Метро 2033: Изоляция - Мария Стрелова

Женщина прицелилась в узенький зазор между подрагивающей лапой «философа» и круглой крышкой люка.

Выстрел. Спасаясь от рикошета, Марина отпрянула назад, споткнулась обо что-то, лежащее на земле, и повалилась навзничь. В затылке запульсировала тугая, назойливая боль. Сознание померкло.

Гремели взрывы. Главное здание МГУ пылало, но выстояло: по нему прицельного огня все же не велось. Били по базам в Раменках. Но тогда Марина Алексеева еще толком не знала и не поняла, что произошло.

Частный институт гуманитарных наук, открывшийся шесть лет назад на месте очередного богом забытого НИИ, стоял на возвышении вблизи Мичуринского проспекта. Из окон верхнего этажа было отлично видно Ломоносовский проспект и величественную громаду университета. Над Раменками разгоралось кроваво-красное зарево пожаров. Старые деревянные рамы ухали и трещали от раскаленного ветра.

В коридорах учебного корпуса царила паника. Перепуганные студенты в самый разгар учебного дня… Магнитный замок на двери кафедры не работал. Молодая лаборантка с размаху толкнула дверь, схватила со стола сумку и бросилась в коридор. В общей давке и толпе ее оттеснили к двери.

– Марина, Марина! – Начальник, пожилой заведующий кафедры, где работала студентка, схватил ее за руку и потащил за собой. Спотыкаясь и падая, девушка бежала на высоких каблуках вниз по лестнице с восьмого этажа учебного корпуса. Длинная юбка зацепилась за перила, треснула по шву, колготки давно уже превратились в сплошную дыру. Как Марине удалось не потерять сумку, оставалось загадкой.

Девушка, перепуганная и запыхавшаяся, старалась не отставать.

– Быстрее, быстрее, скоро здесь всем п… наступит!

Заведующий, Григорий Николаевич Кошкин, не постеснялся выразиться в присутствии методистки. Да и – в пылающем и рушащемся здании слова уже ничего не значили.

Этажом выше кто-то надрывно визжал, слышались рыдания, всхлипывания, по лестнице катился людской поток. В этом всеобщем хаосе было невозможно разобрать, что происходит. Все бежали вниз. Где-то совсем рядом прогремел взрыв, лопнули и посыпались стекла. Ударной волной погнуло и покорежило перила, сбило с ног бегущих. Крики несчастных тонули в треске пламени, свисте снарядов, разрезающих небо, грохоте взрывов.

Марина упала на Григория Николаевича, больно ударилась лбом о ступени.

– Скорее, скорее! – Начальник поднялся, потянул девушку за собой, перескакивая, перешагивая через упавших студентов.

Марина как сквозь вату слышала крики и проклятия, мольбы о помощи.

– Их уже не спасти, беги скорее, если хочешь жить!

Туфли на каблуках соскочили и потерялись в толпе.

Наконец, им двоим удалось выскочить на нижний пролет лестницы. Сверху послышался скрежет и грохот, потом удар, показавшийся в общей какофонии тихим. Рухнул лифт, не удержавшись на тросах и увлекая с собой тех, у кого хватило ума в общей суматохе и панике влезть туда. Наверху спасения не было. Все оставшиеся на улице сгорели заживо в тепловой волне ядерного взрыва – били по подземной ракетной базе, всего в паре десятков километров от их института. Стены корпуса спасли – но ненадолго.

Сигнал тревоги – унылое завывание сирены – Марина услышала лишь спустя двадцать минут после того, как прогремел первый взрыв, – когда они с Григорием Николаевичем вылетели по лестнице вниз, на подземную парковку. И здесь их ждал новый ужас: техника, выведенная из строя, пылала, и вместе с ней пылали те, кто пытался сбежать на машине из этого адского пекла. Страшные, полные смертельной муки вопли разрывали уши.

– Там, у стены, скорее! – Марина не ожидала такой прыти от пожилого сухонького Григория Николаевича. На работе он казался удивительно спокойным, даже голоса повысить не мог.

Коридор для персонала парковки еще не был охвачен пламенем. Марина едва поспевала за начальником, задыхаясь в ядовитом дыму горящих машин.

Наконец они выскочили к лестнице в подвал. Тут было значительно меньше народу, но давка в узком переходе царила страшная. Здесь были в основном молодые сотрудники кафедр, некоторые особо везучие студенты, пожилые доценты и профессора.

Впереди показалась бронированная дверь бункера. На третьем этаже подвала, в самой глубине переходов старого советского НИИ, под университетским корпусом.

Среди общей паники не осталось места удивлению и любопытству. Людей гнал страх и желание спастись. Толпа сзади, те, кому удалось пробиться через пожар на парковке, подпирала, толкала, лезла. Коридор заполнялся дымом, а в воздухе витал животный, первобытный ужас.

– Назад, назад, мать вашу, места больше нет, пошли назад!

