«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

То есть не цоп! — господин-то его стеком по этой лапе: хрясь! Она и убралась обратно.

Мякишу (с непривычки) дурно стало: голова закружилась, живот крутить начало. Он на волю быстренько выбрался. И к колодцу — воды холодной попить

Господин за ним, неторопливо.

Повар кривой увидел, что на Мякише лица нет, выбежал. Что случилось, спрашивает. Господин его послал наверх, сказать, что в пятнадцатом отделе сетка прохудилась, пускай тотчас же заменят.

И сам спрашивает:

— Ну что, Мякиш, не признал, кто это?

Мякиш головой мотает. Поди признай, ага. Тут цирк шапито недавно в город приезжал, с передвижным зверинцем, бородатой женщиной и парадом уродцев — и то таких чудес не казал.

Господин веселится, стеком себя по бокам хлещет.

— Книги это, источник знаний. Неужто не понял, дурачок?

А откуда же Мякишу понять, коли в школе они совсем не такие?!

А господин-то это все прекрасно знает. И Мякишу разъясняет:

— Книги, они такие бестии, опаснее и не сыщешь. Потому и зовут наше заведение бестиарием. По-научному. Мы тут книги чтим.

— А почему они опасные-та? — шмыгает носом Мякиш.

С книгами он раньше не особо сталкивался. У тетушки Пакли их не было, а в школе и не до книг.

— Ты же сам видишь — даже не понять, какие обликом. То такие, то сякие, то этакие. С книгами ведь как выходит? Овечками прикинутся, а сами на человека нападут и в мозг ему просочатся! Особенно на неподготовленного.

Мякиш аж содрогнулся.

Господин покивал и мрачно добавил:

— И что они там в неокрепшем мозгу сделают — кто знает… Потому мы здесь людей и бережем. Изо всех сил!

Мякишу жалко-жалко всех неокрепших мозгами, он и предлагает:

— Так надо по буквам их растащить, чтобы не пакостили!

— Верно ты Мякиш думаешь, — похвалил его господин. — Умница. Да только нельзя. Это же культура и есть, такая вот она в натуральном-то виде. Если книжку окоротить, причесать да разбавить, можно и на людях показывать. Когда она смирная и не брыкается, то много пользы может принести. Мы ей такой окорот и даем. Нигде столько книг не сыщешь, как в нашем подвале. К нам и за книгами, и за цитатами со всего города ходят.

— За чем? — не понял Мякиш.

— Кусочками книжными. Да сам посмотришь, как учителя придут учебник обновлять.

— А может, я лучше здесь? — неохота Мякишу даже приближаться к этим бестиям.

— Ничего, ты справишься, как попривыкнешь, — утешает его господин. — Я, главный укротитель бестиария, в тебя верю.

И ведь прав оказался!

День прошел, другой — научился Мякиш в подвал спускаться.

Потому что помощь постоянно требовалась: решетки в негодность приходили, будто жевал их кто, убираться надо было, проветривать.

А потом доверили Мякишу и главное, для чего господин укротитель его нанимал: кормить книги. Потому что повару тяжело хромать по подвалу, а словоплетов с верхних этажей эти бестии боялись.

Сначала Мякиш вообще не понял, зачем и чем их кормить. Пускай бы так сидели, меньше бы до чужих мозгов охочие были!

Но господин укротитель все объяснил в подробностях: тут ведь такое дело тонкое, просто-таки ювелирное. Книги — они же на словах замешаны, и им буквы требуются. Тем, что толстые — по полведра в кормушку, а тоненьким и ковшика хватит. Это потому что они взаперти сидят — были бы на вольных хлебах, им бы уличных буковок хватало. Как тем коровам, что по городу шатаются: в канаве травки пощипали, на пустырь пошли — клеверу наелись, белье висит на веревочке, сушится — полотенцем закусили. Но нельзя же книги так на улицы выпускать! А с другой стороны, тут же не каторга, а культурное заведение. Оплот. За книгами приходят, к людям их выводят. Книга должна в хорошем состоянии быть. Истощенная, она и ходить-то не сможет, какой интерес с такой общаться.

Но опять же во всем мера нужна: чуть дай им воли, они тебе такое устроят, рад не будешь. И сетки рвут, и решетки ломают, и пол каменный шкарябают, прокопать надеются. Тоже глаз да глаз нужен.

Понемногу Мякиш и сам во всем разобрался. Понял, как порядок в подвале поддерживают.

После завтрака (если дождя не было) повар на дворе постирочный чан ставил. И начинал в него буквы засыпать из разных вольеров. А Мякиш деревянной лопатой в чану возюкал, чтобы буквочки перемешались лучше. Каких букв сегодня больше надобно — господин говорил после утреннего осмотра. Потом Мякиш ведром комбикорм этот черпал — и нес в подвал довольствие.

