Смертельный рейс - Тамоников Александр

– Не хватает людей и техники? – понимающе спросил Буторин.

– Не хватает, – хмуро кивнул инженер. – У нас тут свой фронт! Местным властям разрешили привлекать жителей близлежащих населенных пунктов, работников сибирских и дальневосточных отделений Гражданского воздушного флота и заключенных лагерей ГУЛАГа на Чукотке и Колыме, работавших в системе «Дальстроя». Были случаи, когда мы даже просили выделить нам школьников – случались такие критические моменты – вплоть до 12-летнего возраста. А еще нужно суметь вовремя доставить материалы и оборудование, чтобы люди не простаивали. Задействовали гидросамолеты, приходилось возить и на оленьих упряжках.

Буторин все это знал. Знал он и то, что за весь 1942 год на маршруте длиной в шесть тысяч километров было вновь построено полтора десятка основных и резервных взлетных площадок. И что работы продолжаются. И что строятся зимние полосы, которые надо обслуживать. Ведь пилотам надо куда-то садиться, если подведет машина или погода. А под крылом только тайга и горы. Захочешь дотянуть, да некуда. И искать не станут. Потому что не найти, бесполезно – нет времени и ресурсов. Поэтому пилоты и получают жалованье на уровне командира батальона на передовой.

– А как у вас тут телеграф работает? – наконец спросил Буторин. – Телефонных проводов не вижу.

– Ну это скорее экстренная связь, хотя можно и телеграмму отправить. Радио, Виктор Алексеевич, просто радиостанция. А вы хотите что-то отправить?

– Да, по службе нужно телеграфировать начальству, – кивнул Буторин.

В старой бревенчатой избе, собранной, видимо, из двух или трех срубов, было накурено. Две женщины в синих спецовках сортировали почту, попискивала в углу радиостанция. Двое рабочих разбирали газеты, полученные на бригаду. Высокий мужчина в круглых очках заполнял какой-то бланк, сидя на стуле, держа между ног карабин, тут же покуривал охотник-якут.

Николаев подошел к какому-то человеку, тут же возник разговор о маршруте, что сейчас не пройти, не замерзли болота. Больше всех настаивал высокий мужчина в круглых очках.

Заполняя бланк телеграммы, которую потом передадут по радио, Буторин прислушался. Спор разгорался, и, кажется, Николаев засомневался. Если тронуться сейчас и повести технику по утвержденному маршруту, можно и трактора утопить, и людей погубить.

Неожиданно старый якут поднялся и, попыхивая трубочкой, подошел к инженерам. На него оглянулись, спор затих. В наступившей тишине раздался скрипучий голос охотника:

– Почему не пройти? Дороги есть. Если надо, я проведу и людей, и машины ваши. Много весят, но пройти можно. Рубить гати надо, стелить на болото надо. Все пройдут.

– Ну вот. – В избе снова загалдели, а Николаев похлопал охотника по плечу.

Постепенно помещение опустело. Буторин, стоя у стены и не привлекая внимания, продолжал писать текст сообщения. Якут и мужчина в очках задержались у двери, стал ясно слышен их разговор.

– Тулуй, а почему ты решил помогать? Ты же говорил, что это зло, что человек должен ногами ходить?

– Ты умный человек, Бахылай, – покачал охотник головой. – Когда буду умирать и придут ко мне дети и внуки проводить, кто-то из них спросит: а ты не помог людям, когда они пошли с тракторами в болото? Там погибли люди, не родились дети. Ты не сделал добра, Тулуй, значит, ты сделал зло. Так скажут, Бахылай.

Старик сунул трубку за пазуху и вышел. Человек в круглых очках оглянулся по сторонам, будто боялся, что его разговор со старым якутом кто-то мог услышать. И вышел следом.

Через полчаса, когда колонна тронулась, Буторин спросил Николаева:

– А кто этот человек, который на почте пытался доказать вам, что колонна не пройдет? В круглых очках, худой такой? Якут назвал его Бахылай.

– Бахылай? – Удивленный Николаев посмотрел на Буторина. – Так это Мулымов Василий Исаевич. Он ботаник, растения здешние изучает. Все лето в этих местах, каждую тропинку не хуже якутских охотников знает.

– Видать, хуже, раз якут вызвался вас провести, а Мулымов доказывал, что не пройдете, что нет пути.

