Свобода в изгнании. Автобиография Его Святейшества Далай-ламы Тибета. - Тензин Гьяцо

Хотя ни Лобсан Самтэну, ни мне нельзя было иметь друзей нашего возраста, мы никогда не испытывали недостатка в товарищах. И в Норбулингке, и в Потале имелся обширный штат комнатной прислуги (лакеями назвать их нельзя). По-преимуществу это были люди средних лет, малообразованные или совсем не образованные, некоторые из них пришли на эту работу после службы в армии. Их обязанность состояла в том, чтобы поддерживать в комнатах чистоту и следить, чтобы полы были натерты. К последнему я был особенно неравнодушен, так как любил кататься по полу, как на коньках. Когда в конце концов Лобсан Самтэна забрали домой, потому что вдвоем мы плохо себя вели, эти люди стали единственными моими товарищами. И какими товарищами! Несмотря на свой возраст, они играли как дети. Мне было около восьми лет, когда Лобсан Самтэна отправили учиться в частную школу. Конечно же, это меня опечалило, ведь он являлся единственной моей связью с семьей. Теперь я виделся с ним только вовремя его школьных каникул в периоды полнолуния. Помню, что всякий раз, как брат уезжал, я стоял у окна и с печалью в сердце смотрел, как он исчезает вдали.

Помимо этих ежемесячных встреч время от времени меня навещала мать. Она приезжала обычно вместе с моей старшей сестрой Церинг Долмой. Их посещениям я особенно радовался, так как они неизменно привозили что-нибудь вкусненькое. Мать была чудесной кухаркой и славилась своей замечательной выпечкой и пирожными.

Когда мне перевалило за десять, мать стала брать с собой Тэнзин Чойгьела, самого младшего моего брата. Он на двенадцать лет младше меня, и если есть более непослушный ребенок, чем был я, то это может быть только он. Одна из его любимых игр состояла в том, чтобы заводить пони на крышу родительского дома. Еще хорошо помню, как однажды, будучи еще совсем маленьким, он бочком подошел ко мне и сказал, что мама только что заказала у мясника свинину. Это запрещалось, потому что, хотя и не возбраняется покупать мясо, заказывать его нельзя, ведь в таком случае животное могут забить специально, чтобы выполнить ваш заказ.

Отношение тибетцев к вегетарианской еде довольно любопытно. Буддизм не запрещает есть мясо категорически, однако говорится, что не следует убивать животное для еды. В тибетском обществе допустимо есть мясо — оно действительно необходимо, так как кроме цампы часто нет ничего другого, но никоим образом нельзя заниматься убоем. Это предоставляется другим. Отчасти этим занимались мусульмане, которые составляли процветающую общину со своей собственной мечетью в Лхасе. Во всем Тибете насчитывалось несколько тысяч мусульман, Около половины из них пришли из Кашмира, остальные — из Китая.

Однажды, когда мать принесла мне в качестве гостинца мясное (колбаски, фаршированные рисом и фаршем — Такцер ими славился), помню, я съел все в один присест, потому что знал: если рассказать кому-нибудь из прислуги, придется с ними делиться. На следующий день я был совершенно болен. Из-за этого случая Мастер Кухни чуть не лишился своего места. Татхаг Ринпоче решил, что это он виноват в моей болезни, и я вынужден был рассказать всю правду. Это явилось хорошим уроком.

Хотя Потала очень красива, жить в ней не слишком приятно. Она была возведена на голой скале, называемой "Красная Гора" на месте прежней небольшой постройки в конце правления Великого Далай-ламы Пятого, который правил в семнадцатом веке по христианскому календарю. Когда в 1682 году он умер, до окончания строительства было еще далеко, поэтому Дэси Сангьей-Гьяцо, его верный премьер-министр, в течение пятнадцати лет скрывал факт смерти до тех пор, пока здание не было завершено, и сообщал лишь, что Его Святейшество удалился в длительное затворничество.

Сама Потала была не только дворцом. В ее стенах находились не только правительственные учреждения и бесчисленные кладовые, но и монастырь Намгьел (что означает "Победоносный") с 175 монахами и множеством молитвенных помещений, а также школа для молодых монахов, которым предстояло занять должности в "Цэдрунге".

Мне, ребенку, предоставили личную спальню Великого Далай-ламы Пятого, находившуюся на седьмом (верхнем) этаже. Она была ужасно холодная и сумрачная, и я сомневаюсь, чтобы ею пользовались со времен Пятого Далай-ламы. В ней все было древним и обветшавшим, а за драпировками, свисавшими вдоль всех четырех стен, лежали скопления многовековой пыли. В одном конце комнаты стоял алтарь. На нем помещались небольшие масляные светильники (чашки с прогорклым маслом "дри", куда вставляется фитиль) и тарелочки с едой и водой, поставленные в подношение Буддам. Каждый день они опустошались мышами. Я очень полюбил этих маленьких тварей. Они были такие красивые и совершенно не боялись, поглощая свое ежедневное пропитание. Ночью, лежа в постели, я слышал, как эти мои товарищи бегали туда-сюда. Иногда они забирались на мою кровать. Помимо алтаря, это был единственный крупный предмет обстановки в моей комнате. Кровать представляла собой большой деревянный ящик, наполненный подушками и окруженный длинными красными занавесями. Мыши вскарабкивались и на них, и их моча капала на одеяло, под которым я лежал, свернувшись калачиком.

Моя повседневная жизнь была одинакова и в Потале, и в Норбулингке, хотя в последней распорядок дня передвигался на час раньше, поскольку дни летом длиннее. Но это не составляло проблемы. Мне никогда не нравилось вставать после восхода солнца. Помню, однажды я проспал и, встав, обнаружил, что Лобсан Самтэн уже играет во дворе. Я очень рассердился.

В Потале я обычно вставал около шести часов утра. После одевания примерно час отводился на молитвы и медитацию. Затем в начале восьмого приносили завтрак. Он неизменно состоял из чая и цампы с медом или карамелью. Потом начинались утренние занятия с Кенрап Тэнзином. С того времени как я научился читать, и до тринадцати лет это всегда были занятия по каллиграфии. В тибетском языке существуют два основных варианта письма: "у-чен" и "у-мэ". Один для книг, а другой для документов и личной переписки. Мне необходимо было знать только "у-мэ", но я самостоятельно довольно быстро выучил и "у-чен".

Не могу удержаться от смеха, вспоминая эти утренние уроки. Дело в том, что, сидя под бдительным оком Хранителя Одежд, я слышал, как за дверью Мастер Ритуала нараспев читает молитвы. "Классная комната" примыкала к моей спальне и являлась на самом деле обычной верандой с рядами растений в горшках. Часто бывало довольно холодно, но зато светло, и можно было без помех рассматривать маленьких черных птичек с ярко-красными клювами, называемых "дун-гкар", которые имели обыкновение строить свои гнезда под крышами Поталы. Тем временем Мастер Ритуала сидел в моей спальне. К несчастью, он имел привычку засыпать во время чтения своих утренних молитв. Когда это случалось, звук его голоса начинал плыть, как у граммофона, у которого кончается электрическое питание, пение переходило в невнятное бормотание и наконец затихало. Наступала пауза, потом он просыпался, и все начиналось заново. Зачастую он сбивался, так как не помнил, где остановился, и поэтому повторял одно и то же по несколько раз. Это было очень смешно. Но здесь имелся и положительный момент. Когда впоследствии я сам начал учить эти молитвы, то уже знал их наизусть.