Рубин Великого Ламы - Андре Лори

Мистер Дерош обыкновенно рассказывал, что он родом из маленького городка Перигорд, где его отец был нотариусом. Учился он в лицее Лавуазье, под надзором старого дяди, известного ученого, в лаборатории которого он также работал некоторое время. Потом он путешествовал, чтобы усовершенствоваться в языках, особенно в английском, который больше всего нравился; когда же он хорошо изучил этот язык, то захотел побывать в Англии. Все это он рассказывал вполне свободно, ничего не утаивая, каждый мог это понять!

Но это нисколько не приближало к разъяснению интересующего всех вопроса о происхождении камней.

— Очевидно, — говорил однажды лорд Темпль в клубе Мельтон, где в этот вечер особенно оживленно разбирали личность мистера Дероша, предложившего себя кандидатом в члены клуба, — все это очень ясно и весьма понятно, что молодой человек желает вступить в члены этого клуба; только это не то, что нас интересует.

— Да, в его биографии все ясно, исключая один только темный пункт, который мы именно и желали бы знать, — сказал сэр Джон Ольдфиельд, член академии живописи.

— А что же именно вы хотели бы узнать? — спросил с особенным нетерпением Фицморрис Троттер.

— Происхождение его богатства!

— Вы хотели бы увидеть курицу, которая несет рубиновые яйца? Может быть, даже разрезать ей живот? Стоит об этом так много беспокоиться! Я же лучше согласился бы никогда не проникать в эту тайну, только чтобы подольше видеть этого героя среди нас. Если он исчезнет, никогда больше нам не придется есть таких обедов, какие он дает; я это говорю потому, что сам видел. Не правда ли, майор Фейерлей?

— Его гостеприимство, как и его обращение, безупречны! — поспешил ответить майор.

— Есть другие вещи, о которых надо подумать, — произнес многозначительно лорд Темпль. — Каково происхождение этого молодого иностранца? Какое у него родство? Был ли их род знаменит, где и когда? или, быть может, он только выдвинулся из неизвестности? Ведь в наш век жизнь идет быстрыми шагами и не знаешь, где остановятся ее причуды!

— Лорд Темпль прав, — заявил маленький лорд Эртон важным тоном. — Наш клуб взял за правило удалять немедленно всех выскочек и авантюристов!

— Ну, выскочек не всегда! — проворчал сквозь зубы Фицморрис.

Лорд Эртон, недавно и совершенно неожиданно произведенный в число пэров, еще до сих пор не мог прийти в себя от такого неожиданного счастья. Двоюродный брат в десятой степени предыдущего сановника, он вырос в неизвестности, где-то в глухой провинции, не имея даже надежды когда-нибудь увидеть роскошное жилище и быть представленным своим благородным родственникам. Только неожиданная смерть, поразившая целый ряд наследников этого рода, открыла ему дорогу, вдруг сделав владельцем громких титулов и прекрасных имений.

Бедный лорд, некрасивый, хилый, мало интеллигентный, без положения, человек, на которого свет до сих пор не обращал внимания, вдруг был отыскан, возвеличен, окружен лестью. Другой на его месте, может быть, стал бы пессимистом при виде таких неожиданных поворотов своей судьбы, а он вовсе нет. Как осел, на котором возят реликвии, он по наивности зачванился, принимая на свой счет всякий поклон.

И все-таки лорд не мог, хотя немного, не страдать от пробелов своего воспитания, чувствительных в его нынешней обстановке. Он не вырос в роскоши и, очутившись в теперешнем положении, ставшем уже неоспоримым фактом, часто мучился от незнания этикета и неумения держать себя. Всеми силами стараясь дополнить недостатки воспитания, он подражал другим. Вступив в палату лордов, он сразу был поражен торжественностью и величием манер лорда Темпля. Для ничтожного и невоспитанного Эртона лорд Темпль показался совершенством, образцом благородства, и он стал подражать ему, стал следовать по пятам и повторять его слова, предупреждая даже его мысли.

В противоположность ему лорд Темпль с колыбели уже привык видеть себя пэром. Это обстоятельство, конечно, в связи с другими внушили ему чрезмерно высокое мнение о своих достоинствах.

Он ин с кем не равнял себя, считая неизмеримо выше; с гордой осанкой, он весь дышал тщеславием и самодовольством. Да, наконец, у него были и основания для самодовольства. Высокий, красивый, величественный, с высоким титулом и большими доходами, умный, прекрасный отец и супруг, справедливый властелин и покровитель искусств, благородно растрачивая свои доходы, он щедрой рукой жертвовал на благотворительные дела, причем всякая такая жертва носила особенный характер величия; и, конечно, он мог считать себя редким типом, законченным образцом человеческого совершенства.

Все в нем — все привычки, поступки, самые незначительные слова — все доказывало его глубокое убеждение в своем высоком достоинстве.

Среди множества других лорд Темпль видел в себе человека либерального образа мыслей, который сочувствовал прогрессу и чтил только истинные заслуги. На самом же деле ничего не было более ретроградного, полного предубеждений, как мозг благородного лорда.

— Да, — возразил лорд Темпль с удвоенной важностью, — таков всегда был дух клуба Мельтон. Я же, со своей стороны, признаю священным долгом вообще останавливать вторжение иностранцев! Итак, как я уже сейчас об этом спрашивал, что мы знаем о происхождении кандидата?

— Мистер Дерош племянник одного действительного члена французского института, — сказал на это один атташе при посольстве, который только что вошел в клуб. — Говорить много о том, что вы уже и сами знаете не считаю нужным, могу только подтвердить, что молодой человек, о чем он сам сообщил, действительно получил образование в лицее Лавуазье, где оставил прекрасные о себе воспоминания, и что его наклонности достойны уважения; наш представитель в Лондоне отнесся к нему с большим доверием.

— Достойны уважения! — повторил лорд Темпль с презрительной складкой около носа.

— Его дядя, кажется, химик Гарди, профессор в музее естественной истории, — сказал кто-то, — это человек, имеющий за собой большие научные заслуги.

— А кто же умеет лучше, чем вы, господа англичане, ценить заслуги? — произнес атташе посольства, указывая глазами на Отто Мейстера, знаменитого немецкого лингвиста, переселившегося в Англию, который сидел, погруженный в какой-то журнал и не принимал участия в споре.

— Вы слышите, господин Мейстер, — сказал сэр Джон Ольдфиельд, возвышая голос, — вам говорят любезности!

Ученый был несколько туг на ухо; его рассеянность и невнимательность часто были предметом шуток.

— А! о! конечно! много обязан! — произнес он, немного смешавшись, поднимая голову.

— Отдают честь вашим заслугам, — продолжал сэр Джон, — и говорят, что мы умеем их ценить!