Немецкая любовь Севы Васильева - Борис Михайлов

О своем решении поехать в Германию, встретиться с человеком, назвавшемся отцом, кроме близких друзей, Сева не собирался кому-либо рассказывать. Однако в маленьком городе секреты не держатся долго. Почтовые ли работники или кто-то из УВД поделился, на заводе вскоре узнали, что он собирается в ФРГ. Известие стало сенсацией. Стародубск город закрытый, хорошо, если нескольким человек в год удавалось посетить капиталистические страны.

Слух о поездке долетел в цех в обеденный перерыв. Уже отобедали, мужчины коротали время в домино, женщины обменивались домашними проблемами, молодежь балагурила с девчонками, и в этот момент кто-то принес новость. Её принялись бурно обсуждать.

— Похож на немца. Глаза голубые, волосы почти рыжие.

— Не рыжие, а пегие.

— Натворит делов бригадир. Хочет убить немца, что изнасиловал мать, представляешь!

— Из-за какого-то ублюдка на электрический стул? Глупости. Никого Всеволод не убьет.

— Электрический стул в Америке. В ФРГ нет смертной казни.

— Плохо ли свет повидать?

Подходили люди из соседних бригад и присоединялись к обсуждению. Появился Сева, и разговоры смолкли.

— Чего замолчали?

— Всеволод Иванович, правда, собираетесь в ФРГ? — решилась опросить одна из молодых станочниц. — Сева кивнул. — Зачем, если не секрет?

— Обменяться опытом. Посмотрю, как проклятые капиталисты загнивают, — попытался отделаться шуткой Сева. — Расскажу о нашем житье — бытье, может, кого-то сагитирую в нашу веру.

— Самого бы не сагитировали, — серьезно заметил степенный дядя Гриша.

— Там умеют! Виски, женщины, стриптиз, — насмешливо поддержал ветерана кто-то из молодых.

— Не насовсем еду. Посмотрю на отца и вернусь.

— Правда, что он изнасиловал вашу мать?

— Кто сказал такую глупость? Отец у меня русский. Попал в плен, потом концлагерь. Встретил там немку и влюбился. Про маму ему сообщили, что она погибла в оккупацию, потому и остался в Германии.

Сева повторил где-то услышанную историю. Не хотел, чтобы на заводе знали правду. Друзья промолчат, а Надя, если проболтается, не обязательно поверят.

Звонок известил конец обеденного перерыва. Заработали станки, над пролетом поплыл мостовой кран, люди стали расходиться по рабочим местам, продолжая обсуждать новость. Запустил станок и Сева.

До бывшей жены Севы, в заводское КБ, цеховые новости с опозданием принесла подружка. Усевшись на высокий табурет, рядом с кульманом Ларисы, рассказывала:

— Получил разрешение поехать, сечешь? Зачем едет, догадываешься?

— Мы не общаемся, откуда мне знать? — пожала плечами Лариса.

— Убить объявившегося папашу! — радостно, словно отгадала все цифры спортлото, — выпалила подружка,

Лариса сделала вид, её это мало волнует. Краем уха она уже слышала, что Сева, оказалось, родился от немца, изнасиловавшего мать в оккупацию. Подробностей, как и шагов, предпринятых бывшим мужем, не знала.

Подружка вскоре ушла, а Ларисе больше не работалось. Рисовала чертиков, вспоминала жизнь с мужем, предупреждения матери, отговаривавшей выходить за Севу.

— Не пара тебе. Работяга… К тому же детдомовский. Все они, знаешь, какие! — Наставляла до свадьбы мать.

— Сдать за два курса и бросить институт… Профессия не нравится — возмущалась решением мужа Лариса. — Я, думаешь, в восторге от своей? В нашем городе нет другого института. Решение Севы оставить институт и готовиться к поступлению на заочное отделение университета, — последняя капля, ускорившая их разрыв.

Сева с детства увлекался раскопками, поисками кладов, читал книги по истории, и мечтал об археологии. Но всех детдомовцев после восьмого класса отправляли в заводское техническое училище, откуда одна дорога — на завод. Добрые наставники старались привить Севе любовь к заводу, к профессии, но не преуспели. Окончил вечернюю школу, а затем, по настоянию Ларисы поступил в вечерний индустриальный институт при заводе. С мнением Ларисы он считался, она из интеллигентной семьи, в год свадьбы закончила институт. В душе, однако, продолжал мечтать об археологии.

С большими мучениями и помощью Ларисы, окончив второй курс, Сева окончательно убедился, будущая профессия не для него. Не лежит душа к технике, хотя за годы работы освоил все станки в цехе, в мастерстве не уступал опытным станочникам. Удостоен звания ударника коммунистического труда, ему поручали самую ответственную работу. У начальства и у рабочих в цехе пользовался уважением. Поставили бригадиром, все в жизни складывалось удачно, если посмотреть со стороны, а радости и удовлетворения не испытывал. Как-то даже пришла мысль, что при желании и обезьяну можно научить операциям на станке.

— Поступлю на заочный. Не люблю я технику.

— Тоже мне будущий историк! — насмехалась Лариса. — Свою биографию не знаешь, а туда же — история влечет…. Не сможешь учиться заочно.

— Считаешь, моя доля вечно гнуться у станка?

— Инженером бы не гнулся. — Жена не могла понять, как можно, закончив самые трудные первые два курса, оставить институт и мечтать о чем-то другом. В университет не верила, профессию историка не принимала всерьез, знакомые историки работали преподавателями в школе. Шел третий год их совместной жизни, и все явственнее проявлялось, слишком разные они люди.

Детдомовец останется детдомовцем, — думала она. — Постоянные поиски справедливости, от которых одни неприятности, стремление все раздать, со всеми поделиться, всех пожалеть — не исправишь. Предложили должность мастера, предпочел остаться бригадиром, работать на станке. Быть женой работяги, постоянно встречаться с такими же друзьями — детдомовцами надоело.

Неожиданно блеснул лучик надежды изменить жизнь. В командировку на завод приехал симпатичный молодой инженер из столичного НИИ. Все женщины без ума от него, а он начал ухаживать за ней. Лариса поверила "искренним намерениям" взять в Москву. Кончилось банально, москвич уехал и, о влюбленной провинциалке, не вспомнил. С Севой полный разрыв. Переживая свою вину, она не делала попыток помириться, да Сева и не простил бы.

Лариса поднялась, посмотрела на коллег, продолжавших колдовать над своими кульманами.

— Я в инструментальный, если будут спрашивать. — Предупредила и пошла в цех. Поднялась на стеклянную галерею административных служб, остановилась перед дверью с табличкой "Партбюро цеха", постучала, и, не услышав ответа, вошла.

— Можно, Михаил Кузьмич? — обратилась к пожилому мужчине за столом. Он поднял голову от бумаг.

— Что-нибудь срочное?

— Правда, что Васильеву подписали рекомендацию для поездки в ФРГ?