Семь смертных грехов - Тадеуш Квятковский

- Так, значит, ты свершишь чудо, превосходящее чудеса отцов-иезуитов?

Квестарь низко поклонился.

- Поистине, ясновельможный пан, тебе выпало необыкновенное счастье повстречаться со мной. - Брат Макарий скрестил руки на груди и дружески улыбнулся магнату.

- Решено! - воскликнул обрадованный вельможа.

- Решено! - хором рявкнули у печи слуги, сидевшие до тех пор тихо, как кролики.

- Вина! Пусть оно льется рекой! - выкрикивал обрадованный магнат и повалился на скамью, словно после целого дня тяжкой работы.

Подбежал Матеуш с пузатым жбаном, а челядь тем временем пристроилась к стоящим у стены бочкам и разливала вино во что попало. Матеуш лишь успевал чертить мелом палочки на своей доске, наблюдая, как бы чего-нибудь не прозевать себе в убыток. И зорко следил за каждым жестом магната, опасаясь его гнева. Брат Макарий бесцеремонно взял под свою опеку жбан и какое-то время очень нежно ворковал над ним. Когда же немного спустя содержимое жбана исчезло, квестарь потребовал более достойного преемника, на которого и перенес свои дружеские чувства. Тем временем вельможа подробно рассказывал ему, как иезуиты даже не подпустили его к подъемному мосту замка и заставили уехать ни с чем, прислав записку, что пани Фирлеева не желает видеть своего родственника.

Вельможа не умел пить и после нескольких глотков так захмелел, что пан Тшаска вынужден был приличия ради поддерживать все время свисавшую голову магната. Тем не менее ясновельможный пан не переставал ругать отцов-иезуитов так они въелись ему в печенку. Когда же он захрапел, квестарь, воспользовавшись общим замешательством, схватил мешок и попытался ускользнуть через широко раскрытую дверь. Кто-то из слуг преградил ему путь, но брат Макарий так благословил его, что тот пал на колени и, сокрушаясь над своими грехами, стал биться головой оземь. Пан Тшаска в свою очередь хотел задержать квестаря в дверях, но спьяну позабыл, что собирался делать, остановился пошатываясь, запустив пятерню в волосы и стараясь что-то припомнить. Наконец он промямлил:

- Др-р-у-м-м, п-поч-тенный.

Брат Макарий окунулся в темную, как деготь, ночь. Он глубоко вдохнул холодный воздух, остановился и почувствовал себя так легко, что без колебаний направил свои стопы в корчму Мойше. А там веселье было в самом разгаре. Как на свадьбе, гудела волынка, ей весело вторили подгулявшие мужики. Квестарь знал, что Мойше неохотно принимает его у себя, поэтому, прежде чем войти, приоткрыл дверь и осмотрелся. Крестьяне радостными криками приветствовали его появление. К нему подбежал волынщик со своим инструментом. И квестарь, не ожидая особых приглашений, размахивая мешком, торжественно вступил в корчму. Остановившись посредине, он затянул песню, мелодию которой сразу же подхватила волынка:

Наливайте же вина,

Пиво нам противно:

Щедрый пьет вино до дна,

Скупец тянет пиво.

Ото всех недугов нас

Вылечит горелка.

Наливайте же вина -,

Это не безделка.

Хватим водки кружек пять

Да завалимся мы спать.

Утром встанем, выпьем снова,

Даст бог, будем мы здоровы.

Брат Макарий юлой повернулся на пятке и закричал:

- Мойше, старый еврей, я пришел к тебе, чтобы не лишать тебя счастья быть милосердным.

Мойше стоял около печи, покачивал головой и печально смотрел на широко открытые двери корчмы.

- А я думал, что ты осчастливишь меня только завтра.

Брат Макарий остановил волынку и прошелся по комнате. Пан Гемба лежал, раскинувшись под столом, словно его пригвоздили к земляному полу. Пан Топор свесился через стол и нежно заключил в объятия ноги какого-то мужика, храпевшего так, что потолок трещал. Брат Макарий ясно себе представил, сколько всякого вина было тут перелито из объемистых бочек в животы. И, широко простирая руки, радостно воскликнул:

- Я никогда не откладываю на завтра то, что можно выпить сегодня!

