Смерть наяву - Марина Серова

Во-первых, у Роальда объявились довольно многочисленные друзья и подруги.

Это были ровесники Голицына, которые в свое время либо учились с ним, либо работали, либо просто весело проводили время.

Теперь они жаждали освежить впечатления тех далеких и прекрасных лет юности. То веселые, то смущенные, они приходили поодиночке и парами с неизменными цветами и столь же неизменной бутылкой — а то и сеткой со спиртным — и пытались прорваться сквозь мой живой заслон.

Разумеется, безуспешно.

Наплевав на матримониальные интриги Василисы Гавриловны, я все же улучила удобный момент и, изловив ее в коридоре, настойчиво потребовала для себя полного карт-бланша на визиты и звонки.

Голицына мне его выдала с радостью, а я взяла с нее слово, что Роальду не будут докладывать о том, кто и зачем приходил.

— Пусть лучше вообще не выходит в коридор, — потребовала я.

Это решение было единственно возможным — учитывая расслабленное состояние Роальда, можно было бы предположить, что сейчас Голицын будет рад любому собутыльнику, особенно из числа прежних дружков.

С «лучшими друзьями и подругами», как они мне представлялись, я обходилась вежливо, но настойчиво, особо упирая на усталость Роальда, и приглашала заходить на днях, предварительно позвонив, чтобы можно было запланировать неформальную встречу и внести ее в график пребывания звезды в нашем городе.

Народ уходил слегка разочарованный, но не обиженный и отчасти обнадеженный.

Хотя какой к черту график?! Он же не собирался ни с кем встречаться!

Но теперь, поскольку инкогнито Роальда не стоило выеденного яйца, может быть, действительно следовало подумать о составлении какого-то подобия графика? По крайней мере это значительно облегчило бы жизнь — и мне, и моему подопечному.

Но для этого мне нужно было как минимум выяснить, что намерен делать Роальд в родных пенатах на протяжении всего срока пребывания.

Должна же быть у него какая-то цель! Если каждый день будет повторяться то, что сейчас имело место в гостиной Голицыных, то через неделю за Роальдом можно будет вызывать психиатрическую бригаду и везти его в «хорошую санаторию», как выражался один из горьковских босяков в пьесе «На дне», чтобы лечить телеведущего от алкоголизма и купировать приступы белой горячки.

Дело в том, что Роальд, несмотря на атлетическое телосложение, был на редкость восприимчив к алкоголю — видимо, сказывались бурно проведенная юность и нравы, царящие в кино и на телевидении.

Да и «лучшие» дружки его, которых я каждые полчаса регулярно выпроваживала, не пропуская через порог, тоже были не ахти!

Умеют же мужики доводить себя до такого состояния, когда к перевалу между тридцатью и сорока годами на их лице можно прочитать все ту же самую древнюю историю о веселых деньках, проведенных в сражениях с зеленым змием, а также диагноз всех тех болезней, которые шарахнут по их ослабленным организмам лет через пять-шесть.

Среди прочих посетителей следует особо отметить категорию несовершеннолетних, преимущественно женского пола. Разнообразные «нимфетки» валом валили на пятый этаж, их раскрасневшиеся личики светились упованием на встречу с кумиром и готовностью — ох! — мягко говоря, сделать его счастливым.

Что ж, нравы, господа, у нас те еще! Детская сексуальность так и прет наружу!

Этим почти половозрелым посетительницам я предлагала следить за прессой и почтить своим посещением один из вечеров Роальда, который состоится в самое ближайшее время — сроки, мол, утрясаются.

Помимо устных объяснений, я принимала цветы и открытки с адресами, письма с фотографиями и сувениры. Обещала автограф, не сию секунду (маэстро устал и отдыхает — как раз в это время Роальд с Иваном Абрамовичем пытались горланить какую-то песню нестройными голосами), а после творческого вечера.

Нимфетки-лолитки долго молчали, потом уходили, тяжело вздохнув.

Я складировала цветы в ванную, а открытки с письмами и сувениры — на тумбочку в коридоре, предварительно быстро их осматривая на предмет «недозволенных вложений» — ведь в какой-нибудь лакированной матрешке могло затаиться миниатюрное взрывное устройство.

А журналюги — народ занятый, — те больше насиловали телефон.

