Неформат - Елизавета Михайличенко

Пока я думал, зазвонил изъятый у Ривки мобильник. Ясное дело, на звонок я отвечать не стал. Через пару минут они перезвонили мне. Отзываться я тоже не стал, просто достал из кармана выданный мне «электронный поводок» и пожаловался Ёлке на вероломство родственника по линии тещи. Ёлка расхохоталась:

— Борька, ты классический тупой мент! И твои суперстарики — тоже тупые! Со всех этих игрушек можно звонить в полицию, скорую и пожарную без карточки! Это даже Номи знает! Ты избежал очень позорной смерти. Поздравляю, ты не умер идиотом!

После этого обращаться в полицию мне расхотелось категорически. Репутацию идиота лучше не выпускать за пределы дружеского круга. Значит, остается только Умница.

На мой звонок он отреагировал радостно, но когда узнал, что надо зачем-то срочно ехать в Кирьят-Арбу, нашел сразу несколько причин, почему никак не сможет сделать это сейчас. А ведь я ему даже не объяснил, что зову рискнуть жизнью. Хорошо, что хмурившаяся Ёлка догадалась в какой-то момент забрать у меня трубку и сказала:

— Не слушай его, Фима. Это Борька вечно мотается туда-сюда, вот и считает, что можно просто так приехать в Кирьят-Арбу, пивка попить. А я ему сразу сказала, что ты человек занятой, и если бы речь шла о спасении человечекой жизни, то уже через полчаса был бы тут, а так, просто мотаться, нет… Ага… Ну вот. Значит, через полчаса мы тебя ждем. Потому что речь идет именно о человеческой жизни. И Фима, пожалуйста, не опаздывай… Ну и отлично, до встречи!

Ёлка отложила телефон и посмотрела на меня чистым взглядом блондинки.

— А Вувос, значит, уверен, что решения всегда принимает он сам, — не удержался я.

— Так он же и принимает, — ответила она без тени улыбки.

Мы со старухой просто онемели. Причем, как я вдруг осознал, Ривка онемела раньше, еще в самом начале наших телефонных переговоров. Тогда я решил, что она вслушивается. Но сейчас могла бы и громыхнуть. А если она молчит, то значит не просто что-то замышляет, но и осуществляет.

Я приподнимал крышку подвала осторожно — мало ли… Но было тихо. Ривка, свесив рыжую голову, так и сидела на стуле, к которому мы ее привязали. На месте пробора видны были седые корни волос. И вообще… Я, конечно, ее окликнул, спустился и осмотрел, но когда еще только заглянул сверху в подвал и увидел нехарактерную для нее безжизненную расслабленность, уже все понял. Амбуланс вызывать было поздно. Надеюсь, что Ривка умерла от подобающего ее возрасту сердечного приступа, а не сожрала от злости какую-нибудь порцию яда из воротника.

Ёлка растерялась и стала «настоящей блондинкой». Она хлопала глазами и явно желала только одного — проснуться. Я редко видел ее в таком состоянии, можно сказать всего один раз, когда она узнала о похищении Ахматом ее сына. Елка все твердила, как заведенная: «Что делать с трупом?».

— Отдать родственникам для погребения? — предложил я.

Тут она немного пришла в себя.

— А главное — не показывать Умнице, пока он не снимет с меня эту дрянь. А то он нервный и впечатлительный.

Ёлка кивнула и уставилась на меня, как на вожака стаи.

Умница действительно приехал очень быстро. Нам вообще показалось, что мгновенно. Мы с Елкой только и успели вылезти из подвала и сообщить друг другу, что надо бы наметить дальнейшие действия, если, конечно, с меня снимут пояс.

Старый серый «Бьюик», отодвинув мусорный бак, с лязгом запарковался у забора. Умница, посолидневший, отъевшийся, с развевающимися пейсами и озабоченной физиономией, ворвался в ветлечебницу и подозрительно нас оглядел.

— Садись, Умница, — гостеприимно предложил я. — Буду показывать тебе мужской стриптиз. Сейчас я разденусь до пояса. В смысле — до пояса смертника. А снимать его с меня будешь ты.

— Почему я?! — возмутился Умница.

— А больше некому.

Тут я снял рубашку, и Умница увидел пояс шахида во всей его конкретности. И попятился:

— Я думал — шутишь… Нет, я не смогу. Это надо в полицию…

— Не надо.

— Почему это не надо? — заинтересовался он. — Это что, еще и какое-то противоправное деяние? И ты меня в него втягиваешь?

Ёлка, до того тихо переживавшая в углу дивана, зло пихнула ногой стул. Он громыхнул, отлетая в сторону Умницы.

— Ты что?! — заорал он. — Сдетонирует!

— О, — слегка улыбнулась Ёлка. — Разбираешься!

