Эдо и Эйнам - Шмуэль-Йосеф Агнон

Сейчас, сказал я Гамзо, задам вам детский вопрос. Вы не застали меня дома и пришли сюда? Сказал Гамзо: не был я у вас дома и сюда не думал приходить. Сказал я: однако пришли. Сказал Гамзо: пришел, но невольно пришел. Сказал я ему: видите, почтенный Гавриэль, ваше сердце надежнее вас, оно привело вас сюда, чтобы исполнить обещанное и сообщить мне о здравии супруги вашей. Сказал Гамзо: дело было так. Сижу я дома и вижу: спит Гемула. Сказал я себе: сейчас, когда Гемула спит, схожу-ка я и навещу Эмрами. Проверил я одежку перед ее кроватью, пропитал ее влагой и снова постелил и пошел себе. Иду я себе и думаю: Эмрами родился в Иерусалиме и вырос в Иерусалиме, сорок-пятьдесят лет жил вне Святой земли, и все, что он нажил за эти сорок-пятьдесят лет, с чем он вернулся в родные места, это малая внучка и немного книг на иврите. Так я рассуждал о нем, а потом мысль перешла к другим уроженцам Страны Израиля, что спустились за ее пределы сорок-пятьдесят лет назад от опостылевшей им жизни в Стране Израиля во имя жизни с достатком за ее пределами. Одни преуспели, другие разбогатели, пришла беда, и лишились они всего и вернулись в Страну Израиля. Сейчас жалуются они и сердятся, что чуждается их страна. Жалобы их я слышу, страданий не вижу. Внезапно раздается крик. Иду я на крик и вижу, девушка говорит парню: милый Гюнтер, милый Гюнтер, ты жив? Не зарезал тебя араб? А дело было так: гуляли парень с девушкой по ложбинам вне стен города, повстречался им араб и стал приставать. Прикрикнул на него парень и прогнал. Выхватил араб нож и пригрозил ему. Испугалась девушка: она была убеждена, что тот пырнул ее любимого. Так сбился я с дороги и внезапно заметил, что стою я в долине. Стою я, дивлюсь: почему я тут оказался? Ведь я собирался к Эмрами, а оказался вон где, у этого дома оказался. Вы, может, поймете, я не пойму, как и вечор не понял, почему пришел сюда. Сказал я ему и ответствовал: не так ли учили мудрецы наши: «Ноги несут туда, где суждено человеку оказаться, только не всегда человек знает, зачем он там требуется». Сказал Гамзо: именно так — где человеку суждено быть, туда и несут его ноги. Хочет он или не хочет, а ноги несут его. Меня часто спрашивают: как оказались у тебя песнопения владыки Эдиэля. И вы спрашивали. И если вслух не спрашивали, наверняка про себя спрашивали. Сказал я: спрашивал я или не спрашивал, но вы мне не рассказали, как было дело. Сказал Гамзо: если желаете, расскажу. Сказал я: если желаете, расскажите. Сказал Гамзо: раз пришел я в одну деревню, а уйти никак не могу — не несут меня ноги, и все тут. Говорю я сам себе: чего ради задерживаться в такой захолустной деревне, где евреи немощны в Учении и угнетены нищетой, кормятся впроголодь плодами земли и тем, что скупают у иноверцев плоды дерев и продают купцам в городе. И у таких людей ты ищешь книги? Тем временем наступает суббота. Остановился я у корзинщика, что плел корзины для смокв и фиников. Пошел я с ним в Дом молитвы, срубленный из потемневших от времени пальмовых стволов. Собрались там все прихожане, разулись, зажгли глиняные лампады, и сели и прочли Песнь Песней, и встали и прочли гимн субботнего дня, и сказали «Он милосерд», как в будние дни, и вознесли субботнюю молитву на свой лад, непривычный нашим ушам, но для еврейского сердца привлекательный. Так и прочие их обычаи, которые восприяли они от своих отцов и праотцев, а те — от изгнанников иерусалимских, что изгнал Навуходоносор, царь Вавилонский, а они и основали этот Дом молитвы. Когда изгнал Навуходоносор сынов Израиля из Иерусалима, велел он снять все жернова в Стране Израиля и велел водрузить их на плечи юношей. Взвалили юноши жернова на плечи и ушли в изгнание. И о них говорил Иеремия: «Юноши влекут[44] жернова», а псалмопевец пел: «Изнурил он в пути силы мои». Увидел Господь, что они попали в беду, и оживил жернова. Взвились эти жернова, как крылья, и унесли их туда, где нет притеснителя. Сняли они с себя камни и построили на них Дом молитвы, а оставшиеся положили в основание своих домов. И были среди юношей великие в Писании и сведущие в его тайнах и осененные Святым Духом. Многажды думал я, а может, их обычаи больше по вкусу Господу, нежели наши обычаи. Итак, сняли они жернова и положили в основание Дома молитвы и основали большое поселение, прямо царство. Но было опасение, что так и сгинут они, не дай Бог, потому что женщин у них не было. Просветил Господь их взор, и увидели они юных дев, выходящих из моря, о которых говорится в Писании: «Возвращу изгнанников из Башана и из пучин морских возвращу». Взяли они себе жен из их числа и родили сынов и дочерей и благополучно прожили век свой. И так продолжались дела еще несколько поколений, пока не позабыли они от хорошей жизни Иерусалим, и когда написал им Эзра: «Подымайтесь в Иерусалим», — не поднялись, а сказали, что дал им Господь вместо Иерусалима эти места, где посланы им все блага. Напали на них иноверские полки и устроили резню, и из многих осталось мало. Тут те, что уцелели, покаялись полным покаянием и вспомнили Иерусалим. Поняли они, что в наказание были насланы на них иноверцы. Сейчас вернусь я к своему рассказу.