И повар тоже своим ведром зачерпывал. Потому что к некоторым книгам Мякиша не подпускали, боялись за него. Господин укротитель объяснил, что это для взрослых, сочинения прельстительные и обольстительные. Они там у себя вечно клубились какими-то странными штуками и хихикали зазывно, бестии бесстыжие.

У Мякиша в подчинении книжки были попроще: не особо буйные. И такие, и классики. Такие были поживее, зато классиков в город таскали по поводу и без повода. Поэтому в подвале они по большей части отсыпались.

Как кормили книги буквами — это одно. Но их еще лечить требовалось! Но сначала, наверное, лучше про охранять. На каждом стойле табличка висела красивая. Там название книжки писали, чтоб не перепутать. А путь на волю ей перегораживала рецензия: решетка такая. В решетке дверца была, аннотацией называют.

Мякиш аннотацию отпирал и буквы в кормушку высыпал. А там уж каждая бестия с ними разбиралась, как ее душа пожелает.

Решетки были красивые, витиеватые, с узорами. Произведения искусства просто. Большинство книг эти рецензии страсть как не любило, грызло, кидалось на них, выломать старалось. Особенно буйным приходилось усиленные, двойные и тройные ставить. И менять на свежие постоянно. Так что люди с верхних этажей без дела никогда не сидели.

Но были книги и спокойные, такую из-за рецензии и не видать, не слыхать. Так, повоет иногда — и снова молча лежит, думает.

Иногда и самые шумные вот так у стеночки лягут и ни гугу. Тогда Мякиш господина укротителя звал: хороший отзыв книжке требовался, как леденец дитяте. Отзывы в бестиарий люди приносили. А если хороших слов ни у кого не находилось, и сами делали.

Только штука-то вот в чем была…

Принесут с улицы отзыв, и слов-то в нем немного, и составлен простенько, а бестия сразу оживет, перья распушит и давай по камере ходить, красоваться. На товарок поглядывать хитренько. И ворковать, и курлыкать, и что-то из себя изображать.

А свой отзыв на верхних этажах сделают… И слов вроде побольше налепят, да не простых, сиропно-сахарных, чтобы бедная не хирела: а все одно куксится, капризничает. Не радуется. Хвост подожмет, скукожится и в угол всеми глазами уставится.

Отзыв, к примеру: «Эта работа — настоящий, написанный кровью сердца шедевр в ряду поделок, сляпанных ради барыша» — полежит-полежит у клетки, да слова и разбредутся по своим делам, а то и на буквы рассыплются.

Мякиш заметил: другие книги все равно обижаются, даже если самой бестии такой отзыв не в радость. Тоже дуться начинают. Вообще караул: слова из отзыва под ногами путаются, буквы по стенам блошками скачут, в клетках вой и шипение стоят, не унять.

Поначалу Мякиш расстраивался, чинить такие отзывы пытался. Слова поймает, в угол загонит и переиначит маленько: вдруг переделанное понравится?

«Эта работа — настоящий, сляпанный ради барыша шедевр в ряду поделок, написанных кровью сердца». Красиво. Умное Слово с плеча кивает, поддакивает.

Убедится, что слова хоть чуть-чуть рядом встали. Если разбредаются, букв добавит, ашек, ишек и ошек, чтобы лапками слова держали. Особо вредных слов не держит, пусть ползут. Все одно в подвале сдохнут.

Иногда складно получается: «О! Эта работа и шедевр, и поделка, и барыш! А кровь сердца сляпана настоящая». Вот сам бы читал да радовался.

Что получилось — в клетку закидывает, аннотацию открыв.

Да только тоже ничего хорошего. Бестия еще пуще заходится. У особо нервных пена из пастей прет, хрипеть начинают.

Поглядит-поглядит Мякиш на это безобразие, плюнет и наверх уходит. К солнышку. Ничего. Посидят эти твари в холодном подвале, тишине и темноте, голодные — и без отзывов утихомириваются. Бестии.

Очень Мякиш господина укротителя зауважал, как около книг потерся: его-то, Мякиша, работа, плюнуть да растереть. Накорми, решетки проверь — и гуляй себе. А господину укротителю их ведь в город приходится выводить да следить, чтоб не покусали кого.

Ежу понятно, что святым здесь не будешь: какую бестию на выход брать, которая лоснится вся, как жеребец вороной, необъезженный, хвостом раздвоенным бьет и зубами-кинжалами клацает, или проверенную, спокойную, зубки у которой от времени стерлись, грива осыпалась?

Любимый зверь господина укротителя был заслуженный классик. Огроменный. С виду грозный — только ветхий уже, подслеповатый и добренький. На него и ошейника-то не требовалось, так, гриву начешут, накинут поводок — «Глубина содержания, широта охвата жизни и художественное мастерство не имеют равных в мире» — и ведут: народ культурно просвещать. С боков поддерживают.