– А он доказывал это? – нахмурился Николаев. – Что-то не припомню. Вроде все спорили. Народ у нас опытный, зря болтать не станет. Но Тулую верить можно, старик проведет, раз сказал.

– А почему он Мулымова назвал Бахылай?

– Так это по-якутски Василий. Ну или не по-якутски, может, просто аналог наших имен по созвучию. Они часто наших своими именами кличут: Василий – Бахылай, Иван – Уйбаан, Семен – Сэмэн, Михаил – Мэхаээчэ, Дарья – Даарыйя, Трофим – Доропуун. Привыкнете еще. Якуты – народ добрый, мудрый и справедливый.

Удостоверение у Сосновского было надежное. Да еще подкрепленное телеграммой из Москвы. Все-таки Платов был голова, это он хорошо придумал. Отличная легенда: представитель Наркомата обороны, в частности, руководства Гражданского воздушного флота. И не военный, а аббревиатура НКО на каждое должностное лицо действует одинаково: вытягиваются, как перед самим наркомом. Тогда, в 1941-м, уже 23 июня весь гражданский воздушный флот Советского Союза был передан в оперативное управление Наркомата обороны. А весь личный состав считался мобилизованным.

На 4-м километре от поселка Хандыга вот уже две недели шла отсыпка взлетно-посадочной полосы. От Якутска по прямой всего каких-то триста пятьдесят километров. Но в тайге нет прямых дорог. И в Хандыгу Михаил попал только на вторые сутки, заночевав вместе с водителями грузовиков прямо в кабине. Ночью ехать по тайге опасно и потому запрещено.

Завернувшись в брезент и лежа в кузове грузовика, Сосновский вслушивался в разговоры рабочих, что сидели возле затухающего костра.

– Не понимаю, – сквозь кашель твердил чей-то голос. – Такая страна, такая промышленность у нас, гиганты год за годом сдавали, сталинские стройки. А сейчас едем с лопатами ковырять вечную мерзлоту. Тут техника могучая нужна. Раз такое дело, самолеты фронту нужны, так пригони сюда трактора, экскаваторы. За неделю полосу отсыпем, и тяжелые самолеты принимать можно будет. Дело-то нехитрое.

– Ты не бухти, – ворчливо отозвался другой. – Лопаты ему не нравятся, бульдозеры подавай. А где их взять, коль такая война идет. Почитай, вся Европа супротив нас. Гитлер всех подмял, всех под ружье поставил и на нас двинул. Слыхал я, там не только немецкие танки, а и французские, и чешские. Сколько заводов на Германию работают!

– Я о другом, – снова заговорил первый голос. – Это все понятно, ты свою агитацию не разводи. Мы тоже газеты читаем. Мне интересно, когда вредительство у нас изведут? Думаешь, нету вредителей? Есть! Чего два дня назад стрельба была возле аэродрома в Якутске? Милиция зря палить не станет. А раз стреляли, значит, кто-то хотел пробраться через проволоку. А самолеты не все долетают! Не верю я, что самые лучшие пилоты, сталинские соколы не умеют летать. Уж не вредительство ли это, не моторы ли кто-то пытается портить? А смазку летнюю прислали вместо зимней!

– Меньше болтайте, – оборвал разговор кто-то третий. – Чужой человек с нами едет. А ну как услышит разговоры ваши вредные?

– То-то и оно, что чужой, – вздохнул возмущавшийся. – Охотники вон тоже поговаривают, что чужаки в тайге появились. А у охотников глаз востер.

– Все! Спать, балаболки!

После услышанного разговора Сосновский сделал себе мысленную пометку – побольше общаться с коренным населением. Изучение потребностей строительства, анализ поставок, срывов и нарушений – это, конечно, все нужно. Таким образом можно выйти на след вражеской агентуры. Но опираться нужно не только на свои глаза и уши.

Начальник аэродрома Борткевич, одетый в ватник поверх полувоенного сюртука, встретил Сосновского с недоумением на лице. Но, увидев предписание и документы важного гостя из Москвы, выпроводил из своего вагончика всех сотрудников и начал привычно и без выражения докладывать о состоянии техники, о наличии людей, об объемах работ.

Сосновский перебил его:

– Иван Осипович, меня статистика не интересует. Это все можно из ваших отчетов почерпнуть. Вы скажите как опытный руководитель, как строитель и хозяйственник: что вам здесь нужно будет в первую очередь, чтобы полоса работала? Полосу вы сделаете, а потом? Вам ведь работать надо, самолеты принимать!