После молитвы подошли прихожане друг к другу, и поцеловали друг друга в плечо и в бороду, и поздравили друг друга с субботой, и разошлись по домам с субботним благословением. Возвратился я со своим хозяином к нему домой и сел за трапезу с его двумя женами и детьми, а сидели они на плетеных циновках и ели и пили и распевали субботние гимны, которые я не слыхал и ни в одной книге песнопений не встречал. Пред денницей пробудился я от звука песнопения и увидел, что сидит хозяин дома на циновке и выводит голосом псалмы и хвалебные гимны. Омыл я руки и прислушался и услышал песни, которых отродясь не слыхал и ни в одной книге песнопений не видал.

Так вдохновила меня чудная их святость, что и не подумал я спросить, кто сотворил их и как оказались в этом селе. Да хоть бы и спросил я, тот уклонился бы от ответа, ибо в тех местах воздерживаются от беседы до утренней молитвы. Когда он допел, пошли мы молиться, а обычай у них: молиться на рассвете.

Вся община сидела в Доме молитвы вдоль его четырех стен и услаждала слух песнопениями. И обычай у них такой: встает один прихожанин и громко читает песнь слово в слово, а за ним встает другой, а потом еще один, и кажется, что каждый из них проверяет себя, достоин ли он быть посланником Израиля пред Престолом, а завершив песнь, вновь понижает голос, как бы убедившись, что недостоин он. Дошли до молитвы «Творец», встал проповедник перед ковчегом и сказал «Благословите Творца», — и вернулся на свое место, и произнесли они благословения, и псалмы, и призыв «Слушай, Израиль», и безмолвную молитву, которую каждый про себя говорит. Затем ту же молитву повторяет проповедник в голос. Встал проповедник перед ковчегом, и вся община внимает ему стоя и с превеликим тщанием и отвечает ему аминем с полным признанием. И обычай у них такой: достают свиток Писания и говорят, как и мы: «Блажен народ, коему выпало сие, блажен народ, коему Он Бог», но добавляют: «Царствие Господу». А свитки их писаны на оленьей коже большими буквами, и к чтению Писания больше семи человек в день они не зовут. А когда читают Писание, то приходят и женщины в Дом молитв и садятся поближе к входу. Слыхал я, что это обычай древний и не оспаривал его ни один праведник и ни один мудрец, ибо в час дарования Писания немощна была злая сила телесного вожделения, и поныне не властна злая сила над теми, чье сердце совершенно в Писании.

После дополнительной молитвы вернулся я с хозяином домой. Уселся он на циновке и запел услаждающие слух песни во славу Престола, что избрал свой народ Израиля и дал ему субботний день. Потом принялся славить Израиль, коему дан субботний день. Затем стал славить субботу, ибо ее святостью освятятся все соблюдающие ее. Затем мы омыли руки и сели за трапезу. Трапеза завершилась, но песнопения не завершились. Спросил я его: откуда у вас эти песнопения? Сказал он: от отца моего, большой мудрец и книжник был отец мой и все, что писано в книгах, знал. Сказал я: а где книги? Сунул он руку в дыру в стене и вытащил кипу рукописей со святыми и устрашающими письменами. Среди них и гимны рабби Досы, сына рабби Пенуэля, что сочинил песнь «Господь — властитель мой», да по скромности не подписал ее, и лишь в четвертом стихе, в коем являются сочинителю два архангела. Мудрость и Знание, творящие ореол Пресвятого, да будет Благословен Он, в описании их деяний вплел он свое имя акростихом. И еще нашел я там песни владыки Эдиэля, сочинившего гимн «Сей народ Ты сотворил исполнять Твои заветы», и сочинения прочих пиитов древности, что скрыли свои имена. Стал я его уговаривать продать мне книгу. Сказал он: да я ее и за вола не отдам. Сказал я: позволь мне переписать два-три стиха. Сказал он: да я и за ягненка не дам позволения. Не захотел принять за нее вола в дар и за ягненка в подарок не дал переписать. Вышел я в удручении и побрел в город. Через три дня пришел он ко мне и книгу принес. Хотел я дать ему цену, но не принял он. Я добавил, но не принял он. Сказал я: тебе этого мало? Сказал он: Боже упаси, даю я ее тебе без мзды. Сказал я: почему ты даешь ее безвозмездно? Сказал он: какое тебе дело. Ты хотел, я даю. Я сказал: бесплатно я не хочу. Возьми ее цену. Спрятал он руки за спину и ушел.