Тайны русского слова - Василий Ирзабеков

Нас почти приучили к тому, что мы не народ, не нация, а электорат, к которому политики в глубине души чаще всего не испытывают и тени респекта. К слову, в среде политтехнологов принято именовать пресловутый электорат еще и (только вдумайтесь в этот цинизм!) одноразовым народом. И это не случайно, ибо пресловутый электорат — это и в самом деле не народ, а только та его часть, которая голосует на выборах. Причем, как правило, за того, у кого привлекательнее имидж, над созданием которого денно и нощно бьются орды имиджмейкеров. Не по делам, стало быть, выбирают очередного «слугу народа», а по впечатлению, которое он производит. Причем не сам по себе, а опять же по подсказке специально обученных этому лукавству высокооплачиваемых людей, пиарящих что есть мочи такого кандидата с помощью специальных политтехнологий, в которых кроются обман и надувательство.

Агрессивно впихивая (простите за столь грубый глагол, но точнее сказать просто невозможно) в нашу речь легионы иноязычных заимствований, нам, по сути, методично вбивают в подсознание мысль о том, что наш-де национальный язык не поспевает за стремительной цивилизацией. И вновь сквозь почти два столетия этому страстно противостоит А.С. Шишков: «Язык наш превосходен, богат, громок, силен, глубокомыслен. Надлежит только познать цену ему, вникнуть в состав и силу слов, и тогда удостоверимся, что не его другие языки, но он их просвещать может».

Смердяковы от языка

Таким образом, терпимость ныне обернулась толерантностью, разномыслие — плюрализмом, соглашение — консенсусом. Русскому человеку предписывают отныне испытывать не кураж, задор или азарт, а драйв. Музыку к кинофильму теперь называют саундтрек, фильмы обернулись блокбастерами и римейками, а актеров подбирают не через привычные фото- и кинопробы, а устраивая кастинг. Удачный экшн обеспечат промоушном и прокрутят по тиви в прайм-тайм. С крутым хедлайнером — это нон проблем.

А как вам, к примеру, такой разговор: «Классный тюнинг у тачки! Фарэва! Это бой-френд той бизнес-вумен? Вау! Как насчет бодибилдинга и фитнеса? А может, дайвинг? Хочешь построить коттедж? Определись с бизнес-планом, сайдингом... Ты геймер? Хакер или юзер? Фифти-фифти? О-кей! Как насчет шопинга в уик-энд? Или пати? А может, махнем на биеннале? Скажи, прикольно?..»

А на телевидении появилась адресованная молодежи очередная развлекательная передача «Comedy club», название которой и вовсе пишется не по-русски, хотя легко можно было бы при желании подыскать русский аналог. И все бы ничего — да уж больно отдает каким-то холуйством.

Существует много критериев, по которым принято оценивать деятельность той или иной власти. Однако досадно, что при этом, как правило, не учитываются изменения, происшедшие в духовной сфере, в том числе и в общенациональном языке. Возможно, это происходит потому, что духовность — материя слишком тонкая и не укладывается в привычные для чиновнического разумения схемы и графики. Но ведь от этого она не становится для нации и страны менее значимой, чем количество добываемой нефти или произведенной электроэнергии.

А я убежден в том, что о любой власти даже далекие от политики и ничего не смыслящие в ней люди могут и вправе судить по тому, как ее деятельность отразилась на русском языке, что эта власть сделала (или не сделала) для его сохранения и умножения. Пока же остается констатировать тот весьма прискорбный факт, что серьезные дефекты в произношении первого (и последнего) президента Советского Союза больно отдаются и поныне, когда то и дело слышишь от должностных лиц, что работу надо углубить, что некое уголовное дело возбуждено, что кто-то осужден — и все это с совершенно диким ударением на втором слоге.

Не будем забывать и о том, что исполненная холодного цинизма фраза «Пипл все схавает!» прозвучала в свое время из уст главы администрации бывшего президента страны. Это он, между прочим, о нас с вами.

