Пущенные по миру - Владимир Владыкин

Однако Фёдор больше не стал выслушивать материны байки, от которых ему становилось стыдно. Он весь ушёл в себя, нервно сворачивал цигарку, задумчиво морщил лоб, и, прикуривая на ходу, быстро пошёл дымить в сени.

– Не хочет слухать? – Ефросинья в изумлении взмахнула коричневой в морщинах рукой в сторону двери, куда ушёл сын, и тут же, повернувшись к печи, стала ухватом вынимать чугунок с пареной картошкой.– Ишь каков нелюдимый бирюк, – продолжала вслух сама с собой, – я б вото на ём месте сидела, да-а-вно ба там была!

Из сеней Фёдор по не крашенным деревянным ступеням крыльца сошёл на двор, ходил там, прикидывал, что надлежало делать завтра. Потом бесцельно стоял в воротах, смотрел скучающим взором на завечеревшую осеннюю улицу: сумерки уже сгущались, крались со всех сторон; синева на ясном небе густела; в отдалении, через дорогу, чуть в стороне от амбаров зиял чернотой овраг; там осенние краски сливались в неразборчивый пейзаж. По всей деревне были хорошо слышны мужские и бабьи голоса, лай собак, где-то овца блеяла, наверно у Прошки Глотова. А из-за околицы, там, где вблизи дубравы была бывшая плотина помещичьего пруда и раскинулась зелёная лужайка, доносилась весёлая переливчатая игра гармошки. Значит, опять молодёжь собралась, вот и огонь полыхнул от зажжённого костра, и от нежданно нахлынувшей тоски, что там может быть любимая девушка, у Фёдора заныла душа…

В это время как раз мимо его подворья проходил кто-то по дороге и по голосам – басу и тенору – Фёдор узнал Силантия Пантюхова и Ивана Макарова. Эти парни были немного моложе Фёдора и часто заедливые, никогда не пройдут, чтобы не затронуть его без надобности.

Сейчас они между собой о чём-то возбуждённо, как-то неестественно, переговаривались, – значит, были навеселе; и когда увидели стоявшего в калитке Фёдора – приостановились:

– О, Федька, здорово живёшь! – крикнул Иван, малоросток, щуплый, непоседливый и по характеру балагур. Синие глазки несколько западали в глубокие глазницы, отчего казались совсем чёрные, так и бегали по глади белков шустрыми водяными паучками.

– Эй, Федька, родной ты наш, махры на закрутку не сыпанёшь часом? – крикнул басовитый Силантий, плечистый, высокий и сейчас незлобивый. Видно, ребята узрели огонёк его цигарки, вот и окликнули как бы наобум.

– Табаку мне не жалко, всегда дам, – отозвался Фёдор, вынимая из хлопчатобумажного пиджака кисет с махрой.

Парни, весело гомоня, приблизились, сверкая в полутьме белыми под пиджаками рубахами. От ребят тотчас повеяло сивушным запашком вперемешку с луком.

– Ну, куда сыпать? – вяло проговорил Фёдор.

– А гони в кепку, – весело сказал Иван, снимая её быстро, оголив свой вихрастый светлый чуб. – Пошли с нами на игрища, девок молодых щупать, – и лихо засмеялся.

– Не говори, дурень, глупостей, – шутливо пригрозил пальцем приятелю Силантий и потом ещё легонько ладошкой ударил Ивана по загривку.– Нешто забыл: Федя у нас очень суръёзный малый, – прибавил с насмешкой и вместе с тем озорно подмигнул Фёдору.

– А вот об этом, ребята, не надо, лишне, – отозвался он недовольно оттого, что над ним всегда начинают подшучивать.

– Федь, дай бумажки? – попросил искательно Иван.

– Рад бы, я этим сам бедствую…

– Федя, зажилил, ты же газетки почитываешь?

– Ну, коли достану – читаю, а потом в ход на курево пускаю. Ты, кажись, Ваня, серьёзно куришь, а табачка даже не имеешь? – проговорил несколько раздражённо Фёдор, он знал обоих приятелей как вечных попрошаек. Хотя, может, у самих есть, да свой лукаво приберегут, как жмоты из жмотов?

– Ладно, Ванька, потопали, а то Федька сей миг нам политграмоту по губам раскатает! – и зычно хохотнул.

– Не понимаю, чего тебе с нами не пойти? – спросил Иван полусерьёзно.

– Ступайте, ступайте, вы весёлые, там вас, поди, ждут, – растерянно и сбивчиво произнёс Фёдор, став к парням боком, чем давал понять, что ему с ними не по пути.

