Докричаться до мира - Оксана Демченко

Однажды щенки его щенков — нет, дети, у них ведь не будет обручей — окажутся там и слова обретут смысл: плоть, цвет, запах, звук, вкус, вибрацию души…

В один из вечеров, когда потолок угас, Сидда устроилась рядом, терпеливо дождалась неслышного для нее второлунья, когда можно вполне безопасно говорить.

Очень серьезно сообщила ему, что дома ее никому не обещали, и вообще она не слишком красивая. А вот он замечательный, добрый, умный и очень ей нравится.

Очень-очень. Если бы ей разрешили выбирать, она бы осталась с ним и не только в Гнезде, но и дома. Только там много женщин куда интереснее, он бы наверняка присмотрел себе другую. И что в ее мире живущих вместе зовут семьей. Смолкла, уткнувшись лицом в ладони, будто говорить ему такие простые вещи было очень трудно и даже страшно.

Второлунье по счастью выпало длинное, Третьему вполне хватило времени, чтобы наговориться. Они даже в первый раз поругались, ведь Йялл решительно не собирался кого-то там еще выбирать и считать свою Сидду — некрасивой. Как можно держать на руках живую радугу и быть чем-то недовольным? Пусть Четвертый капризничает, раз есть много других, а он уже выбрал. Третий сердито ворчал на низких нотах, почти неразличимых для ее слуха, расстроенный своей внезапной — кто бы подумал — красотой. Какие глупости порой мешают создать единое понимание!

Но постепенно дело пошло на лад, и Сидда начала различать его сознание и открыла навстречу свое, они остались вдвоем, полностью отгородившись от стаи, Гнезда и всего мира. В уединении она смогла вполне отчетливо видеть себя его глазами, пусть и не во всем доступном ему цвете, ощущать тепло собственных рук кожей волвека, и страхи ушли. Никогда она не могла помыслить, что будет для кого-то самой красивой. Единственной, которую ни с кем не сравнивают, поклоняясь как божеству. По мнению Сидды, такое искупало сполна всю неволю и мерзость купола.

Утром Йялл мучительно долго лежал, не в силах решить, стоит ли говорить Первому, что это такое — то, что с ними уже два восьмика дней происходило и так удивительно перешло в новое состояние минувшей ночью. У самого бока спит его жена. Уже это слово объяснить прочим почти невозможно! Не станет же он открывать для них сознание целиком, выплескивая то, что было предназначено для них двоих.

Его жена так же отличается от «самки», как их уродливый купол — от настоящего мира… И нужно ли другим знать, что бывают ласка, нежность, любовь. Множество замечательных слов, полного смысла которых его братья, скорее всего, никогда не узнают. Да и как найти способ объяснить и осознать, ни разу не испытав?

Первый разменял восьмой восьмик, он самый старший среди волвеков. Он понял и без слов, как много раз бывало прежде. Пристально глянул на пару, выбравшуюся ко второй еде в общий загон, и чуть усмехнулся. Не сказал ничего, не рыкнул, и даже сдержал мысли. И лишь в очередную их совместную вылазку наверх, в пустыню, долго беседовал с Третьим. Разведчик ради такого случая вскрыл замок и пробрался в загон вожака после приема «утреннего» сока, едва дождавшись глухого второлунья.

Внизу, на жилом уровне, замки иные, их отпирать Йялл не наловчился пока. А возле выхода к поверхности он часто пользовался простотой запоров, чтобы поговорить с братьями, не опасаясь вечных. Принявшему сок волвеку полагается корчиться и выть.

Правда — трудно, но они не звери и умеют терпеть. И боль, и накрывающую сознание беспричинную злость, и рвущие жилы спазмы.

Первый тогда уверенно и грустно поделился пониманием того, что женщина людей, или человеков, — возможно, ловушка для волвеков, потому что теперь хозяева знают, что он, Третий, не больно-то и зверь. Это очень плохо и опасно для него и для нее, но так уже состоялось, надо принять перемену. Пока пусть живет и радуется каждому дню, ценит свою замечательную жену и дарит ей все время и всю душу.

Потому что изменить будущее не во власти носящего обруч.

Так у него появилась семья.

Сперва жена. И недавно, вот уж чудо из чудес, — сын. Вечные не увели ее вниз, хотя этого боялись и ждали все. Пока не увели. Время шло, и страх в Третьем рос и густел отчаянием.

Сида, наоборот, о плохом старательно не думала и ничего не загадывала, упорно звала его Йяллом, по-прежнему не добавляя номер, он вполне привык. Синеглазая вообще очень уютно заслоняла пустоту жизни купола своими словами. Теперь загон стал домом, подстилки — постелью и одеялом, еда — завтраком и ужином, ее одежда — платьем…

Третий встряхнулся, отвлекаясь от мыслей, и ускорил бег. Зеленоватая луна клонится к горизонту, пора домой. Сидда всегда боялась оставаться в одиночестве и тяжело переносила его отлучки. Но хозяева регулярно вынуждали волков менять облик и жить на равнине. Так они «изучали стаю в дикой среде и собирали сведения о приспособляемости», в этот раз, например, глупо и убого имитировали для «стаи» охоту. Что может оказаться тупее бега за пыльным куском еды, привязанным на веревку? Они исправно охотились, всей группой, и даже грызлись за «добычу».

Третий с Четвертым охотно пихались и дрались даже без повода — они самые здоровые в стае и всегда с радостью мнут бока друг дружке, так и веселее, и интереснее, и для хозяев понятнее. А тут отличный повод — охота. Не худший опыт вечных.

У них есть опыты много страшнее: пару раз Третий сидел в загоне, где воздух то становился плотным и давил, то разреживался и рвал легкие болью. Снова и снова, до потери сознания. Затем в воздух добавляют яды, сжигающие легкие или делают укол, меняющий сердечный ритм. Потом короткая, едва отдышаться, пауза — и опять.

Он выдержал, а двое слабых в соседних загонах не вернулись наверх. Не самые стабильные, их ниже ценили. Хозяева сказали — вскипела кровь. Он не понял толком, но смерть осознал.

Теперь все позади, и долгие жаркие дни наверху, и пробирающие холодом ночи, и удачная охота. Четвертый снова проиграл ему лучший кусок, Сидда будет хихикать, слушая рассказ.

Лапы стремительно несли к ненавистному куполу.

К любимому дому.

На душе неколебимо лежал массивный острый камень. Для него сын не щенок. А после следующей отлучки мальчика заберут, уже время, он слышал их разговоры. Опыт подходит к концу. Как это переживет Сидда и что решат вечные? Она для них — «ценная самка», вполне могут отдать Первому. Брат очень славный человек, точнее, волвек, но разве это что-то меняет?

На рассвете он уже пил «утренний» волчий сок, обеспечивающий, по мнению Вечных, смену облика от волка к человеку. Их никто не разубеждал.

Сутки боли, выворачивающей суставы и маслянистым пламенем сжигающей шкуру.