Только один раз приехал кто-то с кинокамерой, и, как на грех, Роальд Голицын в этот момент, пошатываясь, выходил из туалета, застегивая «молнию» на брюках. Я едва успела вытолкать незваных гостей за дверь и сквозь узенькую щелку пообещала им эксклюзивное интервью завтра или послезавтра. Полная дама с микрофоном и мужик с камерой этим явно не удовлетворились, но им не оставалось ничего другого, как убраться восвояси.

Потом пошел самый непредсказуемый и опасный поток — фанатов и фанаток.

Вы спросите: а в чем же разница между рядовыми поклонницами и данным контингентом?

О-о, да вы, кажется, не очень-то представляете себе, какие чувства обуревают фаната! Спешу вас утешить: и слава Богу!

Фанат женского пола, в отличие, скажем, от «нимфеток», существо куда более агрессивное и целеустремленное. И психологически это вполне понятно.

Ведь если человек тратит львиную долю времени и сил на то, чтобы любить — да-да, именно любить! — ту или иную ярко светящую с небосвода шоу-бизнеса звезду, то его существо требует какой-никакой компенсации за затраченные усилия. Короче, объект любви становится настолько «родным и близким», настолько знакомым до самой последней ниточки на его костюме, настолько «твоим», что ты, будучи фанатом, волей-неволей начинаешь мало-помалу считать объект поклонения своей собственностью.

На просвещенном Западе, кстати, это давным-давно просекли и принялись устраивать нечто вроде клубов по интересам, которые не пускают на самотек, а, чтобы иметь возможность контролировать и направлять действия участников фэн-клуба, организуют их «сверху» и делают частью программы раскрутки.

И всем становится хорошо — фэны своевременно получают всю интересующую их информацию, даже время от времени встречаются со своим кумиром в непринужденной обстановке, а сам кумир гарантирован от непредсказуемых действий его неуемных поклонников.

Надо сказать, что я не предполагала такого числа почитателей у Голицына!

«А ведь ты, Женя Охотникова, отстаешь от реальной жизни, — укорила я себя, — надо хоть раз в месяц снимать информацию о том, чем живет нынешняя молодежь. Авось и пригодится».

Что же касается приведенной под шумок Маргариты, то она жила одним сильным чувством — надеждой. Она хотела выбиться в люди и стать звездой эстрады и решила, что судьба дает ей шанс в виде приятеля ее детства Ромочки Голицына, которого черт занес в родной город. И этот шанс нельзя было упустить ни за что.

Теперь эта девица, под мудрым руководством тети Паши и при явном попустительстве Василисы Гавриловны, начала атаку на Роальда.

Наблюдая за сценой соблазнения, я поняла, что если все и дальше будет продолжаться такими темпами, то я не смогу контролировать ситуацию.

«Надо будет как можно скорее позвонить в Москву Костякову, — подумала я. — Раз он заказал мне охрану, то пусть сам и решает, как быть дальше».

Но в данный момент у меня не было никакой возможности связаться с менеджером Голицына — звонок в дверь чередовался с пронзительным зуммером телефона, и хорошо, если они не трезвонили одновременно — ведь и такое тоже частенько случалось.

Тогда я быстро бурчала в трубку «перезвоните на днях» и бежала открывать дверь.

«Да сколько же можно!» — ужасалась я, в очередной раз подскакивая к телефону.

— Может быть, его выключить? — предложила я Василисе Гавриловне.

— Нет, что вы, деточка! — ужаснулась Голицына. — Об этом не может быть речи! Мне вот-вот должна позвонить троюродная сестра из Базарно-Карабулакского района и сообщить о дате приезда!

Сестра так и не позвонила, зато остальные потрудились на славу.

Кое-кто даже не удосуживался вступать в разговор и сосредоточенно молчал в трубку, очевидно, передавал телепатические сигналы. А возможно, это был кто-нибудь из немых поклонников Роальда — сам не поговорю, но его «алло!» все же услышу.

Такие звонки были довольно частыми — приблизительно раз в полчаса.

Среди заслуживающих внимания телефонных звонков был и такой: в трубке раздался хрипловатый мужской голос с сильным восточным акцентом.

— Это Кахи Палиашвили звонит. — Далее последовала продолжительная пауза, позволяющая получше запомнить его имя. — Я хотел бы немного поговорить с господином Роальдом Голицыным. Есть он тут, да?

— Очень приятно. Перезвоните, пожалуйста, завтра после обеда, часам к шести, — быстро проговорила я и уже хотела было повесить трубку, как звонивший вдруг решил кое-что уточнить.

— Дэвушка, постойте! — он говорил так же медленно и весомо. — А я могу быть уверенным, что завтра мы сможем пообщаться?