Глава вторая

Заскрежетали цепи, и подъемный мост начал медленно опускаться. Поднялся страшный шум и крик. Перепуганные птицы стаями закружились над башнями замка. Толпа мужиков и баб двинулась ближе ко рву, наполненному затхлой водой. Оттуда распространялась такая вонь, что могла сшибить с ног даже самого крепкого человека. Крестьяне не переставали галдеть и, заткнув носы, пытались перекричать друг друга. Каждый хотел оказаться на мосту первым. Слуги, крутившие на той стороне барабаны с цепями, грозили толпе, однако это не помогало. Высокий, худой монах с низко надвинутым на лоб капюшоном распоряжался слугами, наблюдая, чтобы те не упустили из рук ворот, и не обращал внимания на шум, поднятый крестьянами. Наконец мост лег

на деревянные подпоры, и толпа устремилась по нему, но тут слуги схватили алебарды и, скрестив их, преградили путь к воротам замка. Кто напирал слишком сильно, получал подзатыльник, а то и удар кулаком по лбу, это успокаивало, и пострадавший стихал. Но те, кто был подальше и ударов не получал, продолжали нажимать. Дело дошло до свалки, так как в Тенчинском замке слуги были крепкие, как быки. Один из крестьян от удара потерял равновесие и под общий смех мешком плюхнулся в вонючий ров, где и увяз по шею. С трудом вытащили беднягу оттуда; от него так разило, что бабы прогнали его из толпы и ему пришлось последним улаживать дело с замком. Монах стоял недвижимо, как кол, вбитый в землю. Пока крестьяне не умолкли, он и не шелохнулся, спокойно выжидал, бросая из-под капюшона холодные, презрительные взгляды. Мало-помалу толпа успокоилась, мужики перестали толкаться и шуметь. Воцарилась тишина, все как бы застыли в ожидании. Голуби опустились на стены замка, стало вновь слышно стрекотание кузнечиков. Монах надменно усмехнулся и приказал впустить первых просителей.

Стражники хватали за шиворот тех, кто оказывался поближе, и подводили к монаху. Посыпались просьбы, оправдания, жалобы. Крепостные жаловались на приказчиков, отнявших последний хлеб, что оставался до нового урожая. Монах выслушивал всех с безразличием и невозмутимостью. Лишь иногда он недовольно поворачивал голову, тогда слуги оттаскивали жалобщика и избивали а сторонке.

- Отец, - умоляла какая-то старушка, - у меня двоих сынков увели в колодках за то, что недоглядели за панским добром. А как им доглядеть-то, они больны были, лихорадка их трясла. Смилуйся, отец, - пыталась она обнять колени монаха, но тот с отвращением отодвинулся от нее. Слуги схватили старуху, а та, продолжая тянуть руки к монаху, кричала: - Сделай божескую милость, отец!

Старуху прогнали с моста и дали пинка, чтобы не выла. Брат Макарий, который в этот момент как раз подошел к замку, заметил плачущую женщину.

- Что с тобой? - спросил он.

- С голоду приходится помирать, отец. Сынков-то моих в тюрьму взяли, - и старуха погрозила кулаком монаху.

Квестарь сбросил мешок со спины, глубоко вздохнул - он чувствовал усталость - и достал серебряную монету. Повертел ее в пальцах и еще раз вздохнул.

- Держи-ка, мать, - сказал он и вместе с монетой протянул ей еще и кусок лепешки - Тяжело с другом расставаться.

Старуха хотела поцеловать ему руку, но брат Макарий спрятал руки за спину.

- Нет правды, - всхлипнула она, рассматривая монету. - А тебя, святой отец, бог наградит.

- Наградит, как же! - возразил квестарь, собираясь уходить.

Старушка бросилась ему в ноги.

- Иди, мать, домой и успокойся. Воротятся твои сынки.

Он приподнял ее и легонько подтолкнул вперед, а сам быстро зашагал к замку. Когда он очутился в толпе, ожидавшей допуска к монаху, мужики узнали его и хотели было пропустить без очереди, но брат Макарий отказался.

Все, кто пришел просить милости, ушли ни с чем. Монах не проникся к ним состраданием. Молча, лишь кивком головы или чуть заметным движением руки, отвечал он на все просьбы и жалобы. Слуги носились как ошпаренные, стремясь выполнить его указания.

Так повторялось каждую неделю, и каждый раз крестьяне, уходя, надеялись, что когда-нибудь иезуит смилуется и облегчит их страдания.

Тут к монаху медленно приблизился брат Макарий. Он покорно поклонился до земли и обхватил ноги святого отца. Иезуит брезгливо отодвинулся.

- Отче, - начал квестарь не подымая головы, - помоги заблудшему, который попал в безвыходное положение.

Монах молчал, внимательно рассматривая одежду квестаря, а она была такая рваная и запыленная, словно служила страннику не один век.

- Чего ты хочешь?

Это были первые слова, произнесенные монахом за все утро.

- Отче, - повторил брат Макарий, на коленях подвигаясь к иезуиту. - Я ищу духовной поддержки: будучи оторван от своего монастыря, я утратил связь с духом истины, вдохновляющим нас и направляющим на путь вечного блаженства.

- Ряса на тебе никудышная, - сказал монах. - Откуда ты?

- Я бедный квестарь из ордена кармелитов, - стоя на коленях, ответил брат Макарий.

- Ну и отправляйся к ним за духовной помощью. - Иезуит отвернулся, собираясь уходить, но квестарь преградил ему путь.