Карусель теней - Васильев Андрей

– Вот-вот, – добавил Родька. – Зря я, что ли, тогда на Сицилии, в катакомбах, своей башкой рисковал, когда тебя подменыш в ловушку загнал?

– Мохнатый! – всплеснула руками Жанна. – Да ты никак только что мне в любви объяснился? Обалдеть можно! Только ради этого стоило подвергнуться дискриминации со стороны домовых.

– Подъездные мы, нежить, – веско произнес вернувшийся в комнату Вавила Силыч. – Подъездные.

– Ну, так что? – я упер руки в бока и широко улыбнулся. – Согласно обчество на то, что было предложено?

– Согласно, – кивнул подъездный. – Из уважения к тебе потерпим эту девицу в своем дому. Но и ты, нежить, блюди условия, ясно? По квартирам не шастай, детишек не пугай, ковы не чини!

– Чего не чини? – наморщила лобик Жанна. – Дедушка, я не слесарь и не сантехник. Я девушка, причем красивая. Я вообще не знаю, как чего чинить надо. Если у меня при жизни дома какая поломка случалась, то я специального человека вызывала.

– Ковы, бестолочь, – влез в разговор Родька. – Сиречь пакости какие. Вавила, да ты не сомневайся, она ничего, нигде и никогда. Да оно ей и не надо на самом-то деле. Ее главная цель – я. Она на свете этом задержалась лишь для того, чтобы мою жизнь сделать как можно горше. А кто другой ей неинтересен.

– Ну, если формальности закончены, то, может, мы с тобой наконец-то почеломкаемся? – предложил я подъездному и раскинул руки в стороны. – Как-никак не виделись сколько!

– А и то! – радостно тряхнул бородой тот. – С возвращением, Александр!

Ну, челомкаться, то есть лобызаться, мы не стали, разумеется. В старые времена, может, такое и казалось нормальным, но в наше время у той части населения, которая не стремится к всеобщей толерантности, подобные вольности не в чести. И я, и подъездный относимся именно к ней.

– Ладно, я по магазинам, – сообщила нам Жанна, которую, похоже, все-таки немного задели за условно живое речи Вавилы Силыча. – Посмотрю, кто круче – мы или Милан.

– По ценам точно мы, – заверил ее я. – Тут мы вообще впереди планеты всей.

– И не говори, – покивал подъездный. – Знаешь, как тарифы на ЖКХ задрали за то время, что ты по Европам шлялся? Ты, кстати, проверь, нет ли за тобой какой задолженности. Не ровен час электричество или воду отключат.

Жанна хихикнула, прошла на балкон, не открывая дверей, и «рыбкой» сиганула вниз.

– Видать, при жизни шалая девка была, – заметил подъездный. – Без царя в голове.

– Так и есть, – согласился с ним я, приглашая его пройти на кухню и прихватывая корреспонденцию. И правда, надо глянуть, что мне в ящик набросали. – Ну, какие новости? Как обчество? Надеюсь, все хорошо? Или опять какой удав жить мешает?

– Да вроде все благополучно, – степенно ответил Вавила Силыч, усаживаясь за стол. – По той весне было гуль один пытался в подвале у нас обосноваться, так мы его прогнали. Не надо нам таких соседей. ТСЖ с новым провайдером контракт заключило, так что у нас теперь аж сто каналов по телевизеру без антенны тарелочной глядеть можно. Подруга твоя, Марина, после Нового года аж три этажа вниз залила. Ванну поставила набираться, да с пьяных глаз и уснула. Вон пятна на потолке, видишь? Ее недомыслия и пьянства работа. Так-то мы тут все протерли тогда, и обоям не досталось, но потолок вот… Ей и стучали в дверь, и по телефону звонили, а она знай дрыхнет. До чего дошло – пришлось нам ее расталкивать. А это ведь нельзя! Тем более что она в газете работает, и не дура. Пьяная, пьяная, а глаз у нее алмаз. И память хоть куда.

– Не бери в голову, – успокоил его я, наливая чайник. – Она еще и мнительна, как все профессионально пьющие женщины-репортеры. Маринка скорее к мозгоправу пойдет в таком случае, чем к главному редактору. Слушай, Вавила Силыч, ты извини, к чаю у меня ничего нет, мы же только из аэропорта. И чая, кстати, тоже, может, нет. Дай гляну в шкафу.

– Да не суетись ты, Александр, – успокоил меня подъездный. – Я ж не тот гость, что плохо о хозяине подумает, я ж с пониманием.

