Рим. Книга 1. Последний Легат - Шимун Врочек

Я смотрю. На монете грубо вычеканен профиль молодого человека в лавровом венке. И надпись: Гай Юлий…

…Цезарь Октавиан…

…АВГУСТ.

«Восемьсот тысяч сестерциев», – думаю я и открываю глаза. Примерно двадцать тысяч золотых монет с профилем молодого человека и надписью «Август».

Я поднимаю голову. Управитель смотрит на меня в упор. Заметив мой взгляд, он опускает глаза, затем протягивает мне калам для письма.

– Вам нужно поставить свою подпись… господин.

Я потираю лоб. Восемьсот тысяч сестерциев!

– Здесь? – Я нахожу и подписываю. Перо скрипит по пергаменту. Я вздыхаю и отдаю калам и пергамент обратно. – О, брат, как дорого ты мне обходишься!

– Господин? – Управитель явно шокирован. Я криво усмехаюсь – юмор, что мне еще остается?

– Шутка, Фомион. Шутка… Что еще скажешь?

Пауза. Управитель думает.

– Все готово, можем начинать, – роковые слова произнесены. Наконец-то. Управитель дома с явным облегчением кланяется – он это сделал. Ждет моих указаний.

– Вино и угощение? – говорю я, чтобы что-то сказать.

Фалернское – лучшее вино в этой богами благословенной дыре под названием Рим. Брат был почти равнодушен к винам, но фалернское даже он сможет оценить…

– Принесено и приготовлено. И учтено, – добавляет управитель торопливо. Я киваю. Теперь я становлюсь главой семьи Деметриев Целестов, хочется мне этого или нет. Поэтому все денежные дела – отныне моя забота. – Да, господин, вы просили доложить, когда придет мим.

– Отлично! Пусть войдет.

В атриум приводят худощавого человека с совершенно невыразительным лицом. За ним идет помощник с темным париком на палке. Мим кланяется.

– Можно начинать, сенатор? – спрашивает он.

– Начинайте, – говорю я.

Архимим – главный над мимами – кивает. У него очень гладкая кожа и седина в коротко остриженных – под парик – волосах. Он приглаживает их ладонями, затем аккуратно берет восковую маску и прижимает к своему лицу. Помощник помогает ему завязать узлы на затылке. Затем приходит очередь парика. Архимим расчесывает пряди, укладывает их руками. Готово. Поворачивается. Я отшатываюсь в первый момент.

На меня смотрит Луций, мой старший брат. Нет… не совсем.

С воскового лица брата смотрят на меня чужие глаза.

Смешно. Я встаю. Ну что за фарс, честное слово… А говорили, что этот мим – лучший в своем деле.

– И это все?

– Еще немного, господин, – поясняет помощник мима.

Архимим делает шаг, другой, поводит руками, словно ловит ускользающее нечто. И вдруг это случается. Я не понимаю как. Архимим как-то по-особому поворачивает голову – и это уже мой брат, Луций. У меня по спине бежит озноб… Проклятье. И дело тут не в маске, хотя она очень хорошая. Скульптор, грек из Коринфа, постарался на славу. Восковая маска, сделанная с живого еще Луция, выглядит прекрасно. Очень похоже. Высокий, львиный лоб с прядью волос, резкие скулы и характерная ироничная складка губ. Только глаза другие.

– Хороший день, – говорит он вдруг.

Мы с управителем вздрагиваем, переглядываемся. Голос и интонации брата – не спутаешь.

Восковой Луций едва заметно улыбается, словно все происходящее его забавляет. Как это похоже на моего брата. Он даже после смерти найдет в происходящем что-нибудь смешное.

Он выглядит… живым.

– Начали, – говорю я не своим голосом. Управитель кивает. Теперь действительно начали.

– Луций Деметрий Целест скончался, – зычный голос глашатаев разлетается над Палатином, над Форумом, над улицами Рима. – Если кто хочет быть на его похоронах, то уже пора. Луций Деметрий Целест…

Такие похороны называют объявленными.

– …бывший легатом в Германии, скончался. Его безутешный наследник устраивает обед и гладиаторские бои в память любимого брата…

Мы выходим из ворот дома. Спускаемся по улице. Перед нами идут флейтисты и профессиональный зазывала.

– Луций Деметрий! – кричит он на фоне плачущих флейт. И так далее.

Архимим с лицом покойного шествует в центре процессии. Вот он идет – я поворачиваю голову и вздрагиваю – знакомой до боли походкой брата. Хороший все-таки мим, талантливый. Он чуть подволакивает правую ногу – Луций в детстве упал с лошади и повредил колено.

Жутковатое ощущение, если честно. Мертвец шагает во главе своих похорон. За ним следуют остальные мимы, изображая наших с Луцием предков – на каждом соответствующая маска. Они не так похожи, как архимим на брата, но что-то есть даже в этом фальшивом шествии. Хороним. Луция хороним.

– Рабы, вольноотпущенники и гладиаторы на торжественный обед не допускаются! – кричит зазывала.

За «предками» несут на носилках знаки их отличий. Консулов у нас в семье не было, но были квесторы, преторы, и даже один цензор затесался. И был один легат – Луций. Тоже в прошедшем времени – «был».

Синяя пенула на мне, синие одежды на ликторах. Коричневые и голубые плащи на женщинах. Синий – цвет смерти. За носилками отплясывают комический танец, я слышу смех. За комиками идет отряд плакальщиц – я слышу вой. Впереди играют флейты. В общем, все при деле.

– На гладиаторских боях будет сорок бойцов! – надрывается зазывала. – Луций Деметрий Целест скончался… Луций Деметрий…

«Прощай, брат», – думаю я, шагая. Кажется, пора начинать ритуальный плач?

Луций! Вот ты идешь впереди всех, как при жизни, уверенный, что знаешь лучше, – но сейчас ты ведешь нас к погребальному костру. Чтобы доказать, насколько смертен бывает человек. Внезапно смертен…

Внезапно, очевидно, необыкновенно смертен.

Прощай.

Луций! Ты, при жизни бывший умнее всех, теперь глуп – как глупа мертвая, пустая плоть. Ты, при жизни чуть не ставший богом, теперь станешь прахом. Пусть твоя душа за Ахероном, пусть кровь твоя досталась псам…

Луций! После смерти отца, когда мы, потерянные и раздавленные, стояли у его гробницы, не зная, куда податься, когда из мира вынули самую главную ось – медную основу всего – и мир кружился и разваливался под нашими ногами, – что сделал ты? Вспомни, брат. Твоя бессмертная тень, напоенная жертвенной дымящейся кровью, должна знать…

Что ты сделал?

Ты занял место нашего отца. Стал центром Космоса – для нас, твоих младших братьев. Маленький Квинт затих на руках няньки, я рыдал, не помня себя, смешной, жалкий, – и лишь ты оставался умным и смелым. Самым умным и самым смелым из нас.

И вот ты лежишь, завернутый в саван. Как детская кукла. Загримированный, чтобы скрыть следы разложения, нарумяненный, подкрашенный, в самой лучшей тоге.

Луций!

Здравствуй, брат.

Тебя хороним… Ничего?

Когда великий Гай Юлий Цезарь – ради лучшей подготовки зрелищ, ублажающих народ и радующих сердца граждан Рима, – уговорил знатных патрициев принимать в дома и обучать воинскому искусству гладиаторов, в семью Деметриев Целестов попали некоторые из них. Нумидиец Фессал был одним из тех десяти бойцов, что обучались владению оружием в доме моего отца.