Разбитыми пальцами ног. По ладоням Вселенной - Вяч Кон

– А что становиться личностью ему уже необходимо??

– Он уже личность, ребенок – уже личность.

– По-моему это фантазии на тему «светлого счастья»

3 ситуация с поднятой ногой…

Вино словно по заказу банальных фильмов брызнуло на ее рукав кофточки. Словно в пошлейшем из кино я принес ей свою рубашку, и она переоделась в ванной. И далее все словно покатилось по штампу съеденного, увиденного, запихнутого в наше нутро – я сел напротив и мгновенно прикоснулся к ее губам. Она отдалась поцелуям. И все было дальше так же …но во мне и раньше боролось противление подобным вещам и мне было странно, что на некоторое время меня захватили банальности, но вот я отстраняюсь, смотрю ей в глаза, точнее рассматриваю лицо (мне всегда оно было интересно), вот мои губы растягиваются в улыбке – она натура тонкая и понимает, что происходит. Она поддерживает меня, и мы уходим от банальностей.

На утро шел снег, такой густой, что не было видно даже прохожих. Хотелось обнять прижаться к кому-нибудь, но я гнал эти мысли, мне было стыдно за них. Я почему-то считал их слабостью, возвращающей меня к детству. Что плохого в воспоминаниях о детстве и возможности иногда туда вернуться? Как чудесно дурачиться иногда и воспринимать мир в его непосредственность чистом виде, есть мороженное и мечтать о море и солнце, а летом о снеге, как прекрасно улыбаться прохожим, не думая, что тебя примут за дурочка. Мы взрослые живем совсем другой жизнью, совсем не той что надо было бы. Совсем запорошило окно, и я остался наедине со своими мыслями, даже Бердяев куда-то подевался. Улетел. И я один.

Появившийся в дверях Юрка, сбросил снег и чуть стыдясь моего никчемного бытия вошел на кухню. Долго не желал садиться на стул, убеждая меня, что это мое рабочее место. И наконец чуть устроившись, чуть обернувшись к экрану монитора всмотрелся в тот ролик, снятый на его камеру.

Уже по ходу он вскликнул, что надо обязательно продолжать работу над ним, а коридоре пожелал поработать с ритмом кадров.

Все было правильно. Я мелкими шагами двигался, это было в противовес моей души, уносящей птицей меня в небеса. Теперь с короткими прыжками двигался по гористой местности, перебиваясь скудным существованием. Одинокий и верящий только в то, что надо просто продолжать двигаться. Быть может однажды мне откроется вершина, которой сейчас по-прежнему скрыта от меня отвесными скалами и нагромождёнными глыбами перекатов. Но я знал точно вершина есть, и сбиться меня не дают знаки, оставленные до меня другими. Главное не сломаться, главное не остановиться и не замерзнуть, главное не умереть от истощения и распределиться. Главное идти.

И я шел. Через все свои смятения, темноту в глазах, когда начинали дергаться руки во сне, и чтобы не кричать сжимались пальцы, а тошнота душила и сжигала легкие, когда ноги словно единственное спасение выводили вновь и вновь на дорогу, и воздух врывался в грудь, и оставалось только одно – пить его, пить чтобы идти.

И казалось вот-вот я упаду, руки тянулись в на ощупь за чтобы схватиться, как вдруг словно свет-мысль – а надо только поднять голову от земли к небу, и словно в миг все прояснилось и тяжесть, и недуг ушли, мое тело омыла волна чистого воздуха и …я шагнул.

Освобожденный от плена дремоты, бесплотный усилий покоя, отдавшийся ветру я летел.

Разорвав узы, создал нити, соединяющие воедино.

Потеряв то, что было, я обрел все.

Последний из художников, вынужденный пресмыкаться и всецело зависеть от имущего мира сего чтобы существовать, наконец обрел свободу. Мир пал в его экономическом виде, которым жил все эти годы, и обезоруженные отсутствием необходимости денег жители земли скитались, не понимая, чем теперь ими заняться.

Реклама.

Два ангела сидят в сквере на лавочке.

– Ты знаешь наш подопечный решил отмечать свой физический день рождения.

– Совсем очеловечился!

– И пригласил друзей,

– Ну, естественно, не нас же!

– Нас он давно к себе не приглашал.

– Да собственно и сами слишком уж носы задрали…

– Так ведь для пользы дела…

– Да кто его знает, как лучше!

– Ну, Он-то знает…

– Ну, ладно, пошли! Посмотрим хоть, что это за люди, его новые напарники…

Новая эра определила себя как возможность быть богатым материально, это и стало убийственным ядом для человечества. Если раньше человек спрашивал – а принесет ли это пользу всем или уничтожит добро, то теперь – сколько стоит. И не потому что зло перевелось, а именно потому, что оно растворилось в человеке и стало его незаменимой частью – важной необходимостью. На этом даже сделали философию.

