Разворованное чудо - Геннадий Прашкевич

Он слышал, как ползет по брезенту жук – тупо и неторопливо. Он слышал, как трава, пытаясь распрямиться, скребет по днищу палатки.

Это ничего, подумал он. В сущности, это нестрашные звуки. Лишь бы опять не ворвалась в палатку летучая мышь. Капрал боялся летучих мышей, но сладкое торжество охватило его. В конце концов, от летучей мыши можно отбиться. Главное – я вернусь! Теперь я могу вернуться! Свидетели подтвердили факт моей гибели!

Капрал готов был расцеловать неведомых свидетелей, столь охотно подтвердивших факт его смерти.

Я проснулся ночью от шума.

Француз с проклятиями копался в своем вещевом мешке.

– Голова разламывается, – выругался он. – Этот немец, наверное, подцепил какую-то заразу. Надо было бросить Шлесса в лесу. Голландец был прав, не надо было возиться с трупом! Взгляни на мой язык. Уверен, его обложило известью.

Но язык француза оказался чист.

Пошатываясь от слабости, я выбрался из палатки.

Трава таинственно серебрилось. Б просветы ветвей глядели на нас звезды. Далекие, холодные, а оттого чужие.

Я вдруг поймал себя на том, что думаю о звездах как-то не так.

Никогда я не думал о них, как о звездах. Ну, светят себе с небес, этого мне вполне хватало. Сама мысль о звездах таила в себе какую-то загадку. И, как вчера, я все время мучительно пытался что-то вспомнить.

В джунглях стояла глубокая предутренняя тишина.

Даже ночные птицы примолкли.

Но я чувствовал, я не мог ошибиться – за мной кто-то наблюдал. Это не было чувством опасности, тренированный человек сразу определяет такое. Просто кто-то за мной следил: может, не заинтересованно, может, даже равнодушно, но при этом ни на секунду не выпуская из зоны обзора.

В рассеянном звездном свете трудно было что-то рассмотреть, но краем глаза я успел отметить короткую вспышку света под джипом, там, где мы вчера оставили оборотня. Никто не хотел с ним возиться, никто не стал придумывать для него клетку. Зачем? Если он без всяких усилий прошел сквозь металл, разве удержит его деревянная клетка?

Включив фонарь, я сразу увидел оборотня.

Он лежал рядом с джипом, и трава вокруг была черная, будто оборотень убил ее своим невидимым ледяным дыханием.

Заморозки в Африке?

Опустившись на корточки, я прикоснулся к оборотню.

От него действительно исходил холодок, а там, где мой палец коснулся полупрозрачной оболочки, вдруг родилось, вдруг возникло странное далекое сияние, далекое радужное свечение.

Как звездочка в ночном небе, неимоверно отдаленная и чужая.

И почти сразу весь оборотень – весь! – вспыхнул.

Как огромный радиоглаз.

Я отпрянул.

Мне вдруг показалось, оборотень чувствует мое присутствие, подает мне какой-то сигнал. Утирая со лба пот, я сказал себе: оборотень не человек. Оборотень это просто безмозглый мешок, набитый фосфоресцирующей слизью. Правильней смотреть на него не как на живое существо или там растение, а как на нечто, способное принести нам приличные деньги.

– Что ты с ним делаешь?

Над оборотнем наклонился голландец.

– Выключи его, – хмуро сказал он, внимательно разглядывая вспыхивающего, как радиоглаз, оборотня. – Иллюминация нам не нужна.

– А где он выключается?

Голландец сплюнул.

– Никогда не слыхал такой тишины, – признался он. – Не нравится мне эта тишина.

Я промолчал.

Нам платят не за то, что нам нравится.

А утром все поднялись больными.

– Мне снилась виселица, – морщась, пожаловался француз. – Может, Усташ, меня и следует повесить, но почему, черт побери, делать это надо во сне?

За столом капрал обвел рейнджеров хмурым взглядом:

– Что мы ели вчера? Мы могли чем-то отравиться?

– Это надо спросить у бабинги, – со значением ответил голландец. Б его маленьких глазках зажглись хищные выжидательные огоньки.

– Бабинга!

Негр подошел.

Он ни на кого не смотрел, руки у него дрожали.

– Бабинга, – сказал капрал. – Ты бросал вчера в мясо какую-нибудь траву? Ты знаешь много местных трав. Что ты использовал вчера как приправу?

– Ничего, бвана.

– Капрал, можно, я с ним поговорю, – вмешался ван Деерт.

– Заткнись!

– Разве я не соблюдаю дисциплину?

– Заткнись!

– Есть заткнуться, капрал.

Стол стоял в тени, но духота и в тени была нестерпима. Я чувствовал, как медленно, но неостановимо возвращается головная боль.

– Ван Деерт, – взяв себя в руки, негромко приказал капрал. – Сейчас ты отправишься в лагерь майора Мюллера. Я хотел отправить Усташа, но боюсь, он заблудится. Сообщишь майору о случившемся и попросишь помощи. Лучше всего, если ты приведешь пару джипов с волонтерами. Мне кажется, эти места следует хорошенько прочесать.

