна Шолохова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Оля Зарубина нравилась ему уже давно. С десятого класса, если быть точным. Но Ромке казалось — целую вечность. Да и «нравилась» совсем не то слово, оно блеклое, слабенькое, не выражающее даже доли тех чувств, которые распирали грудь, стоило лишь подумать о ней.
Они учились в одной школе, но Ромка на год старше. И до десятого класса он ее попросту не замечал. И что досадно — первым «заметил» ее даже не он, а его одноклассник, Макс Чепрыгин, который считался школьной звездой благодаря смазливой физиономии, спортивным успехам и природному нахальству.
Этот же Макс не раз полужаловался-полухвастался перед пацанами из класса, как утомило его внимание девчонок. Мол, записками завалили, бегают, проходу не дают, на шею вешаются. Снисходительно, как самый опытный, Макс рассказывал и про свои «подвиги»: с кем целовался, кого и где трогал, кто из девчонок что ему позволял. Пацаны слушали, выспрашивали подробности, завидовали, а Ромке от этих рассказов становилось противно.
— Чехова сосется — улет. И сиськи у нее уже такие… ух… — Чепрыгин показал на себе приличные формы. — Есть, за что подержаться. Но, пацаны, как она меня достала, просто пипец… О, вспомни — оно и появится… Здоров, Ксюха.
Ксюша Чехова из девятого «Б» семенила через школьный двор. И не одна, с подружкой.
Макс резко, точно маску сдернул, сменил кислое выражение лица, на вполне дружелюбное. Отсалютовал ей, даже спросил, как дела. Чехова, может, и правда его преследовала, как он говорил, но при людях лишь поздоровалась с ним, скромно улыбнувшись, и вместе с подружкой взлетела по ступеням и скрылась за дверями школы.
— А что за кукла была с Ксюхой? — заинтересовался вдруг Чепрыгин.
— Так это ж Олька Зарубина. С ней в одном классе учится, — ответил Саня Борисенко.
— Ничего такая телочка, — заценил подругу Чеховой Макс. — И как это я раньше ее не замечал…
С того самого дня и началась «охота» на Зарубину. Только вот все его отлаженные подкаты не срабатывали — Оля только шарахалась от него или, на худой конец, притворялась, что не видит и не слышит Чепрыгина. Но это, видимо, его лишь подзадоривало. И, видимо, не только его.
Именно тогда Стрелецкий и разглядел в тихой, скромной девчонке нечто щемящее и невозможно притягательное. Пока остальные пацаны делали ставки, сумеет или не сумеет Чепрыгин замутить с неуступчивой девятиклассницей, Ромка переживал, и с каждым днем все сильнее.
Сначала сам не понимал, откуда взялась злость на Чепрыгина, на одноклассников, на ставки их дурацкие, раньше ведь ему подобные развлечения одноклассников были до фонаря. Теперь — нет. Теперь — он места себе не находил.
Не понимал Ромка, почему его вдруг одолевала нервозность, стоило ей появиться в поле зрения. Почему бросало в жар, если их взгляды случайно пересекались. И почему он вздыхал с облегчением, когда она снова и снова игнорировала Макса.
Ромка был уверен, что Чепрыгин отступится. Он — ленив и переменчив. Обычно, если ему что-то не давалось, он попросту бросал это, говоря: «Не мое». Однако тут у Макса не на шутку разыгрался спортивный азарт. Ну или уязвленное самолюбие не давало покоя, все-таки за этой его «охотой» наблюдало полшколы.
В конце концов у них с Ромкой чуть до драки не дошло.
Случилось это в самом конце десятого класса, в последних числах апреля. Трудовик в тот день отпустил их с урока, и они торчали в школьном дворе, пережидая «окно», после которого в расписании стоял еще факультатив по физике.
Чепрыгин зазывал всех сыграть в квадрат. Двое поддержали, остальные — ленились, развалившись на скамейках в тени верб и тополей.
— Да че вы как бабы? Ниахооота, — противно и жеманно передразнивал одноклассников Чепрыгин, ловко набивая мяч коленкой. — Не насиделись еще? Камон! Тряхните булками! Тебе, Ряба, надо вообще скакать с утра до вечера без остановки, пока совсем жиром не заплыл.
Пацаны вяло хохотнули. Борька Рябов сразу поник и сжался. В началке беднягу все кому не лень высмеивали за лишний вес, доводя порой его до слез, но в старших классах перестали. И только Чепрыгин позволял себе подобные выпады. Впрочем, он задирал почти всех. И сейчас тут же переключился на Дениса Жукова.
— А ты, Жучара, чего расселся? — Чепрыгин поддал мяч посильнее, тот отскочил и покатился к воротам. — Метнись-ка пулей, принеси мяч.
К Стрелецкому Макс сначала не обращался — между ними как-то само собой, изначально, установился негласный нейтралитет: ни вражды, ни дружбы, лишь параллельное сосуществование.
Макс никогда не лез к Ромке, не пытался задеть или оскорбить, и не то что не требовал, а даже и по-хорошему не просил у него списать. За все годы — ни разу, хотя со всеми остальными не церемонился.
Сам Стрелецкий думал, что это из-за матери. Ее в городе знали абсолютно все, знали и побаивались. Много лет она управляла комбинатом — единственным градообразующим предприятием в Кремнегорске, где работали отцы практически всех его одноклассников. И управляла крайне жестко.
Ромка, забегая иногда к ней после школы, видел, как она раздавала приказы или сурово отчитывала мужиков-работяг, и как те вытягивались перед ней в струнку, не смея и слова против сказать.
Их отношение к ней отчасти распространялось и на него. С ним, даже еще ребенком, работники комбината здоровались почтительно, как с царским наследником. Школьные учителя тоже относились к нему по-особенному, не как к обычному мальчишке.
Впрочем, Роман и сам по себе выделялся среди сверстников. И не только тем, что учился блестяще. Уличным детским играм он предпочитал чтение. А на все забавы пацанов вроде мелких пакостей, глупых споров на «слабо», рискованных и бессмысленных выходок взирал с равнодушным непониманием.
К старшим классам, когда и другие остепенились, его непохожесть слегка сгладилась, но он все равно держался так, что, по словам того же Макса, на кривой козе не подъедешь. На самом деле, именно поэтому, а не из-за матери-директора, Чепрыгин предпочитал не связываться со Стрелецким.
«Да ну его! — отмахивался Макс, если кто-нибудь из пацанов предлагал взять списать у Ромки. — Как-то стремно мне у него просить. Стрелецкий этот всегда, сука, такой важный, что даже когда просто рядом с ним стоишь, чувствуешь себя каким-то унтерменшем».
И Макс действительно сторонился Романа до этого дня.
— Жучара, резче давай! — подгонял Чепрыгин Дениса Жукова, когда
