Вечные сны о любви - Нора Робертс

    Кейлин вскинула голову, нахмурилась.

   — Прости, но в этом нет смысла. Если бы деньги вернули и ее отец был бы богат, он наверняка мог защититься, и у него было бы законное право…

   — Сердце не повинуется здравому смыслу, — оборвал Флинн нетерпеливо, потому что если бы тогда он слушался разума, то пришел бы к таким же выводам. — Спасти ее — вот что было первой моей мыслью — и последней. Защитить ее и, возможно, сделав это, заставить ее полюбить меня еще сильнее. Я решил отнять у этого жестокого человека его богатство и положение. Я поклялся сделать это, и — О!!! — как засияли ее глаза, словно бриллианты. Я решил, что заберу то, что у него есть, и положу к ее ногам. Она будет жить, как королева, а я буду заботиться о ней всю свою жизнь.

   — Но украсть…

   — Ты можешь просто слушать? — В его голосе прозвучало раздражение.

   — Конечно. — Подбородок ее приподнялся — небольшой жест обиды. — Я прошу прощения.

   — Итак, я сделал это, поднял ветер, опустил луну, разжег холодный огонь. Я сделал это, причем по своей воле — для нее. И этот человек проснулся не в своем роскошном поместье, а замерзая в лачуге бедного крестьянина. Он проснулся в лохмотьях, а не в теплой пижаме. Я отнял у него жизнь, не пролив ни капли крови. И когда это было сделано, я стоял, ликуя, радуясь содеянному.

    Он замолчал на секунду, а когда продолжил, голос его был взволнован.

   — Хранители заключили меня в хрустальный щит и держали там, а я проклинал их, кричал, протестуя, я пытался использовать любовь и невинность моей молодой девы в качестве оправдания своего преступления. А они показали мне, как она смеется, собирая богатство, которое я послал ей, и как падает в объятия своего любовника, с которым она замыслила уничтожить ненавистного ей человека. И меня заодно.

   — Но ты любил ее.

   — Да, я любил ее, но для Хранителей любовь не считается оправданием. Мне предоставили возможность выбора. Либо они лишают меня моей силы, забирают то, что было в моей крови, и делают меня обычным человеком. Либо мой дар остается со мной, но я буду жить один, в потустороннем мире, без общения с кем бы то ни было, без радостей того мира, который я, по их мнению, предал.

   — Это жестоко. Бессердечно.

   — И я так сказал, но это их не остановило. Я выбрал второе. Я не хотел отрекаться от своего права по рождению. Здесь я и существую, с той ночи предательства, уже пять раз по сто лет и лишь в единственную неделю в целое столетие я снова чувствую себя человеком. — Я человек, Кейлин. — По-прежнему сжимая ее руку, он поднялся. Поднял ее. — Я человек. — Прошептал он, погружая свободную руку в ее волосы.

    Он опустил голову, его губы почти встретились с ее губами, но он остановился в нерешительности. Звук ее прерывистого дыхания дрожью отозвался в его теле. Она трепетала под его рукой, и он чувствовал в себе неровное биение ее сердца.

   — В этот раз спокойно, — прошептал он. — Спокойно. — И, шепча, легко прикоснулся губами к ее губам — раз… два. И словно ощутил вкус первого глотка изысканного вина.

    Он пил медленно. Даже когда ее губы раскрылись, позвали, он пил медленно. Наслаждаясь ее ртом, легким скольжением языка, слабым соприкосновением.

    Ее тело, такое прекрасное, такое совершенное, прижалось к его телу. Тепло лунного камня, зажатого между их руками, заполнило все вокруг и начало пульсировать.

    И хотя пил он медленно, он был пьян от нее.

   — Когда он оторвался от ее губ, ее вздох почти ошеломил его.

   — A ghra. — Ослабевший, желающий, он наклонился к ее лбу. Вздохнув, вытащил кулон из ее руки. Ее глаза, нежные, любящие, затуманенные, начали проясняться. Прежде чем эта перемена завершилась, он в последний раз прижался к ней губами.

   — Спи, — сказал он.

Глава 4

    Она проснулась от бледного солнечного света и пьянящего запаха роз. За каминной решеткой тихо горел огонь, ее голова покоилась на шелковой подушке. Кейлин пошевелилась и перекатилась, чтобы устроиться поудобнее. Затем вскочила в кровати.

    О Боже, это случилось на самом деле! Все это.

