Палуба 9 - Алиса Бастиан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
— Видела бы ты свое лицо, — говорит кто-то, когда я обнаруживаю, что все еще стою на верхней палубе, а передо мной Лиля, изо рта которой я тяну и тяну длинные тягучие водоросли, никак не заканчивающиеся, в отличие от рулонных штор. — Прости, что оторвала тебя от воспоминаний, но у нас есть незаконченное дело.
Я в ужасе отшатываюсь, пытаюсь стряхнуть с рук зеленую слизь, начинаю пятиться, боясь выпустить Лилю из вида. Где-то раздается пьяный смех, и я хочу крикнуть, позвать на помощь, какой бы она ни была, но в этот же момент поскальзываюсь на скользкой жиже под ногами, натекшей с Лили и подкравшейся ко мне, и впечатываюсь спиной в корпус парома. Лиля усмехается.
Я улавливаю краем глаза что-то, что вцепляется в горло невидимой хваткой. Что-то, чего никак быть не может. Прямо там, на белоснежном корпусе парома, синей краской, подсвеченной в темноте фонарем и оттого еще сильнее бьющей по глазам, написано одно-единственное слово.
Lilia,
вижу я большие синие буквы, и не могу в них поверить.
LILIA,
огромным рубленым шрифтом отпечатывается у меня на сетчатке. Это невозможно, думаю я. «Лилии» не существует. Существует «Лидия». И сейчас я на «Лидии».
Но четче некуда видно, что это совсем не LIDIA.
«Лилии» не существует. Лили, после нашей совместной поездки год назад, тоже. И тем не менее они обе сейчас передо мной. Я вспоминаю, как странно на меня смотрели пассажиры в посадочном коридоре, когда я рассмеялась Лилиной шутке. То же было с официанткой на ужине.
«Красивый свитер. Сама выбирала? Что-то он мне напоминает…»
(спасибо, сама, да, и мне он тоже кое-что напоминает)
«Такая симпатичная дамочка, и одна? — Вообще-то, я не одна»
(ну да, конечно, ухмыляется щупленький)
«Давай обойдем по другому коридору»
(давай, золотко, я только за! — пойдем, Лиля. — ненормальная!)
«Просто скользнула по тебе взглядом и ушла!»
(я невидимка, смеется Лиля)
«Да, хочу просто посидеть, посмотреть, как ты ешь»
(ни о чем не догадываясь)
«Дайте, пожалуйста, вашу ключ-карту»
(у вас одноместная каюта, одноместная каюта, одноместная)
ВСТРЕТИМСЯ НА ВЕРХНЕЙ ПАЛУБЕ!
— Кто ты? — говорю я мгновенно замерзшими губами. На открытой палубе внезапно стало так холодно, что я невольно вспоминаю тот день, ледяной и темный. По правде говоря, я его никогда и не забывала.
— А то ты не знаешь, — отвечает призрак Лили, потому что это именно он. Дерзкий, чужеродный и такой живой. Жаждущий мщения. Я прочитала достаточно ужастиков, чтобы это понять, но недостаточно, чтобы в это поверить. И тем не менее.
А потом Лиля, светлая, легкая Лиля, которая ниже меня сантиметров на двадцать и слабее раза в два, с такой силой толкает меня к поручню ограждения, что я отшатываюсь даже скорее от изумления. Впрочем, от чего бы ни было — сейчас я в опасной близости от того, что Лиля хочет сделать. Полагаю, то же, что сделала с ней я. Только вот свалиться за борт, в ледяную, бурлящую от паромных винтов воду живьем гораздо менее милосердно, чем перед этим получить освобождающий удар феном. Ну, парочку ударов. Неважно.
Поняв, что хрупкость Лили сейчас обманчива, я собираю все силы, отталкиваюсь от поручня и бросаюсь на нее, собираясь буквально протаранить, а заодно оказаться подальше от края палубы, но собранные силы, приложенные к холодной стали поручня, отбрасывают меня на пол. Лиля за моей спиной смеется. Осознав, что произошло, я отказываюсь в это поверить. Разум начинает заволакивать какой-то дымчатой пеленой. Липкие водоросли, появившиеся на моих ладонях, меня отрезвляют. И ладони, и я сама прошла сквозь Лилю. Конечно, она же призрак. Чертово привидение. Мертвая сучка. Я не могу ее коснуться.
И в то же время она отлично может не только коснуться меня, но и подтащить за волосы к краю — снова к краю — палубы. Я пытаюсь отцепить ее руки, высвободиться, рвануться прочь, но ее хватка крепка так же, как крепко было мое убеждение в том, что я никогда больше ее не увижу. Может, даже крепче. Я уже на самом краю, вокруг — никого, только ночь, тишина, холод и плеск волн. И Лилино лицо перед глазами — бледное, тонкое, красивое. Мертвое и такое живое. Я вцепляюсь в поручень и уже практически ликую — чувствую, что из этого положения я смогу увернуться и освободиться! — но ликование длится меньше секунды. Потом я ощущаю, что лечу, словно в замедленной съемке, к плескающейся черноте, несущей мне смерть. Плавать я не умею совершенно. Так же, как и Лилин отец.
Даже ничего не сказала на прощание, медленно прокручивается в моей голове, пока сознание отсчитывает палубы сверху вниз, словно наклеенные на длинную, бесконечно длинную негативную пленку, часами тянущуюся у меня перед глазами. Наконец я чувствую удар — спина поздоровалась с гладью воды и явно возмутила ее спокойствие, — жуткую сковывающую боль во всем теле и острые рыбьи плавники, начинающие рассекать по легким. Боль взрывается перед глазами не искрами, как это иногда бывало, а тысячей крошечных мальков, рассыпанных в толще воды, вертких, быстрых, холодных. Они равнодушно смотрят на меня своими малюсенькими глазками и скользят дальше. Боль бесконечна, и поэтому я успеваю их рассмотреть. Всех из тысячи. Каждого. Вода, мальки и боль сливаются в одно целое, расползающееся у меня внутри на месте, где когда-то были мои легкие.
Господи, помоги мне, господи, пожалуйста,
у-м-о-л-я-ю,
мечется у меня в голове, хотя я прекрасно знаю, что никакого бога нет, а если бы и был, не стал бы помогать убийце двух человек. Я зажмуриваюсь изо всех сил,
