Родственные связи - Amazerak

Пока я размышлял над побегом, отцовский лимузин куда-то уехал — я из окна видел всё, что делалось возле ворот. А потом в дверь постучала Марфа, жена дворецкого Прохора и по совместительству старшая горничная, и позвала меня есть.

Никогда прежде мне не доводилось обедать вместе со слугами. Они обычно собирались за столом на кухне после того, как хозяева заканчивали приём пищи, а если были какие-то неотложные дела, ели когда придётся.

Сегодня за столом присутствовали почти все: повар Иван с помощником, дворецкий Прохор и три горничные. Не было только садовников и шофёра, ну и охранника, разумеется, который редко покидал свою будку.

Супруга Прохора являлась старшей горничной и кем-то вроде экономки. Вторая горничная — сухопарая, тощая, с длинным носом. Она была женой нашего шофёра. Третья — толстая рябая женщина лет тридцати, которая, поговаривали, до сих пор в девках ходит. Я слышал от одноклассников, что в некоторых домах горничные молодые и симпатичные — это было точно не про отцовский особняк.

Мне не нравились наши горничные, но не столько внешне, сколько из-за их привычки трепать языками. Эти сплетницы, казалось, знали всё, что происходит в особняке. Каждый чих становился предметом их обсуждений.

Слуги не удивились моему приезду. Оказалось, они уже знали, что отец возвращает меня домой и заранее подготовили комнату.

Когда я сел за стол, Марфа произнесла молитву — у нас в доме все были ужасно набожными — и мы приступили к еде. Никто меня ни о чём не спрашивал, словно я уезжал на пару часов в город, а на четыре месяца к чёрту на кулички. За столом царило неловкое молчание. Кажется, прислуга ещё не привыкла к том, что я — один из них.

Не успел я допить чай, как Прохор заявил, что есть одно дело, и нам надо идти наверх. Мы отправились в хозяйский дом, поднялись на второй этаж.

Дворецкий был уже немолод. В волосах виднелась проседь, а от носа к уголкам рта тянулись глубокие складки. Он и раньше никогда не выказывал ко мне пренебрежения, да и сейчас общался вполне уважительно, хоть и перестал выкать и называть меня «ваше сиятельство».

— Его сиятельство велели измерить твои показатели, — сказал Прохор. — Его сиятельства сейчас нет дома, и это сделаю я.

— Да пожалуйста, — буркнул я.

Ну вот, теперь папаша узнает, какой у меня уровень. Наверное, потребует ответа, как я смог так быстро прокачаться. Я ему, понятное дело, ничего говорить не собирался, но он и сам мог догадаться. Болховская же догадалась.

Часть этажа занимали отцовский кабинет и оружейная, куда мне никогда не дозволялось заходить, часть отводилась под личные покои. Дворецкий повёл меня в комнату, расположенную рядом с оружейной. Здесь стоял прибор для измерения энергетики.

Я сел в кресло, Прохор включил компьютер и надел мне на голову обруч, соединённый проводами с прибором, а затем устроился во вращающемся кресле за столом и стал щёлкать мышкой, глядя в экран.

— Интересно… Новая модель ИК, — сразу же отметил дворецкий, он в этом кое-что смыслил. — Помнится, у тебя был «Луч», а сейчас «Нейрон»… А7. Седьмого поколения? Тебе новый установили?

— Да, старый барахлил, поменяли.

— Интересно-интересно… Они ведь совсем недавно на рынке появились. У его сиятельства тоже ИК седьмого поколения. Буквально в прошлом году установили. Только фирма другая… Так, что тут у нас… Поразительно! Кирилл, откуда у тебя столько энергии? Не могу понять, то ли программа сбоит, то ли…

— Всё нормально с программой. У меня пять тысяч шестьсот единиц, двадцать третий уровень.

— Надо же… А тут у нас что? Да, Кирилл, ты сильно вырос за эти месяцы. Очень серьёзный прогресс, я бы даже сказал, невероятный! Не поверил бы, если б не увидел собственными глазами.

— Да, прогресс есть, — согласился я.

— Сейчас информацию скопирую, так… — дворецкий ещё долго вглядывался в экран и вчитывался к массу различных параметров, фиксируемых моим ИК, но ничего больше не говорил. Наконец, он закрыл программу. — Ну вот и всё, процедура окончена. Можешь отдыхать.

Архип снял с меня обруч, и мы отправились обратно в пристройку.

— Пока поживёшь здесь, — сказал дворецкий. — Мне неизвестно, какие у его сиятельства на тебя планы. Сейчас тебе велели помогать по дому и в саду, если понадобится.