    И Боже, Боже мой, она снова была обнаженной!

    Может быть, он дал ей наркотики, загипнотизировал, напоил допьяна? Какая еще причина могла заставить ее спать, как ребенка, — голой в кровати и в доме безумца?

    Она инстинктивно схватила простыни, чтобы укрыться, и вдруг увидела белую розу.

    Невероятно приятный, очаровательно романтичный безумец, подумала она и взяла розу, прежде чем смогла остановиться.

    Эта история, которую он ей рассказал, — волшебство, предательство и пятьсот лет наказания. Она действительно поверила в это. Она сидела, слушала и внимала каждому слову — тогда. Не видела в этом ничего странного и чувствовала печаль и гнев за него. Тогда…

    Он целовал ее, вспомнила Кейлин. Она прижала пальцы к губам, пораженная своим поведением. Этот мужчина целовал ее, как будто нежно слизывал из чаши густые сливки. Более того, она хотела, чтобы он поцеловал ее. И хотела гораздо большего, чем только это.

    И возможно, подумала она, натягивая простыни повыше, было что-то гораздо большее.

    Она хотела было вскочить, потом передумала и тихо поднялась с кровати. Необходимо бежать отсюда, быстро и незаметно. А чтобы сделать это, ей нужна одежда.

    На цыпочках она подошла к гардеробу, потихоньку открыла дверцу, вздрогнув от ее скрипа. Она испытала еще один шок, заглянув внутрь и увидев шелка и бархат, атлас и кружева, и все это — богатых, ярких цветов. Какие прекрасные вещи! Вещи, которыми бы она любовалась, но никогда не купила бы. Такие непрактичные, легкомысленные.

    Такие великолепные.

    Раздосадованная собственной непоследовательностью, она встряхнула головой и схватила свои удобные брюки, разорванный свитер… но он не был разорван. Озадаченная, она повертела его, затем вывернула наизнанку, оглядела рукав. Он был цел. Но ведь он был разорван.

    Не могла же она придумать это. Ее уже начинала колотить дрожь. Кейлин натянула свитер через голову, надела брюки. Те были девственно чисты, хотя она отлично помнит пятна грязи.

    Она нырнула в гардероб, пробираясь сквозь какие-то тапки, детские ботинки, и нашла свои простые черные туфли без каблуков. Туфли, которые должны были быть изрядно поношенными, заляпанными грязью, с небольшой царапиной на внутренней стороне слева, на том месте, которым она ударилась о сундук месяц назад в своем антикварном магазине… Но туфли были идеальном состоянии, без единого пятнышка, словно их только что достали из коробки.

    Об этом она подумает позже. Обо всем она подумает позже. Сейчас как можно быстрее убраться отсюда, подальше от него. Подальше от всего, что с ней происходит.

    Поджилки тряслись от страха, когда она пробралась к двери, тихонько приоткрыла ее и выглянула в коридор. Она увидела прекрасные ковры, картины и гобелены на стенах. Все двери были закрыты. И никаких признаков Флинна.

    Она выскользнула из комнаты и поспешила прочь, настолько быстро, насколько могла осмелиться. С облегчением сбежала по лестнице, рванулась к дверям, распахнула их.

    И, выбежав, налетела на Флинна.

   — Доброе утро. — Он схватил ее за плечи, удержал на ногах подумав, как было бы хорошо, если бы она бежала к нему навстречу, а не от него. — Ну что ж, с дождем, кажется, покончено.

   — Я… я хотела… — О Боже. — Я хочу проверить машину.

   — Конечно. Может, стоит подождать, пока развеется туман? Позавтракаем?

   — Нет, нет. — Она заставила себя улыбнуться. — Я действительно хотела бы узнать, насколько серьезно повреждена машина. Поэтому я пойду посмотрю и… дам вам знать.

   — Ну, тогда я тебя отвезу к ней.

   — Да нет, не надо.

    Но он повернулся, свистнул, потом взял ее за руку, не обращая внимания на отчаянные попытки вырваться, и повел вниз по ступеням.

    Из тумана галопом выскочил белый конь, настоящий конь из сказок, с развевающейся гривой, со звенящей серебряной уздечкой. Кейлин лишь коротко вскрикнула, когда он стрелой понесся к ним, разрывая мощными ногами туман и встряхивая величественной головой.

    Он остановился в нескольких дюймах от Флинна, тихо выдохнул и уперся мордой в грудь хозяина.