Ластики - Ален Роб-Грийе

Розыски, которые он уже предпринял, не дали никакого результата. Были обнаружены многочисленные и совершенно четкие отпечатки пальцев, оставленные, как нарочно, повсюду; они должны принадлежать убийце, но в громадной полицейской картотеке таких нет. А стало быть, все прочие данные не могут вывести на его след. Осведомители тоже не дали никакой зацепки. Где же в таком случае следует искать? Очень маловероятно, чтобы убийца принадлежал к преступному миру города или порта: картотека составлена так тщательно, а осведомителей так много, что ни один злоумышленник не смог бы проскочить сквозь эту сеть. Лоран знает это по большому опыту. На данный момент ему уже было бы хоть что-нибудь известно.

Так кто же это? Новичок-одиночка? Дилетант? Психопат? Но подобные случаи очень редки; к тому же след дилетанта распознать легко. Напрашивается вывод: некто прибыл издалека только лишь затем, чтобы совершить это убийство и тут же уехать. Хотя вряд ли тут обошлось без серьезной подготовки, уж больно чисто сработано…

Но поскольку центральное ведомство хочет заняться этим делом и даже забирает у него труп, не давая провести экспертизу, то все замечательно. Пусть не воображают, будто его это задело. Для него этого преступления словно бы и не было. В сущности, это все равно как если бы Дюпон покончил с собой. Отпечатки принадлежат неизвестно кому, и раз никто не видел преступника…

Нет, даже лучше: вообще ничего не произошло! От самоубийцы все же остается труп; а тут трупа как не бывало, и высокое начальство просит не вмешиваться. Замечательно!

Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Жертва отсутствует. Что касается убийцы, то он словно с неба свалился, и сейчас, конечно, он уже далеко, отправился обратно.

6

Мелкие крошки, две пробки, кусочек почерневшего дерева: сейчас это стало похоже на человеческое лицо, с апельсиновой кожурой вместо рта. Радужные пятна мазута дополняют причудливую клоунскую физиономию, фигуру в ярмарочном тире.

Или это сказочный зверь: голова, шея, грудь, передние лапы, туловище льва с длинным хвостом и орлиные крылья. Зверь с алчным видом приближается к бесформенной добыче, разлегшейся чуть поодаль. Пробки и кусок дерева все еще на прежнем месте, но лицо, которое из них составилось, исчезло. Прожорливое чудовище – тоже. На поверхности воды осталась только расплывчатая карта Америки, и то лишь если постараться ее увидеть.

«А если перед тем, как распахнуть дверь, он снова включит свет?» Как обычно, Бона не захотел прислушаться к его замечанию. И нечего спорить. Но вышло так, как если бы Дюпон действительно снова зажег свет: Гаринати мог бы перед этим выключать его сколько угодно, однако если бы хозяин дома, поднявшись наверх, включил бы свет перед тем, как распахнуть дверь, получилось бы то же самое. Он появился бы на пороге ярко освещенной комнаты.

Да что там! Так или иначе, но Бона допустил просчет, раз он, кому Бона доверил дом, не выключил свет.

По забывчивости? Или нарочно? Ни то, ни другое. Он собирался выключить свет; через секунду он сделал бы это. Дюпон слишком скоро поднялся наверх. Какой тогда в точности был час? Он сработал недостаточно быстро, вот и все; и в общем, если ему не хватило времени, это еще одна ошибка в расчетах, ошибка Бона. Как он теперь это уладит?

Похоже, Дюпон был ранен. Но это не помешало ему убежать в укрытие; Гаринати явственно слышал, как он запер за собой дверь. Оставалось только уйти. Серая дорожка, двадцать две ступеньки, сверкающие перила с медным шутом внизу. Вещи опять утратили какую-то частицу своей прочности. Револьверный выстрел прозвучал так странно; нереально, фальшиво. Впервые он воспользовался глушителем. Хлоп! Как пневматический пистолет; даже муху не испугаешь. И сразу же все заполнилось ватой.

Возможно, Бона уже знает. Из газет? Для утренних было слишком поздно; да и кому охота сообщать о неудавшемся преступлении? «Попытка убийства: вчера кто-то выстрелил из игрушечного пистолета в безобидного профессора…» Бона всегда знает.

Прошлой ночью, вернувшись домой, Гаринати нашел записку, написанную рукой начальника: «Почему вы потом не пришли ко мне, как мы договаривались? У меня есть для вас работа: они засылают к нам специального агента! Это некий Уоллес, он снимет себе комнату на театре военных действий. Ему бы утром приехать! Все в порядке. Жду вас завтра, во вторник, в десять. Ж. Б.». Как будто он уже узнал об успехе вчерашнего дела. Просто он не представляет себе, что оно могло провалиться. Когда он на что-то решается, это не может не произойти. «Ему бы утром приехать». Все наоборот! Он приехал вовремя.