— По дому? Я что, теперь слуга?

— Я лишь передаю указания его сиятельства. А ещё тебе не велено покидать территорию усадьбы без его личного разрешения. Если понадобится что-то в городе, говори мне или Артуру.

— Ну обосраться!

— Грубость вовсе ни к чему, Кирилл. Не стоит так выражаться в доме.

— А тебе не стоит указывать мне, что делать, — вспылил я. — Я в слуги вам не нанимался.

— Кирилл, — сдержанно проговорил дворецкий, — я всего лишь следую указаниям его сиятельства, и твоё нынешнее положение так же обязывает тебя к этому. Ты должен понимать, что…

— Я всё прекрасно понимаю, и хватит об этом.

— Хорошо, Кирилл, рад, что понимаешь.

Мы зашли в пристройку, и дворецкий хотел идти наверх, но я остановил его.

— Погоди, Прохор.

— Да, я тебя слушаю

— Можно тебя на два слова наедине? Только не здесь. На улице.

— Придётся одеваться. Холодно нынче. Давай лучше на второй этаж поднимемся, там сейчас всё равно никого нет.

— Ладно, без разницы, пошли.

Мы поднялись на второй этаж пристройки. Возле лестницы находился небольшой холл с диванами и телевизором, остальное же пространство занимали три квартирки, в двух из которых размещались семьи дворецкого и шофёра. Третья, кажется, пустовала.

Я заглянул в коридор и, никого не обнаружив, заговорил:

— Слушай, Прохор, ты же знаешь, что тогда произошло.

— Прости, Кирилл, я не понимаю, о чём идёт речь. Что именно я знаю?

— За что отец убил мою мать? И почему он меня ненавидел всю жизнь? Этому же есть какая-то причина, верно? Ты давно служишь, ты знаешь всё, что происходило в этом доме.

— Прости, но я не буду говорить на данную тему, — ответил обычным вежливым тоном дворецкий.

— Почему? Я хочу знать правду. Я имею право знать правду!

— Если его сиятельство посчитает нужным что-либо рассказать, он расскажет. Я не вправе обсуждать столь личные для его сиятельства темы.

— Личные? Да это меня касается. Моей жизни!

— Кирилл, пожалуйста, давай прекратим препирательства. Я всё сказал и повторять не намерен, — в голосе дворецкого появились командные нотки. Именно таким тоном он общался со слугами. — Ступай к себе в комнату и отдыхай. Если понадобишься, я дам знать.

«Ну собака старая, ты мне всё расскажешь, — злился я про себя. — Всё знает и молчит, гад. Ну или мой папаша расскажет… перед тем, как сдохнуть».

Но сейчас спорить было бесполезно, и я отправился в свою комнату.

Делать было нечего, и я занялся упражнениями. Третий уровень телекинеза позволял поднимать силой мысли небольшие предметы величиной не более цветочного горшка и удерживать его несколько минут. Тренировки же служили развитию ментальной моторики, которая была необходима для различных манипуляций с объектами.

Я взял одну из книжек, которые лежали на приколоченной к стене полке, и стал перемещать её взглядом из одной точки пространства в другую, стараясь не сбиваться с ровной траектории. Затем принялся двигать предмет зигзагами, спиралью и прочими фигурами. Это уже было сложнее. Хотел потренировать броски, но в не решился, чтобы не наделать шума.

Так увлёкся, что просидел часа два, а когда стемнело, отправился в сад, чтобы осмотреть ограду в задней части усадьбы. К сожалению, слепых зон у камер не было, и где бы я ни перелез, охранник всё равно это заметит. Попытался использовать телекинез, чтобы отвернуть в сторону одну из камер, но мой навык пока был слишком слаб для этого.

Снова позвонил Марине.

— У меня идея. Давай сделаем так: я скажу, куда подогнать машину, а сам перелезу через забор и убегу. Там надо через лесопарк пройти до микрорайона Берёзовый. Ждите меня там.

— Нет. Жди, когда мы тебе дадим сигнал.

— Да чего ждать-то? Просто скажи своим, чтобы машину подогнали. Ничего сложно в этом нет.

— Имей терпение, — настойчивее произнесла Марина. — Тебя никто не бросит, но надо всего лишь немного подождать. Я тебе уже объясняла, почему.

— Ладно. Только не затягивайте. Пока, — я закончил вызов, выругался про себя и поплёлся обратно к дому, размышляя о том, что готовит мне завтрашний день.

А ведь папаша мой — та ещё