Молодой охранник вытащил из кобуры пистолет и пытался оттолкать человеческую массу от двери. Прогремели выстрелы, показавшиеся в гудении огня, гуле толпы и раскатах взрывов жалкими, одинокими. Охранника смели. Одуревшие от страха люди бежали по окровавленным телам упавших, не видя перед собой ничего, кроме спасительной двери. Вот совсем рядом с нею упал, споткнувшись, молодой студент – красивый парень с темной копной волос. Алексеева поймала взгляд его огромных глаз, полных слез, – парень знал, что не спасется, хотя его последний шанс казался так близок. Мир, привычный, прекрасный мир рухнул. Всех сейчас заботило лишь одно: выжить. Любой ценой выжить. Спастись из полыхающей преисподней.

Кое-кому – в том числе и Марине – повезло. Впрочем, повезло ли? Быть может, неполные две сотни человек лишь на несколько месяцев или, в лучшем случае, лет отсрочили свою гибель?

Но умереть так, как умерли те, кто остался на поверхности, было бы слишком ужасно…

– Марин Санна, Марин Санна, вставайте! Марин Санна, вы в порядке?

Заместитель начальника бункера открыла глаза.

– Илюш, привет. Что произошло?

Она лежала в медицинском отсеке на узкой кушетке. Выдохнула. Отвлеклась от гудящей головы. Села. Тряхнула короткими светлыми волосами, на которых противной коркой спеклась кровь разведчика Леши. Поморщилась от разлившейся по затылку ноющей боли.

– Что?

– Марин Санна, «философ» прорвался…

Женщина подняла глаза, посмотрела в перепуганное лицо молодого парня.

– И? – коротко спросила она.

– Убили его.

– Где тело? – Холодные, четкие, простые вопросы. А разве существовали в этом мире другие? В мире, где сантименты и лирика неуместны.

– Пока там, у двери…

– Жертвы есть? Как я тут очутилась?

Илья отвел глаза, то ли всхлипнул, то ли кашлянул. Не ответил.

– Я спрашиваю, есть ли жертвы.

– Марин Санна, вас начальник вызывает. Пойдите вы к нему, а? – промямлил юноша.

– Значит, есть. Кто, Илья, кто, говори немедленно!

– Марин Санна, пойдите к начальству, пожалуйста… – уперто бубнил Илья.

В голову женщины закралось самое страшное подозрение.

– Петя, да? – тихо спросила она.

Юноша кивнул. Молча. Марина сжала ладонями виски, стиснула зубы от невыносимой боли потери. Наконец она подняла голову, посмотрела в глаза молодому человеку. Тот отвернулся, не выдержав усталого, полного бесконечной тоски взгляда.

В мрачной тишине, опустив голову, Марина Александровна Алексеева вышла из медотсека и пошла по коридору. Ее шаги гулко разносились под низкими сводами.

У тяжелой двери она остановилась, вымученно улыбнулась охраннику.

– Здравствуй! Андрей Савельевич меня ждет?

И, получив утвердительный кивок, несколько раз стукнула, повернула кольцо и вошла.

– Марина, ты соображаешь, что ты натворила?! – с порога вскинулся начальник бункера.

– Андрей, не кричи, голова раскалывается. Меня нехило приложило. Рассказывай, что произошло, – не повышая голоса, ответила заместитель.

– Нет, это ты мне сначала скажи, какого черта без директивы тебя понесло открывать двери кому попало?! Ты думаешь, вообще, что ты делаешь, ты соображаешь?! – кричал мужчина.

Андрей Савельевич Паценков, один из молодых ученых-политологов, спасся тогда вместе со всеми и был одним из немногих в бункере, кто помнил прежнюю жизнь. И именно его умирающий Григорий Николаевич Кошкин назначил своим преемником, повелев Марине ни на шаг не отходить от нового лидера подземного мирка. Держал ли Андрей власть? Едва ли. Алексеева знала о жизни бункера, будучи приближенной к начальству, не в пример больше. И решала главные вопросы его жизнедеятельности: снабжение продуктами и вылазки на поверхность. Номинальная власть была в руках мужчины, он же поддерживал безопасность и порядок в тесном убежище. Все же в искаженном мире доверием пользовались мужчины, защитники и добытчики. Именно поэтому в завещании Кошкин указал Андрея, понимая, что он будет лишь символом, гарантом спокойствия и стабильности. Но при нем серым кардиналом правила Марина. И ослушаться ее приказа было намного страшнее, чем попасть под горячую руку Паценкова. От разгневанного Савельича могла спасти заместитель Алексеева, от самой же Марины Александровны в этом бункере спасти не мог даже сам дьявол из преисподней. Часто злопыхатели втайне просили все адские силы забрать руководительницу к чертям собачьим во время очередной вылазки. Нет. В порванной химзащите, с выдранными фильтрами противогаза – Алексеева возвращалась вновь и вновь и, кажется, вовсе не собиралась подыхать, как того ожидали некоторые.