— Умница, — попросил я, — давай установим очередность. Сначала ты снимаешь с меня эту дрянь. А потом я тебе все рассказываю. Потому что если пояс взорвется в середине повествования, ты же еще успеешь расстроиться. Это как от интересной книги последние страницы оторвать.

— Гы, — осторожно сказал Умница, услышал себя со стороны, вдохновился собственным мужеством, лихо швырнул на колени Ёлке свою траурную шляпу и подошел ко мне.

Сначала он ходил вокруг, внимательно рассматривал пояс и постепенно сужал круги. В глазах его появилось любопытство, потом азарт. И я понял, что процесс пошел, больше уговаривать его не придется. А Умница интимно бормотал моему поясу какие-то бессвязные слова, среди которых я уловил: «Ах ты такой, да?.. Ну нет, это ты перемудрил… А тут уже просто…» Он вдруг вскинул руку в сторону Ёлки и коротко приказал:

— Пинцет!

Ёлка послушно метнулась и вложила ему в ладонь инструмент. Умница кивнул и начал прихватывать им края пояса, пытаясь заглянуть внутрь, а потом, вдруг, взвыл и отшвырнул пинцет:

— Что это на нем? Что ты мне подсунула? Что это? Кровь? Чья?

— Пся крев, — пожала плечами Ёлка.

— Мы тут с Ёлкой операцию делали, собаку зашивали, — сказал я примиряюще.

— Опять собака?! — возмутился Умница. — Ну это уже черт знает что такое! Не ожидал от вас!

Он еще пару минут попринюхивался к поясу, потрогал застежку отмытым Елкой пинцетом, затем резко выпрямился и радостно сообщил:

— Примитивная конструкция. Фуфло. Не взорвется. Иди снимай. Только, знаешь, лучше отойди подальше. На всякий случай. Я, все-таки, не профессионал. Но ты не бойся, не бойся. Ступай. Шансы на ошибку маленькие.

— А насколько маленькие? — спросил я.

— Да совсем маленькие! А вообще-то, откуда я знаю? Это интуитивная оценка.

— Ну и отлично, — кивнул я, промывая сосуды остатками адреналина, — от Ёлки мы отойдем, но вместе.

Умница обиделся:

— Ты, Боря, не дури. Давай, все-таки, соблюдать технику безопасности. Пояс примитивный, взрывается только от внешнего сигнала. Поэтому, когда снимешь, там его и оставь, где снял. А к застежке, между прочим, вообще никаких проводов не подведено — мог бы и сам сообразить.

— А мне очень уважаемые и знающие люди сказали, что пояс взорвется, если пытаться его снять, — на всякий случай упорствовал я.

— Уважаемые люди, Боря, врут так же часто, как и неуважаемые. Только делают это правдоподобнее. На понт они тебя взяли, понял? А ты, кстати, обещал все рассказать.

— Ладно, — сказал я. — Отойду-ка я в дальний угол двора. А ты бы благословение какое сказал, что ли, на снятие пояса. А то никакой от тебя пользы.

Умница поморщился:

— Не надо тут никакого благословения. А вот когда ты избавишься от опасности, благодаря моей и Божьей помощи, не забудь сделать крупное пожертвование в мой фонд специальных исследований, хотя, конечно, дождешься от тебя, как же!

Я ушел в дальний угол двора, зашел за статую помассивнее — на корточках передо мной корячилась матрона Иудейской пустыни — серая, крепкая. Кустодиевская поселенка, как ее называла Ёлка, требуя от Вувоса имя натурщицы. Подумав, лег на спину, чтобы шурупы далеко не разлетелись, если что. Обратился к Высшему разуму, совсем в него не веря, но так, на всякий случай. Каменный подол купчихи напоминал свод склепа. Застежка пояса не расстегивалась. Ну что, рвануть ее, что ли? Как кольцо гранаты? Это уже слишком. Я сел, облокотился спиной на прохладное мощное бедро и терпеливо уговорил заевшую застежку расслабиться.

Умница не ошибся. Я положил пояс к ногам купчихи и легкой походкой свободного человека направился в «караван». На порог выбежала радостная Ёлка, обняла, расцеловала. Приятно быть источником радости для красивой женщины.

— Видишь, — небрежно сказал Умница, — а ты боялся. Учи, Боря, матчасть… Но сейчас надо выпить, — он мягко, но однозначно посмотрел на Ёлку, — и послушать твой рассказ.

— Рассказ начнем с показа, — подхватил я. — Слазай-ка, Умница, в подвал за бутылкой старого доброго анжуйского.

Умница подумал, не нашел подвоха и нехотя, но встал:

— А где там его искать?

Ёлка закашлялась, помотала головой, потом выдавила:

— Ничего… ничего искать не надо… сам… сразу увидишь.

Пока я думал почему это мы такие разные, но так одинаково циничны, Ёлка обменялась со мной веселым безумным взглядом. Тут из подвала высунулась лишившаяся цвета и речи черно-белая голова.