Найди свою любовь - Барбара Виктор

Именно тогда, в том семьдесят восьмом году, во время правления хунты, возглавляемой генералом Виделой, бесследно исчезли более восьми тысяч человек. Аргентинские фашисты носились тогда по городу в серых «фордах-фалькон» и хватали людей прямо на улицах, в ресторанах и офисах, а иной раз выхватывали из их собственных постелей посреди ночи. Потом свозили в тюрьмы, из которых мало кому удавалось вернуться. Кориандр было тогда двадцать лет, и она только что поступила на медицинское отделение университета.

Отца Кориандр всю жизнь перебрасывали с места на место, но все эти перемещения совершались в пределах Южно-Американского континента, в штате одной и той же американской нефтяной компании. Наконец он был вознагражден за все свои мучения: он был назначен на дипломатическую работу в Аргентину. Палмера Виатта назначили послом еще при президенте Никсоне. В этой же должности он оставался все время, пока у власти находился Форд. Даже когда в семьдесят шестом году президентом был избран Джимми Картер, Виатт был одним из тех немногих, кто сохранил свой пост. В госдепартаменте, видимо, решили, что, поскольку ситуация в Аргентине весьма критическая, а Виатт не только отлично в ней разбирается, но и умудряется поддерживать вполне лояльные отношения с хунтой, лучше оставить все как есть. В пользу Палмера сыграло также и то, что его жена, Флора Лусия Сармиенто Виатт, принадлежала к одной из самых влиятельных семей Аргентины, Доминго Сармиенто, бывшего президента страны. Он первый разделил население Аргентины на цивилизованных «европейцев» и варваров — «каудилло», «гаучо», «индейцев».

За те годы, что Палмер и Флора прожили в американском посольстве, были достигнуты большие успехи как в дипломатии, так и в бизнесе. Что же касается Кори, то ей приходилось всю жизнь как бы разрываться между двумя культурами. Она постоянно ощущала, что не принадлежит целиком и полностью ни к одной из них.

Будучи наполовину аргентинкой, она чувствовала себя отверженной и среди аргентинцев, и среди американцев. Аргентинцы не доверяли ей, считая ее одной из «гринго», а американцы почему-то обвиняли ее в подражании хиппи.

Позже, в восемьдесят четвертом году, попав на стажировку в Бруклин, она сразу обнаружила сходство между ним и Буэнос-Айресом. Недоверчивость и подозрительность были и здесь такими же неотъемлемыми чертами, как сердечные приступы и чувство безнадежности, как испанские слова, обозначавшие «злость» и «отчаяние», которые она часто повторяла про себя.

Вся разница была лишь в том, что согласные звуки в аргентинском наречии испанского языка были более мягкими, не такими резкими, как в пуэрториканском или доминиканском наречии, на которых многие говорили в Бруклине. И сами люди в Буэнос-Айресе тоже были мягче, раскрепощенней. Они даже лучше относились к своим праздникам, не то что обитатели Бруклина, так и норовившие попасть на операционный стол травматологического отделения именно в День независимости Америки.

— Я ввела катетер, — объявила Кориандр.

— По-моему, у него разорвана почка, так что надо побыстрее поднять его в операционную…

Терапевт стоял в ногах больного.

— Какие показания к операции? — спросил он с таким видом, словно в их распоряжении был какой-нибудь другой способ удалить пулю.

— Я никогда не слышала о пулях, которые растворялись бы сами, доктор.

Терапевт проигнорировал саркастическое замечание Кори.

— Если пациент умрет на операционном столе, — сказал он, — против нас могут возбудить уголовное дело. А если он скончается здесь, то мы просто отчитаемся перед комиссией по смертности и никаких проблем.

Терапевт красноречиво пожал плечами. Его бесцветные глаза за стеклами очков в розовой оправе как-то странно сверкнули.

— Вы шутите? — спросила Кори.

— Нет, не шучу.

— Тогда вы просто бредите, доктор.

— Подумайте сами, Виатт: он слишком плох, чтобы выжить.

— А по-моему, он слишком плох для смерти.