Подобная ситуация вовсе не безобидна, как может показаться иным. Вспомним, такое случалось уже в нашем Отечестве. Когда войско Наполеона, которого народное русское сознание жестко идентифицировало как предтечу антихриста, катилось лавиной по русской земле, творя беззаконие и оскверняя православные храмы, в великосветских салонах продолжали общаться на французском языке, языке своего врага, демонстрируя этим свою «элитарность*. Именно по этому поводу были сказаны А.С. Шишковым гневные слова: «Иноземцы часто жалуют нас именами des barbares (варвары), des eslaves (рабы). Они врут, но мы подаем им к тому повод. Может ли тот иметь ко мне уважение, кто меня учит, одевает, убирает, или, лучше сказать, обирает, и без чьего руководства не могу ступить я шагу?... Будьте всегда нашими учителями, наряжателями, обувателями, потешниками, даже и тогда, когда соотечественники ваши идут нас жечь и губить!»

Даже Пушкин в младенчестве куда более сносно изъяснялся на французском, нежели на своем национальном языке. И еще неизвестно, как сложились бы судьбы отечественной словесности, если бы милостью Божией не оказалась рядом с маленьким Сашенькой Арина Родионовна. Наделенная от Бога самым большим и главным талантом — талантом Любви, эта простая русская женщина сумела согреть его сердечко искренним теплом, освятить душу.

Позже в повести «Капитанская дочка» Александр Сергеевич устами своего героя Петра Гринева выведет образ типичного французского гувернера того времени: «Бопре в отечестве своем был парикмахером, потом в Пруссии солдатом, потом приехал в Россию, чтобы стать учителем, не очень понимая значение этого слова. Он был добрый малый, но ветрен и беспутен до крайности. Главной его слабостью была страсть к прекрасному полу... К тому же не был он (по его выражению) и врагом бутылки, т.е. (говоря по-русски) любил хлебнуть лишнего... и хотя по контракту обязан он был учить меня по-французски, по-немецки и всем наукам, но он предпочел наскоро выучиться от меня кое-как болтать по-русски, — и потом каждый из нас занимался уже своим делом». Для успевших подзабыть содержание напомню, что мсье Бопре, в конце концов, прогнали со двора за аморальное поведение, выразившееся в обольщении двух неопытных дворовых девок.

Как же скорбел об этой моде на французский язык А.С. Шишков, обращаясь к современникам: «Посмотрите: маленький сын ваш, чтоб лучше и скорее научиться, иначе не говорит, как со всеми и везде по-французски: с учителем, с вами, с матушкою, с братцем, с сестрицею, с мадамою, с гостями, дома, на улице, в карете, за столом, во время играния, учения и ложась спать. Не знаю, на каком языке молится он Богу, может быть, ни на каком».

К счастью, именно народ не растерял здорового национального чувства, а потому, в отличие от многих своих господ, не испытывал благоговения к «французишкам» как носителям некоей образцовой культуры. С присущим им здоровым природным юмором крестьяне заклеймили агрессоров беспощадным словом шаромыга. Именно так услышало русское ухо жалобное шер ами тех, кто, позорно отступая теперь на запад, клянчил по ограбленным им же еще недавно деревням хлебушко. Потому и надменное шевалье с тех славных лет и по сей день припечатано языком нашим хлестким словечком шваль. Между тем зараза низкопоклонства перед французским языком была широко распространена не только в российской элите тех времен, но и в аристократической среде окраинных пределов империи. Невероятно, но первым прозаическим художественным произведением в азербайджанской литературе, ведущей свой отсчет из глубины веков, была новелла, написанная Куткашенским на французском языке и лишь позже переведенная на национальный язык. Случилось это потому, что ее автор в совершенстве владел этим европейским языком, а вот родным — не очень.

Пророчество министра Порталиса

В уже упомянутом выше «Славянорусском корнеслове» А.С. Шишкова есть место, поражающее не только своей острой злободневностью, но и мрачным пророчеством: «Прочитайте, — советует автор, — переведенную с французского книгу "Тайная История нового французского двора": там описывается, как министры их, обедая у принца своего Людвига, рассуждали о способах искоренить Англию. Всеобщее употребление французского языка, говорил один из них, Порталис, служит первым основанием всех связей, которые Франция имеет в Европе. Сделайте, чтобы в Англии также говорили по-французски, как в других краях. Старайтесь истребить в государстве язык народный, а потом уже и сам народ. Пусть молодые англичане тотчас посланы будут во Францию и обучены одному французскому языку; чтоб они не говорили иначе как по-французски дома и в обществе, в семействе и в гостях; чтоб все указы, донесения, решения и договоры писаны были на французском языке — и тогда Англия будет нашею рабою».