Импотент, или секретный эксперимент профессора Шваца - Нестор Бегемотов

Все началось с того, что Семен Иванович решил сходить на рыбалку. «Наловлю рыбки, ушицы сварю», – думал он, копая червей.

Семен Иванович выбрал место на высоком бережку, возле леса, сел, плюнул на червяка, нацепленного на крючок, и закинул его в воду. Червяк нехотя опустился на дно и притворился мертвым. Мимо проплывал карп. «Склюет», – подумал червяк. «Склюю», – подумал карп. И склевал. Семен Иванович ловко подсек и вытащил рыбу на берег. «Попался», – затосковал карп. «Попался!» – порадовался Семен Иванович и кинул карпа в котел с водой. Уха закипела. Запах был такой, что слюни текли даже у комаров. На запах из леса вышел медведь. Семен Иванович выронил миску с ухой и подумал: «Сожрет!». «Сожру», – согласился медведь. Съев незадачливого рыболова, медведь выплюнул три медных пуговицы и побрел в лес. В лесу его поджидал охотник. «Убьет», – понял медведь. «Убью!» – потер руки охотник, поднял ружье и выстрелил. В медведя он не попал. Ломая кусты, зверь бросился в чащу и там умер от страха. Пуля, пролетев мимо медведя, пригвоздила к дереву ни в чем не повинную муху. Промазавший охотник прилег под кустом и умер с горя.

А все началось с того, что Семен Иванович решил сходить на рыбалку…

– Эй, козел, дай закурить! – послышалось сзади, и Витя оглянулся. Его догоняли четверо здоровенных парней.

«Гопники», – подумал Витя и, ответив– Не курю, – прибавил шаг.

– Тогда дай рубль до понедельника! – не отставали гопники.

– Нету денег! – соврал Витя и побежал.

– Стой! Куда! – припустили за ним гопники.

Витя на бегу вытащил из кармана лимонку, не оглядываясь, бросил назад, и тут же нырнул в кювет, прижавшись к сырой, пахнущей осенью земле.

Рвануло.

Витя вылез из канавы и, не задерживаясь, пошагал дальше.

– Сволочи, – думал он вслух, на ходу очищая пиджак от грязи. – Такую отличную фанату испортил…

28 октября 1992 года от Рождества Христова слесарь Бобиков ожидал конца света. Где-то он услышал или в газете прочитал, что наступит конец света, и поверил в это всей душой.

Утром 28-го Бобиков сбегал в церковь, причастился, налил в бидон три литра святой воды, вернувшись домой, вытащил из кладовки заранее заготовленный фоб и стал ждать.

– Во сколько, интересно, наступит конец? – размышлял Бобиков. – Ясно, не утром. Людям же надо в церковь сходить, то да се… Да и днем, скорее, не станет Господь начинать такое длинное дело, ему ж и пообедать надо, и вздремнуть опосля обеда… А вечером? Да, вечером самый раз! Если б я был Господом, только по вечерам и усфаивал бы концы света!

Рассудив таким образом, Бобиков вытащил из серванта заветную бутылку водки и поставил на стол, рядом со святой водой. Бутылку он хотел взять с собой, чтобы на проходной в рай угостить Святого Петра.

– А чо! Скажу ему: «Давай выпьем, Петруха!» – думал он. – Сядем, как люди, нальем, опрокинем!

Святой водичкой запьем, а там смотришь и сам Христос к нам присоединится. На троих-то оно сподручней! Нальем, опрокинем… Красота!

Рот Бобикова наполнился слюной. Он с вожделением посмотрел на бутылку и сглотнул.

– Нет, – отогнал он навязчивую мысль. – Если я попробую, то бутылка будет початая, Святой Петр может обидеться. Скажет: «Ты что, Бобиков, меня не уважаешь?»

Бутылка была очень соблазнительная. Слесарь еще раз сглотнул и сообразил:

– А если отпить, а потом долить святой водой? Немножко разбавлю, Святой Петр и не заметит!

Бобиков подскочил к столу и, отвинтив пробку, отведал желанного напитка прямо из горла.

Побулькивая, полбутылки перелилось в Бобикова.

– Ах ты черт! – неприятно поразился он, увидев, что натворил. – Ни хрена не осталось! Теперь Святой Петр точно обидится! Надо же! Нечистый попутал!

Огорченный Бобиков, справедливо рассудив, что не стоит угощать такого солидного человека, как Святой Петр, полбутылкой, допил остатки водки, запил литром святой воды и завалился спать в свой новенький сосновый гроб, совсем забыв про грядущий конец света.

А конец света так и не наступил 28 октября 1992 года…

Двери со скрипом распахнулись, и измаявшиеся граждане и гражданки со звериными лицами бросились на абордаж. Организовалась свалка. Здоровые мужчины повисли на дверях, стараясь, оттолкнув всех остальных, проникнуть в желанные автобусные внутренности.