— Почему, Виатт?

— Очень уж молод…

— Никто не живет вечно.

Кори внимательно посмотрела на врача.

— Между смертью во сне в возрасте девяноста пяти лет и смертью от операбельного огнестрельного ранения существует огромная разница.

— Вы только наживете себе неприятности, Виатт.

— Предложите другой выход, позволяющий ему выжить, и я охотно его обдумаю, — вежливо сказала Кори.

— Сделайте сканирование и проверьте, действительно ли задета почка.

— У нас нет времени…

— Подумайте о бригаде, Виатт.

— Сделайте одолжение, Стэн, вернитесь лучше обратно к своему барбекю.

В голосе Стэна зазвучали нотки притворного сожаления:

— Я никогда не мог понять, почему вы выбрали травматологию, доктор Виатт. Ведь вам никогда не пришлось бы принимать столь ответственных решений, стань вы, к примеру, дерматологом.

Кори никак не могла привыкнуть к грубоватому обращению своих коллег, хотя давно уже свыклась со всеми остальными реалиями работы в больнице. Когда же ее начинали высмеивать, к Кори немедленно возвращалось детское ощущение постоянной борьбы за свое место среди сверстников. Ощущение борьбы чревато разочарованиями и потерями. Действительно, как это ей пришло в голову стать травматологом, а не педиатром, дерматологом, гинекологом или выбрать еще какое-нибудь место, где хорошо смотрится красивая женщина и не надо принимать решений, как в «мужской травматологии»? Возможно, из-за своего сложного детства Кори всегда стремилась к тесному общению с людьми, ей необходимо было быть полезной. А что может быть теснее связи пациента с врачом, в чьих руках находится его жизнь? Кто может быть ближе человека, пытающегося вырвать тебя у смерти? Кори никогда не отвечала на вопросы о причинах выбора своей профессии. Точно так же она не любила отвечать и на многие другие вопросы. Например, лет в восемнадцать-двадцать, когда стало чуть ли не неприличным признаваться в том, что она еще девушка, Кори была вынуждена выдумывать себе любовников. Учась в университете, Кориандр перестала отвечать на вопросы, касавшиеся возраста. Она стеснялась того, что ей еще не исполнился двадцать один год, когда поступила на первый курс. Поэтому она все время прибавляла себе год-другой. Она часто смущалась и этим держала всех остальных на расстоянии, как бы создавая между ними и собой своеобразный барьер.

Конечно, у Кориандр были друзья, но дружба всякий раз прекращалась, как только она переезжала вместе с родителями в другую страну. Ее отношения с друзьями из-за этого никогда не успевали стать по-настоящему близкими. Появление четырнадцатилетней Кориандр в американском посольстве в Буэнос-Айресе стало настоящим событием для сотрудников посольства. У этой девочки было все — родители, каких только можно пожелать, привлекательная внешность, темперамент, трудолюбие и выносливость. Кориандр Виатт принадлежала к тому типу красивых женщин, которые выглядят хорошо, даже когда им плохо. Так было и сейчас, когда ей исполнилось тридцать четыре. Все те же густые светло-русые волосы, которые всегда выглядели растрепанными, сколько бы она их ни причесывала; глаза цвета янтаря, в которых то прыгали золотистые искорки, когда Кориандр бывала счастлива, то появлялись черные точки, когда ей было тяжело. Безукоризненно вылепленное лицо, стройная фигура с высокой грудью. Переносица небольшого носа чуть-чуть блестела, так как Кориандр редко пудрилась, была усыпана мелкими веснушками. У Кориандр были очень красивые тонкие руки, которые находились в постоянном движении. В глазах Кориандр светился неизменный интерес ко всему, что она видела и слышала, трогала или пробовала. Голос ее мог быстро меняться, превращаясь из нежного и спокойного в громкий и резкий. Это немного напоминало шум автомобиля, издающего на разных скоростях разные звуки. Бывало, что Кориандр морщилась, лишь только слышала неграмотную речь, а иногда сама могла выдать такую цепочку выражений, от которых покраснел бы любой нью-йоркский таксист.