Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

– Так. И почему же у нас не работает радиационная защита? – вслух размышляла Марина. И отвечала самой себе: – Потому что эти фильтры предназначены для фильтрации воздуха от пыли и углекислого газа, и они-то как раз функционируют нормально. Иначе мы бы тут давно задохнулись. Ага. Это угольные очистительные системы. А что у нас там?

Алексеева подошла к следующему блоку труб. На них фильтры выглядели несколько по-другому. Внутри металлического цилиндра, напоминающего бочку, оказались пластины разной толщины. Как раз эта система и была неисправной. Заслонка трубы была запаяна, и, таким образом, на весь бункер работали две фильтрационные станции в разных комнатах, и они не защищали от радиации.

«В случае радиационной угрозы запустить систему Р-1» – гласила выведенная по трафарету на стене надпись. Как будто издевалась над обреченными жителями. Рядом, на металлической полке, прикрученной к стене, лежал дозиметр. Ради интереса Марина перевела рычажок в положение «включено». Тотчас счетчик истерически запищал. Стрелка по шкале рентген поползла вправо. Остановилась. Дозиметр продолжал верещать. И Марине слышалось: «Бегииии… Бегииии!» Девушка выключила прибор и присела на табурет у стены. Ноги не слушались.

На Алексееву накатился ужас. «Мы умрем, мы умрем!» – навязчиво билась в голове мысль, вместе с писком счетчика Гейгера облеченная в слова, принятая и понятая. На лбу выступил липкий пот, в висках застучало. Огромным усилием воли Марина заставила себя встать. Пару раз глубоко вдохнула и выдохнула.

– Мы живы, а значит, не все потеряно. Никто еще не подписал нам смертный приговор. Отставить панику! – одернула она сама себя. – Терять нам больше нечего. Системы воздухозабора – на полную мощность. Помирать – так с музыкой! А задыхаться среди этой вони я не собираюсь!

Девушка повернула рычаг-переключатель на трубе, ведущей к поверхности, до упора. Фильтры надсадно ухнули, справляясь с выросшей нагрузкой, задребезжали расшатанные трубы. Завибрировал, заурчал огромный шкаф нагрева воздуха. Закапала вода с систем кондиционирования, утекая по трубам глубоко вниз.

Вся система жизнедеятельности бункера встрепенулась, ожила, забурлила. Жизнь продолжалась.

Марина оперлась на трубу, идущую вдоль стены вглубь помещения, и отдернула руку от неожиданности. Металл был теплым. У мальчишек получилось запустить бензиновый котел.

Медленно, но верно потекла по убежищу горячая вода, устремились потоки воздуха, побежал по проводам ток, наполняя светом лампочки.

Алексеева вышла в коридор, положила замерзшие руки на трубу, согреваясь. И до нее как никогда ясно и остро дошло: теперь это подземное убежище – их дом, дом навсегда. И она, Марина, студентка третьего курса разрушенного ныне, погребенного в руинах Московского гуманитарного института, сделает все возможное, чтобы под землей, посреди пекла и ада кто-то мог назвать бункер не последним пристанищем, а домом.

В коридор выглянул перепачканный сажей Ваня.

– У нас получилось, – прошептал он, не смея нарушить благоговейной тишины коридоров.

– И у меня, – улыбнулась девушка, делая шаг навстречу ему.

– Ура! – взвился под своды бункера, закружился эхом радостный крик.

Марина вновь открыла глаза, и взгляд ее скользнул по нарисованному от руки календарю на противоположной стене. «2033», – сообщали вычерченные ярким маркером цифры. Это постарались местные художники – двое талантливых детей выжившей в год Катастрофы девушки-искусствоведа. Календарь по личной директиве Алексеевой рисовали в торжественной обстановке каждый Новый год, чтобы не потерять счет времени. Новый год в бункере отмечали в июле. Руководством было принято решение отсчитывать время со дня Катастрофы, который стал праздноваться как прежний Новый год, ярко и весело. Григорий Николаевич с мрачной издевкой называл рисованный листок Новым Революционным календарем. Поначалу Марине было не по себе от столь черного и жестокого юмора, но вскоре новая система отсчета прочно вошла в привычку. Единственное, на чем настояла Алексеева, решительно зачеркивая «Год первый», так это на том, чтобы начать летоисчисление заново. «Мы, как историки, не имеем права предавать забвению минувшие годы!» – пылко заявила тогда еще молодая девушка. Кошкин не стал с ней спорить. Подсознательно он ждал, что кто-то исправит пугающую цифру, означавшую начало конца. Рухнувший мир стал жить по иным законам. И изолированный бункер не стал исключением. С жестокой иронией он отказался от предавшего их мира, изменив календарь и построив, пусть силой оружия, пусть в темноте и в каменном склепе, новое общество, живущее будто бы назло и вопреки…

Алексеева рассеянно остановилась, смахнула невидимую пылинку с циферблата висевших рядом часов.