Отыскать этого Уоллеса не составило труда, но он упустил и его тоже. Но его найти легко. А для чего? Что ему сказать? Когда сегодня, ранним утром, он методично разыскивал Уоллеса в этом квартале, ему казалось, будто он должен срочно сообщить ему нечто важное; но теперь он не знает, что именно. Он как будто бы обязан помочь Уоллесу выполнить задание.

Ладно, первым делом надо сообразить, как исправить вчерашний промах. Встреча назначена на десять. Для Бона имело большое значение, в какой день и в котором часу будет убит Дюпон. Тем хуже для него; пускай на этот раз примирится с неизбежностью. А другие, кого Гаринати не знает, вся Организация вокруг Бона и еще выше, вся эта громадная машина, – остановилась ли она из-за него? Он объяснит, что не виноват, что не успел, что все произошло не так, как планировалось. Но еще не все пропало: завтра, быть может даже сегодня вечером, Дюпон будет убит.

Да.

Он вернется и снова будет ждать его, за живой изгородью, в кабинете, заваленном книгами и черновиками. Вернется по своей воле, с ясным умом, с новыми силами, напрягая внимание, «взвешивая каждый свой шаг». На столе лежит каменный кубик, с закругленными углами, с отполированными, словно от износа, боками…

Развалины башни, освещенные молнией.

Двадцать одна деревянная ступенька, и еще одна – мраморная.

Плиточный пол в коридоре.

Три ломтика ветчины на тарелке, приоткрытая дверь.

В столовой ставни на окнах закрыты; в кухне – тоже, сквозь их щели просачивается слабый свет.

Он идет по газону, чтобы под ногами не шуршал гравий дорожки, которая кажется более светлой, чем клумбы по ее сторонам. Окно кабинета, среднее окно во втором этаже, ярко освещено. Дюпон еще там.

Звонок у калитки молчит.

Без пяти семь.

Нескончаемая улица Землемеров, вся пропахшая селедкой и супом с капустой, от самых окраин, без света, и сеть немощенных проулков между жалкими бараками.

Когда стемнело, Гаринати в ожидании назначенного часа пустился бродить среди вонючих зарослей дырявых тазов и проволоки. Письменные инструкции Бона остались у него в комнате – он давно выучил их наизусть.

Эти документы – точный план сада и дома, подробнейшее описание всех помещений, перечень действий, которые он должен совершить, – документы эти написаны не Бона; сам он написал лишь несколько листков, касающихся собственно убийства. Гаринати не знает, кто был автором остального; вернее, даже авторами, ведь в домике должны были побывать несколько человек, чтобы произвести необходимые наблюдения, запомнить расположение комнат и мебели, изучить привычки обитателей, вплоть до того, какая половица скрипит под ногой, а какая – нет. А еще кто-то во второй половине дня отключил звонок у калитки.

Маленькая застекленная дверь жалобно заскрипела. Убегающий Гаринати толкнул ее чуть сильнее, чем надо было.

Остается еще узнать, как…

Вернуться, не мешкая. Теперь там только глухая старуха. Подняться наверх и проверить все на опыте. Затаившись в темноте, отметить тот миг, когда ни о чем не подозревающая рука включит в комнате свет.

Другой вместо него… Ни о чем не подозревающая рука. Его рука.

Убийца всегда возвращается…

А если Бона знает? Но и здесь торчать нечего! Бона, Бона, Бона… Гаринати выпрямился. Он шагает по мосту.

Похоже, сейчас пойдет снег.

Другой вместо него придет, взвешивая каждый шаг, с ясным умом, по своей воле, свершить неотвратимый акт правосудия.

Каменный кубик.

Неисправная сигнализация.

Улица, пропахшая капустным супом.

Немощенные проулки, которые теряются вдали, среди проржавевшего железа.

Уоллес.

«Специальный агент»…

Глава первая

1

Уоллес прислоняется спиной к поручням у входа на мост. Это еще молодой человек, высокий, спокойный, с правильными чертами лица. Его костюм и праздный вид вызывают легкое удивление у запаздывающих рабочих, которые спешат в порт: как-то странно видеть в такое время, в таком месте человека не в рабочей одежде, не на велосипеде, никуда не спешащего; какая может быть прогулка рано утром во вторник, да и кому вздумается гулять в этом квартале. В этой независимости от места и времени есть что-то неприличное.