– Нет чая, – сообщил ему я, обревизовав содержимое шкафа. – Только кофе, но ты его, помню, не пьешь.

Ну да, точно. Я же сам перед отъездом в мусорку отправил почти все, что можно, и из холодильника, и из кухонных шкафов, включая чай и сахар. Последний не портится, конечно, но я его все же выбросил, памятуя историю, случившуюся с одной моей приятельницей. Она на полгода отбыла в Англию стажироваться в каком-то из их банков, а когда вернулась, обнаружила в кухонном шкафу колонию муравьев, избравших своим домом как раз ту самую оставленную ей пачку рафинада и почти полностью ее сожравших. В результате ей пришлось специальную службу вызывать для того, чтобы избавиться от незваных соседей. Локальные и кустарные методы с этими мелкими рыжими бесами, вскормленными на отборном сахаре, не работали.

– Да угомонись ты, – улыбнулся в бороду подъездный. – Трапезничал я уже. А коли тебе чайку хлебнуть охота, так давай я к той же Марине схожу, у нее пару-тройку пакетиков позаимствую. Ничего плохого в том нет, не чужие вы с ней люди.

– Вавила, принимай гостинцы! – в кухню вошел Родька, наряженный как новогодняя елка и с цветастым полиэтиленовым пакетом в руках. Он и бейсболку оранжевую на себя напялил, ту, что мы ему в Осло купили, и темные зеркальные очки, которые спер в торговой галерее Палермо, за что был мной после крепко отруган, и закатанный в ламинат пропуск на Неделю высокой моды в Милане на грудь повесил. Мне его Жозефина добыла, с ее связями подобное несложно сделать. Ну а я его попросил, понятное дело, по просьбе Жанны. Она мне тогда так мозг выела с этой просьбой, что я ее чуть за Кромку не отправил, честное слово.

– Батюшки! – подъездный чуть с табурета не упал, глядя на это чудо в шерсти. – Ты что же так вырядился-то? Как есть басурман!

– Эх ты! – выпятил грудь вперед Родька. – Понимал бы чего! Сидите тут, за печкой, а мир он знаешь какой на самом деле? Он за твоим забором не кончается. Вот, к примеру, держи, это из городу Амстердаму магнит. Хошь – повесь на стену и любуйся! Вона какие мельницы нарисованы. Хошь – как открывалкой пользуйся. Удобно, разумно, красиво! Европа!

– А нам и тут хорошо, – взяв магнитик, ответил ему Вавила Силыч. – А диковины эти… За морем телушка полушка, да рупь перевоз. Вон Павлова со второго этажа в Туретчине шубу купила и пару дней по приезду всем хвасталась, что такой, мол, тут нет, а если и есть, то по цене о-го-го какой. А на третий аккурат такую же в магазине одежном, что у метро стоит, и увидела.

– Поди, вдвое дешевле? – хмыкнул я.

– И даже больше. Так что ты, Родион, их дела да товары хвали, особенно если есть за что, да только свое не хай. Негоже это. И сними ты эти очки, как филин лесной в них смотришься, честное слово. Или страхолюд из фильма, что мы недавно смотрели. Сильно хороший фильм, Александр! Там мужик из железа мальца шустрого спасает да мамку его, что на голову не сильно крепка. А вражина главный – он кисель, представляешь? Не ухватишь его! И вот такие же очки носит.

– Умеешь ты, Вавила, в каждый котелок плюнуть, – расстроился Родька. – Я ему вон мешок подарков привез, шоколад иностранный припер. Сам есть не стал, тебе отложил. А ты меня и обругал, и еще вон жидкостью какой-то поганой назвал!

Он сунул увесистый пакет подъездному в руки, бахнул очки о стол, да так, что те чуть не разбились, заложил лапы за спину и гордо-обиженно вышел из кухни.

– Нехорошо получилось, – расстроился Вавила Силыч. – Но так-то я прав? Верно же, Ляксандр?

– Прав, прав, – не удержался от улыбки я. – Да не бери в голову, он у меня отходчивый.

– Охти, добра сколько, – сунул нос в пакет подъездный. – На все обчество гостинцев привез! Фонарики вон, вещь в наших делах первейшая! Пойду мириться, однако. А то нехорошо получается.

– Да он сам прибежит через минуту, – заверил его я. – Захочет узнать, понравилось тебе содержимое пакета или нет.

Я, кстати, тоже обчеству кое-что прикупил, только мои подарки чуть позже прибудут, через пару дней, в компании с остальным нажитым имуществом.