Часы на батарейках – круглые, погнутые, но рабочие, святая святых бункера, – были последней ниточкой, вместе с календарем связывающей нынешний разрушенный мир с прошлым, когда часы висели в каждом кабинете и не казались редкостью и непозволительной роскошью.

Марина прошагала по гулкому полу коридора, по пустынному верхнему этажу – он был нежилой, и лишь на самом верхнем ярусе («Ближе всего к радиации, почти на поверхности», – мысленно добавила Алексеева) располагались административные помещения. Здесь она остановилась снова, подхваченная очередной волной воспоминаний.

Спустя два месяца жизнь в бункере начала устраиваться. Не было перебоев с освещением, стало теплее, пусть и ненамного, таково было распоряжение врача. Из кранов струйками текла вода, заработала душевая и сливы канализации.

Силами студентов запасы сменных угольных фильтров, огнетушителей и комплектов индивидуальной защиты были перенесены в складское помещение второго яруса, закрытое гермодверью. На дверь был повешен замок, ключи от которого хранились у Григория Николаевича.

В одной из комнат были обнаружены пропахшие сыростью матрасы, сто пятьдесят штук ровно, сложенные стопками до потолка, и казенные войлочные одеяла советского образца.

Матрасы разложили в два ряда возле стен, высушили, застелили одеялами. Потихоньку каждый житель бункера организовал себе спальное место.

Первое, что сделали Григорий и Марина, как только нормально заработала система водоснабжения, – устроили банный день. Грязную, рваную одежду собрали в огромные полиэтиленовые мешки и убрали в одно из технических помещений. Каждому жителю бункера была выдана камуфляжная форма из стратегических запасов – двенадцать ящиков по пятнадцать комплектов пришлись очень кстати.

Второй ярус бункера выглядел почти обжито и даже уютно, если можно было назвать создающими уют зеленые стены с растрескавшейся штукатуркой и бетонные полы.

А главное – Григорию Николаевичу как-то удалось установить среди перепуганных студентов и коллег четкую и упорядоченную организацию, которую до сих пор поддерживали немногочисленные обитатели подземного убежища.

Разумеется, без конфликтов не обходилось. Трижды за минувшие месяцы случались крупные скандалы. Первый принял форму бунта, когда профессора и сотрудники отказались признавать власть Григория Николаевича и требовали сместить узурпатора. Однако в свое время начальник оказался умнее и быстрее остальных, и теперь в его руках находились ключи от замков на гермодверях в технические помещения и оружейную, где хранились старенькие автоматы Калашникова. И перевес оказался на стороне меньшинства – с оружием в руках Григорий Николаевич и его верные люди, в число которых входили Марина, Ваня и Миша, разогнали бунтовщиков.

В другой раз народное недовольство обрушилось на Марину. Вслед девушке полетели нелестные эпитеты, ей просто позавидовали. Занятая регулярными осмотрами аварийных систем, не вылезающая из узких темных коридоров, Алексеева держалась отстраненно и очень холодно. Ее постоянно занимали тревожные мысли, и девушка замечала только то, что полагалось ей по долгу службы, но не видела при этом саму себя. Сочтя усталость и отчужденность надменностью и гордыней, многие жители бункера возненавидели девушку. А между тем в ее руках была сосредоточена неограниченная власть, заключенная в знаниях… В общем, Григорий отбил Марину у толпы, когда ее, исцарапанную, в разорванной форме, тащили в темный отсек в конце коридора. И тогда же в бункере прошли первые репрессии.

Будучи человеком дальновидным и рассудительным, Григорий Николаевич Кошкин понимал, что единственное чувство, которое движет людской массой, – это страх. Поэтому самые рьяные обидчики его помощницы на три дня были заперты в темном карцере. Натерпевшись ужаса одиночества и непроглядного мрака, они мигом присмирели, а все остальные поняли, кто в действительности встал «у руля» их маленького мира и кому теперь принадлежит не только полнота власти, но и жизнь каждого.