Продолжение 3 половины.

Под хруст и хрюмкание зрителей в воздухе кинозала запищал какой-то там женский голос и оповестил что просмотр популярного фильма прерывается и далее прием сауны для всех. Все ринулись вялыми бизонами к распахнутым дверям. Обильно орошая пол хрустящими шариками поп-корна.

Он был бедным, но честным художником, а его спутница владела бензиновой колонкой. У него так же была любовница муза, она была психиатр. Он ее очень любил, и она его за это любила и спала с ним, когда он приходил. Он жил как масле, но при этом постоянно хандрил, как все одарённые чуткие натуры, иногда доводя до «невынесения» любимых женщин. И тогда он пускался в приключения.

Самым любимыми приключениями в его жизни были встречи с женщинами. С ними он себя ощущал мужчиной и состоявшейся личностью. Женщины боготворили его, и он отвечал им взаимностью. Женщины, даже самые высокомерные нуждаются в ласки и нежности, и он знал этот ключ к их сердцам и всегда умело подбирал. Даже если на это уходило чуть больше времени чем обычно. Это было его пространством страсти жизни. Здесь любовь и чувствительность расцветали, давая плоды высоких забвений. Здесь он был в раю. И здесь была его подлинная вечность.

– Я хочу видеть на сцене Христа, Лекаря, Кошпировского. Мне нужен актер, могущий взглядом приковать к себе тысячи зрителей. Но в основном это аудитория умирающие бабушки – слова блондинки лились раскаленной лавой. Ее выпученные глаза выражали одержимость и полную покорность своей страсти, увлеченного своим промыслом, продюсера. «а вот к губам бы я приникнуть! – думалось мне разглядывая ее, – хотя именно этими губами она и завоевала свою карьеру. А все остальное вымысел. Ее мысли. Ее энергия, ее показная деловитость. А вот помнит ли она себя другой. Хотя может это ее и подлинное, то к чему она стремилась: быть белокурой аферисткой без сердца и совести. Вот такая ходячая ведьмочка. И Серега ее потрахивает»

Ряд образов.

Она дает ему моральную пощёчину, он ей физическую.Похоже я не смогу жить тем счастьем, что живут все.

До приторной сладости твоих поцелуев,До крайней безобразности наших сжатий,Я молю не останавливай этот беспредел-Пусть мы откроем новый горизонтЧерез безумие взглядовПо-ту сторону жизни.

Она сделал несколько шагов и лицо ее передёрнулось. Позади кабинет. Впереди своя жизнь. Господи, что делать, так не поднять эту глыбу, ведь все от беспомощности. И этот поступок, и мои мысли, как было здорово убежать в объятья любимого, хоролодных последнее время, да, впрочем, и всегда, был холоден, но вот она сама жизнь – холодная трезвая. в ней нет место теплоте и нежным отношениям, все один сплошной рационализм и на этой основе те страсти, которые только что бушевали у него за спиной

…

Она просила меня приносит ей мою сперму в баночке. Когда ее не было рядом. Так она приучила меня думать о ней, когда я онанировал. Так я стал возбуждаться и тогда, когда она оказывалась рядом. Так начал испытывать оргазм с реальной женщиной.

….

Когда он коснулся яблока книгиПознания высшей правдыПеред ним отрылся путь.Он оставил свой искусственный райПод БогомИОтправился создавать свой,Продолжать начатое дело Отца,НоБолее совершенное,Более лучшее,Доступное земным существованиям.На земле, как и на небесах.

ДОМ №…

4

Яма. Душно. Безжизненно. То чем я раньше жил оказалось мертвятиной… мир фантазий стал для мертвой иллюзией счастья, теперь я чувствовал, что он умирал именно тогда, когда откалывался от целого. Видно, как что-то откалывается и обретает независимость, то вскоре умирает, не получая поддержку и соучастие, и необходимость с целого. Теряя смысл взаимоподдержки и необходимости друг друга, обосабливаясь единица однажды теряет смысл собственной свободы.

Но те, кто никогда не знал потери единства, никогда не знали, что такое они сами. Одни живут в страхе перед неизвестной свободой, словно предчувствуя невыносимость одиночества и тяжесть ответственности за каждый свой шаг, другие присоединяются к ним, устав от нее самой. А те, кто не знал, что есть свобода с невероятным ожесточение ругают тех, кто ее познал, словно боясь, что последние могут заразить их тем же. Ведь теперь они в рабстве, а те, кто всегда был рабом, господствуют на своей иерархии ступени. Быть может я говорю очень много, быть может во мне вновь обострилась моя болезнь. Но разве я не честен, когда пытаюсь скрыть настоящее волнение за банальной формой якобы психологического заболевания.