– Да, капрал!

Преувеличенно твердо ван Деерт прошел к палатке и скоро появился снаружи уже в башмаках, в пятнистой униформе и в малиновом берете, лихо надвинутом на глаза. Автомат он держал в левой руке, и я сразу подумал: капрал прав, голландец единственный, кто еще не подхватил никакой заразы. И подумал: голландец дойдет. Он лучше, чем я, знает местные условия.

А если не дойдет…

– Бабинга! – позвал капрал, проводив взглядом ван Деерта.

Негр опять неуверенно приблизился к столу.

– У тебя не болит голова, бабинга?

– Нет, бвана.

– И суставы не ломит? И слышишь ты хорошо?

– Да, бвана.

– Бросить в мясо траву тебя научили местные знахари?

– Нет, бвана.

Рука капрала скользнула за пояс, но бабинга оказался проворнее.

Каким-то нелепым кривым прыжком он сразу достиг джипа.

Еще секунда, и негр исчез в чаще.

Правда, во всем этом было что-то странное. Ну, скажем, никто не ожидал, что бабинга бросится в ту же сторону, куда только что ушел ван Деерт. К тому же, бабинга мог оказаться в зарослях сразу, но бросился он сперва к джипу. Почему-то бабинга выбрал самый длинный путь.

И еще одна странная деталь.

Хотя капрал и выхватил пистолет, он не выстрелил.

Почему?

Скосив глаза, я взглянул на француза. Потом на Ящика. Они не могли не заметить, что бабинга вел себя не так, как от него ожидали. Он не должен был бежать к джипу. А он побежал.

Почему?

Глава четвертая

Звездный миссионер

К сожалению, это был не единственный вопрос.

Больше всего меня тревожил Буассар.

Мы устроились с ним в тени отдохнуть, но он беспрестанно тер кулаком глаза и дергал головой, как галльский петух, то вперед, то назад, будто собирался меня клюнуть.

– Какого черта?

Он замялся.

– Не хочешь говорить, не надо, – предупредил я. – Но хотя бы не дергайся. Голландец, возможно, привезет лекаря, дождись его. И вообще, лучше нормально выспаться, чем попасть в руки лекаря.

– Я не могу лечь, – ответил Буассар ошеломленно.

– То есть как это не можешь?

– А так… – ответил француз и снова задергал головой вперед-назад.

А меня от его слов почему-то холодом окатило. Точнее, не от слов даже, а от интонации, с какой он произнес эти слова.

– «Мертвый город застыл в глазах, давай завоюем себе новые земли!..»

– Смени пластинку!

Буассар не слушал:

– «Мы печатаем шаг, наши мышцы крепки, мы хотим прочесать дальние страны!..»

Он не только не мог лечь, он, кажется, не мог остановиться.

– «Отправляйся-ка, парень… – он смотрел на меня выпученными, ничего не видящими глазами и тянул упрямо: – Отправляйся-ка, парень, на поиски незнакомого цветка в дальние страны, лежащие там, за океаном… Все – ничто, кроме твоей силы… Печатай шаг, и пусть дрожат те, кому хотелось бы остановить тебя!..»

– Заткнись, Буассар!

И тогда он сказал негромко:

– Я ослеп, Усташ.

– Ослеп? Ничего не видишь?

– Я вижу, Усташ, но не так, как надо… Чтобы видеть, я должен все время дергать головой… Если я сижу неподвижно, я будто погружен в туман. А? Ты слышал когда-нибудь про такое? Я собственную руку не различаю, если не шевелю ею… Как ночью при вспышках молнии… Наверное, бабинга действительно отравил нас… А?.. Как думаешь, это навсегда?..

– Побереги нервы.

– Ты не бросишь меня, Усташ? Все еще может вернуться. Я говорю о зрении.

– Конечно, – успокаивающе ответил я. – Обязательно все вернется.

– Вот я и говорю, не бросай меня, Усташ, – быстро заговорил француз, ловко хватая меня за руку. – Мы с тобой кое-что знаем, правда? – Он жадно дышал мне в лицо. – Не бросай меня, Усташ. Мы с тобой знаем, что такое надежное прикрытие, правда? Б нашем деле нельзя без прикрытия. Ты ведь меня не бросишь? – Он, наконец, выдохнул то, что, видимо, боялся выдохнуть: – Я не Шлесс, Усташ. Я не заразный. Я точно знаю, что я не заразный. И ты же видишь…

– Да ладно, – сказал я. – От слепоты еще никто не сдыхал.

– Я знаю! – обрадовался француз. – Бот увидишь, я еще прикрою тебя!

Я усмехнулся.

Это он-то прикроет? Будет дергать головой, что ли, чтобы увидеть цель?

Казалось еще минута и француз расплачется.

Мне этого не хотелось.