Казнить нельзя помиловать - Николай Наседкин

Тетя Аня, сама того не ведая, добавляла в обстановку нервозности. Она, например, с первого дня вдруг решила загорать без лифчика. Фирсовы ездили в прошлом году на Золотые пески в Болгарию, и там, как рассказывала Анна Андреевна, почти все девушки и женщины красуются на пляжах в одних трусиках. В это верилось с трудом, но Валентин Васильевич со смешком подтвердил сущая правда, он там на женские груди до конца жизни теперь нагляделся. Тетя Аня предложила и Юлии:

- Юля, давай тоже снимай - так полезней загорать. Давай, давай... Ты чего это, стесняешься Валентина Васильевича? Да он же тебе в отцы годится...

Юля заметила, с каким интересом, заблестевшим моментально взглядом ждет ее ответа Валентин Васильевич, отказалась наотрез и испуганно прикрыла грудь ладонями, словно опасаясь, что лифчик с нее сдернут силой. Анна же Андреевна действительно обнажилась и, смущая на первых порах Юлю, загорала так. Груди у нее были уже тяжеловатые, заметно отвисшие, с крупными сосками, похожими на большие коричневые таблетки. Ленка, конечно, тоже красовалась нагишом, в одних трусишках, да с нее что взять - еще пацан пацаном...

В один из дней, когда жара вызрела к полудню особенно сильно и густо, Анна Андреевна и Ленка, укрывшись от солнца в палатке, окунулись в тяжелый послеобеденный сон. А Юле Валентин Васильевич предложил искупаться.

Они поплыли дальше в море в поисках прохладной воды. Юля плавала не очень уверенно, "по-собачьи", и обычно старалась держаться берега. Но на этот раз она чувствовала себя как-то странно - голова гудела, тело казалось чужим и неестественно большим, воли и сил не осталось ни капли. "Наверное солнечный удар..." - вяло подумала Юля и начала тонуть.

- Дядя Валя! - приглушенно, в последний момент вскрикнула она.

Валентин Васильевич, картинно рвавшийся в открытое море, развернулся и кинулся к ней...

Она полностью вынырнула из небытия в тот момент, когда он выносил ее на руках из воды. Но, мгновенно поддавшись инстинкту женской хитрости, она ничем не выдала себя и не открыла глаз, не пошевелилась. Валентин Васильевич положил ее на островок песка среди валунов и, шумно дыша, склонился над ее лицом.

- Юля!.. Юлия!.. Ты слышишь меня?

Юля слышала, но ничего не могла с собой поделать - уста не размыкались. Валентин Васильевич засуетился, даже заохал, забормотал что-то и начал делать ей искусственное дыхание. Он навис над ее телом и принялся вертеть руки, похлопывать по щекам. Юля в глубине души понимала, как это всё смешно, но вместе с тем от его прикосновений, его близости внутри нее зрело какое-то жгучее ощущение, и она испугалась, что сейчас, в сей момент зарыдает ни с того ни с сего.

Валентин Васильевич положил свою ладонь на середину ее груди, в тесную ложбинку и начал ритмично давить и отпускать, давить и отпускать... Юля, испугавшись, что он сейчас для удобства снимет с нее купальник, уже собралась "очнуться", как вдруг спасатель пробормотал: "Надо изо рта в рот..." - и, набрав с шипением воздуху, приник к ее губам. Юля вздрогнула и невольно, от неожиданности обхватила его за шею руками. Глаза ее распахнулись и погрузились в глаза Валентина Васильевича. И так, соединенные губами и взглядами, они существовали в пространстве и времени несколько бесконечных секунд. В них пульсировал общий ток.

Потом Валентин Васильевич выпрямился и, стоя на коленях, растерянно и жадно глядя на Юлю, ни к селу ни к городу выдохнул:

- Вот так, да?

Юля закрыла лицо руками...

На следующий день они вдвоем поехали в Форос за продуктами - Анна Андреевна с Ленкой отказались. До последнего времени, общаясь друг с другом, Фирсов и Юлия поддерживали какой-то шутливый, подкалывающий тон. Но в этот раз они говорили жарко, всерьез, с увлечением. Валентин Васильевич против обыкновения порой забывал смотреть на дорогу, не отрывал взгляда от Юлиного разгоряченного лица. Говорили они черт-те о чем - о перестройке, "Новом мире", повороте северных рек, "Комсомольском вымпеле", "Маленькой Вере", сталинских репрессиях... И этот взволнованный разговор обо всем и ни о чем всё более и более сближал их, соединял в единое целое, приближал решительную минуту.

На обратном пути они остановились перед спуском к своему лагерю якобы для того, чтобы дать передохнуть мотору, и распахнули настежь дверцы, Еще пекло и парило. Даже солнце, казалось, жмурилось от собственного жара и изредка утирало пот со лба проплывающим мимо облачком.

Валентин Васильевич ослабил узел галстука, откинулся на спинку сиденья и положил свою горячую напряженную руку на ее влажное открытое плечо.