Когда ребята растворились в тёмных сумерках, Фёдору опять стало отчего-то тоскливо и как-то не по себе. Конечно, он часто бывал собой недоволен, ведь близких приятелей у него отродясь не водилось. Хотя мог поддержать беседу с любым пожилым человеком, в котором находил созвучие своим мыслям. Но труднее всего дело обстояло с девушками, к ним он никак не находил подхода, несмотря на то что совсем не считал себя робким и стеснительным, правда, если ему приходилось случайно повстречать девушку, он почему-то мгновенно терял дар речи. Именно так произошло совсем недавно около керосиновой лавки при встрече с Полей Смеховой, которая всегда с озорующей весёлостью начинала с ним разговор, за что он тайно её побаивался.

– А, кого я вижу, Федя, здравствуй, за карасином? – у неё, как угли, горели глаза.– Чего, милай, отворачиваешься, нешто со мной не хочешь баять, я же не кусачая, куда же ты убегаешь? – продолжала, звонко смеясь как полоумная. А Фёдор и впрямь опустил глаза долу и с красным от стыда лицом увернулся от девушки в сторону, испытывая при этом в душе какое-то смутное, неясное волнение, отчего был готов его переживать вновь и вновь, так как оно было неизъяснимо отрадным.

В другой раз он шёл со станции, куда устроился на работу стрелочником, и уже на самом подходе к селу ему встретилась Феня Пастухова. Она была скромная, милая девушка, небольшого росточка. Завидев её ещё издали, он замедлил шаг, а потом хотел было перед ней остановиться. Феня тихо улыбнулась, наверное, её улыбка, таившая в себе лукавое кокетство, и сбила его с толку. Фёдор только потоптался-потоптался на месте, как стреноженный конь, и не успел промолвить девушке даже слова, как она прошла мимо…

Феня пошагала своей дорогой, а Фёдору стало так донельзя неловко, что был готов провалиться сквозь землю. Иногда ему казалось, что вот он любит её, а она из-за этого его сторонится. Он чувствовал, что ей нужен бесшабашный красивый весельчак, тогда как он очень серьёзный, улыбается будто по заказу, видно, напрасно природа наделила его мужской красотой. Но об этом он меньше всего думал, больше всего его волновало то, что неуклюжесть и ненаходчивость часто его подводила, и за эти свойства он себя не любил. Хотя Феня давно ему нравилась, он даже себе не признавался, какие же испытывал к ней чувства? Любил ли её, или просто была ему симпатична.

Сейчас он стоял возле своего двора и думал о девушке, которая будоражила его сознание, но сам ничего так и не предпринял для того, чтобы сблизиться с ней. Пока он раздумывал, Иван Макаров стал настойчиво обхаживать Феню. Потому тот и приглашал его на вечерку, чтобы увидел, как он, Иван, во всём превосходит его, Фёдора. Хотя он был уже наслышан, что девушка не отталкивала его соперника, чем невольно вызывала у Фёдора ревность. А если бы он точно так же начал ходить за Феней тенью, как бы тогда она повела с ним?

Вот так всегда он что-то вечно прикидывал, желал отгадать: как девушка к нему относится? И даже когда убеждался, что ей нравится, всё равно перед Феней вёл себя пассивно. К девушкам он боялся подойти не потому, что они могли его осмеять, – просто он не знал, в какой момент они были меньше всего насмешливы. Иногда ему казалось, что они находили в нём всё смешным: и походку, и лицо, и одежду. Мало того что Фёдор не выносил любые насмешки, он вообще презирал человеческую способность насмехаться. Ведь плохи не сами по себе высмеивания, а лишь злые, несправедливые и завистливые. Вот от этого, когда часто слышал чей-то смех, он впадал в конфуз, так как в силу своей повышенной мнительности он принимал насмешки на свой счёт. С юных лет он страдал этим недостатком, который лишал его многих удовольствий, и вот никак не мог его одолеть…

В тот вечер Фёдор всё же решился ублажить себя и мать тихонько пошагал к молодёжи на поляну, – впрочем, он бывал там не раз ещё безусым пацаном. Но это было уже так давно, что из тех, кто ходил в те годы на вечёрки, одни погибли на войне, другие уехали, третьи умерли от болезней и голода, а четвёртые уже давно растят своих детей. И потому Фёдору там было стыдно показываться. Но почему бы не прогуляться, как бы от нечего делать. Правда, и в ранней молодости он чувствовал себя там чужаком. Бывало, играют парни с девушками или под гармонь отплясывают, а Фёдор стоит в сторонке и даже не хочет быть заметным, потягивает втихаря цигарку. Кто-то из бойких девушек ухватит его за рукав пиджака и потащит в круг танцующей молодёжи, а он, как бык, упрётся, покраснеет и, весь растерянный, уронит цигарку.

Но ему удавалось вырваться и скрыться в чаще деревьев, а потом тайком уйти домой. Вот поэтому иные девушки, такие, как Поля Смехова, любили его задевать и ласково называли чудаком, которому удостоилось уродиться красивым, а он этим своим преимуществом никак не воспользуется…