Подбежала дохлая старушка с сумочкой в руке и с криком: «Я ветеранка и инвалидка Отечественной войны!» начала бить сумочкой по головам. Мужчины отваливались, как спелые груши, и падали под колеса автобуса. Наверно, у бабки в сумке лежали гантели. Ветеранка, расчистив дорогу, забралась в салон, и оттуда послышался ее крик: «Молодой человек! Уступите место!»

А у дверей уже снова толпились. Двое мужичков чего-то не поделили и, проорав друг другу несколько раз «Пойдем выйдем!», так и не заходя в автобус, отошли в кусты, и оттуда послышались сочные удары.

«Галошу потерял!» – заорал седенький дедок, только что чудом пропихнувшийся в автобус, и полез против течения. Его затоптали, потом подняли, вытерли сопли, дали в руки галошу и уступили место.

Последним удалось втиснуться мне. Двери повторили свой немузыкальный скрип и закрылись. Слава КПСС! Поехали!

Кто-то завизжал, что ему отдавили ногу, кто-то посочувствовал, что, мол, так тебе и надо.

«Молодой человек! Уступите место!» – по-прежнему была чем-то недовольна старушка. Молодой человек мастерски изображал, что спит.

«Передавайте за проезд!» – надрывался в микрофон водитель.

Народ толкался, давился, возмущался. И ехал. Кто на работу, кто в Москву.

А я стоял, прислонившись к дверям, полуобняв прижатую ко мне незнакомую девушку, и делал вид, что это так случайно получилось. Впрочем, девушка не возражала. И мне было на все наплевать.

Однажды большая щука поймала маленького карася. Приплыла домой и приготовилась поужинать.

– Эй, щука! – пропищал вдруг карась. – Что же это, на ужине только мы вдвоем будем присутствовать? Это нехорошо! Что соседи-то подумают? Да и скучновато нам будет без веселой компании! Сходила, пригласила бы кого-нибудь…

– Кого? – заинтересовалась щука.

– Да хоть рыбака. Я видел, он на берегу сидит, скучный такой. Наверняка, не откажется от ужина!

– Хорошая мысль! – одобрила щука и уплыла за рыбаком. Больше она не вернулась.

Никто не возвращается…

Броневик валялся на свалке. Весь ржавый, без колес, он лежал на боку, загаженный нахальными голубями. В некогда грозные амбразуры давно уже не глядели дула пулеметов, внутри давно уже никто не сидел, да и сидений не осталось. Даже мотор уперли еще году в тридцать седьмом…

А когда-то с этого броневика выступал сам Ленин! Обидно было броневику. Попользовались, попользовались и забыли!

За соседней горой мусора, в которой активно ковырялся рыжий с проплешинами кобель без хвоста, валялся памятник Ленину с отбитой рукой, которая так любила указывать путь в светлое будущее. Обидно было памятнику великого Ленина.

Странно. Ему-то на кого обижаться?

К старости граф Толстой Лев Николаевич, тот самый, что написал знаменитый на весь мир роман «Война и мир», полюбил ходить «в народ». Соберет, бывало, в воскресенье крестьян, человек этак десять, и идет в лес.

В костре печется картошечка, украденная крестьянами на полях помещика Зюзюкина, а граф Толстой толкует с мужиками о том, о сем. Душевно так толкует. Потолкует, потолкует, а потом использует мужицкие словечки в своих произведениях, дабы на настоящую жизнь было похоже.

Хитромудрые мужики охотно делятся со Львом Николаевичем своими насущными проблемами, зная слабость графа, частенько вставляют в разговор трехэтажные выраженьица, что приводит Толстого в восторг, а сами все ждут, когда барин достанет из-за пазухи большую бутыль самогона.

Наконец, картошечка поспевает. Длинной палкой граф Толстой выкатывает из костра пахнущие дымом румяные картофелины и раздает своим собеседникам. Не забывая благодарить доброго барина, крестьяне перекидывают горячие картофелины из ладони в ладонь, чтоб остыли, и смотрят, как Лев Николаевич достает долгожданную бутыль и граненый стакан.

Налив до краев, граф Толстой выкушивает ясной, как слеза, жидкости, крякает и передает стакан и бутыль крестьянам. Те пускают их по кругу, по очереди опорожняют стакан, крякают, как господин граф, и утирают рот рукавом. К графу бутыль возвращается уже пустая. А он кушает вкусную рассыпчатую картошку и с гордостью думает:

«Нет, чтобы не говорили разные там господа из Санкт-Петербурга, а все-таки русский народ – великий народ! И я – часть его!»