- Юля, можно задать тебе дикий вопрос?

- Можно... - не глядя на него, быстро, с придыханием ответила она.

- Скажи - только без обиды! - почему у тебя до сих пор парня нет?

- Кто вам сказал, что нет?

- Ну, Юль, я ж серьезно...

- Не нравлюсь, наверное, вот и нет.

- Ты? Не нравишься?.. Хватит тебе! Как ты можешь не нравиться с такой внешностью?

- Да какая там у меня внешность...

- Вот так, да? Хватит тебе кокетничать, сама же знаешь, что ты красивая.

- Я - красивая?

- Конечно! Да ты не только красивая, ты какая-то вообще такая... этакая...

- Что, хотите сказать, и вам нравлюсь?

- Нравишься! Конечно, нравишься! Да еще как!

- Тогда поцелуйте меня... - повернулась она и, смущенная, посмотрела на него в упор.

Это так не вязалось с Юлией, что Валентин Васильевич на мгновение смешался, заглянул в ее глаза глубоко-глубоко - не шутит ли? Потом медленно притянул ее за плечи, мучительно поцеловал в потрескавшиеся губы и затем пылко, торопливо начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, руки и грудь, прикрытую ситцем сарафана.

Юля еле сдерживала стоны...

4. Последние хлопоты

Когда Валентин Васильевич вернулся домой, все еще спали.

Это хорошо, не надо ничего придумывать, изворачиваться. Он снова облачился в халат и, смело шаркая тапками, продефилировал на кухню. Он заканчивал пить кофе, когда вышла из покоев, позевывая и потягиваясь, заспанная Анна Андреевна.

- Уже вскочил? - зачем-то, по своей глупой всегдашней привычке, не думая, спросила она. Валентин Васильевич промолчал.

- Так ты сегодня работаешь?

- Вот так, да? Ну сколько можно говорить - ра-бо-о-о-таю!

- И чего надо злиться, не понимаю! - огрызнулась Анна Андреевна. - И спросить нельзя? Пожалуйста! Только я тебя же жалею. Всё ты да ты по субботам пашешь, а твой зам прохлаждается...

Валентин Васильевич действительно частенько дежурил по субботам "Комсомольский вымпел" имел воскресный номер. На то было много причин: во-первых, он любил лично подписывать номер в печать, во-вторых, мало доверял своему заместителю - вчерашнему редактору зачуханной многотиражки, суетливому, невнятно говорящему парню с выпуклыми рачьими глазами (он был тоже выдвиженцем, и Фирсов согласился на его кандидатуру, так как знал, что сам скоро уйдет на повышение), и, в-третьих, он любил свой редакторский кабинет с массивными столами и шкафами, строгой табличкой на двери... Эти частые субботние дежурства выставлялись, само собой, как пример трудолюбия и высокого чувства ответственности Валентина Васильевича Фирсова.

На сей раз он лгал, и потому его раздражали вопросы и сентенции супруги.

- Ты вроде говорила, что в Пригород надо съездить? - перебил он.

- Да, да! Мне в пригородном магазине босоножки итальянские оставили. Надо сегодня забрать.

- Тогда поактивней шевелись, мне еще в Будённовск до работы надо успеть, там Крючков в больнице лежит... С девяти магазин-то?

В Пригород они добрались быстро, но Анна Андреевна, по обыкновению, начала канителить, бессчетное количество раз примеривать эти дурацкие босоножки, которых у нее и без того пар десять, начала советоваться с магазинным бабьём, болтать и сплетничать. Валентин Васильевич сидел в машине и зримо представлял себе происходящее в подсобке магазинчика.

"А что если бросить все к чертовой матери и жениться на Юле, а? раздраженно подумал он. - Жизнь-то уходит, убегает. Ну, сколько мне еще осталось? Лет тридцать-тридцать пять? И глазом моргнуть не успеешь промелькнут... Да ведь и она любит меня, любит по-настоящему... Такое же раз в жизни бывает! Меня же ни одна женщина так не любила... Да и я... Я же думал, что не способен на такое... Я ж теперь не смогу без нее... Разве ее сравнишь с моей коровой?.. Всё, сегодня же скажу Юле, что развожусь с Анной..."

Валентин Васильевич долго перекатывал в мозгу эту мысль, лелеял ее, а сам в потаенных глубинах души с горечью понимал, что, увы, всё это только мечтания. Может быть, потом, позже? А сейчас, ведь точно уже светит место в обкоме партии, ведь если он станет завсектором печати, это ж - у-у-у!.. Не-е-ет, сейчас такие фортели с разводами и скандалами ему нужны, как собаке пятая лапа...

Однако черт бы побрал эту Анну! Валентин Васильевич с раздражением кинул взгляд на часы - уже почти десять! С Юлией они договорились на два часа. А надо еще сгонять в Будённовск, купить всё же цветы и, главное, найти коньяк и лучше бы армянский. Хорошо хоть, что спиртное по субботам продают теперь не с двух, а с одиннадцати...