«Если», 2010 № 09 - Журнал «Если»

Чемберс улыбнулась из глубин своей постазотной головной боли.

— Триста шестьдесят шесть тысяч девятьсот двенадцать буррито, — заключила она.

Заведующая кафедрой хронобиологии Калифорнийского университета в Беркли, откинула со лба прядь седых волос и

обратилась к последней ниточке времени, свернувшейся запутанным клубком на дне тусклой серебряной емкости.

— Я не теряла времени даром, — проговорила она. Женщина завернула крышку на емкости и убрала последнюю в ящик стола, где также находились пара перчаток, небольшая черная коробочка, три крохотных поблекших от времени блистера, медаль Нобелевского лауреата и пачка арбузной жевательной резинки. Она вынула эту пачку — как приятно, хотя и неловко снова ощутить себя молодой, — а потом задвинула ящик и заперла его.

Физика в ее время сделалась довольно странной, но еще недостаточно странной для рутинного путешествия во времени. Человечество еще не познакомилось с другими разумными существами, и Янине не пришлось более столкнуться со сборщиками временного утиля. Жизнь ее к концу сделалась удивительно рутинной.

Тем не менее она хорошо распорядилась своим временем. Исследования привели ее к новым представлениям о влиянии скорости движения на время в пути, а также существованию серьезных, подчиняющихся суточному ритму расстройств, коренящихся в основе десятка умственных и физических болезней. Коллеги-хронобиологи с каждым годом все более расширяли области применения.

Откинувшись на спинку кресла, она положила ноги на стол и отправила в рот пластинку жевательной резинки.

Физика все догонит, и физиология будет готова.

Юлия Галанина

Зверинец

Иллюстрация Владимира Овчинникова

Вдоль стены осторожно пробиралось Умное Слово, поджав хвост и семеня мохнатыми лапками. Может быть, это была Квинтэссенция. А может, еще что — хвост-то оно поджало, а Мякиш и так был не очень силен в распознавании Умных Слов. Сюда они редко забредали, боялись.

Не зря боялись-то. Пацаны такое поймают, на хвост наступят — оно всеми своими ста ножками землю скребет, мяучит жалобно и ядом плюется. Только недалеко — все штаны оплюет, а обидчикам хоть бы хны. Ее яд только на культурных действует.

Интересно все-таки, что за Умное Слово в лачугу тетушки Пакли пожаловало? Сосед тетушки, мясник, хвалился, что умеет их читать и различит с первого взгляда, только Мякиш ему не верил: где бы это он научился? Таких грамотеев в их околотке не водилось: чтобы правильно знать культуру.

У них все по-простому, тетушка Пакля буквы даже не складывает — выметает с руганью за порог, если забегут. Как начнет метлой махать и материться — буквочки пулей улепетывают. Она сказала как-то Зяблику, когда в добром настроении была: они опасные, один вред. Мозги только забивают. Картинки куда как завлекательнее. А для букв школа есть, оплот культуры, пусть там и сидят, не высовываются.

Мякиш-то любил потихоньку буковками баловаться. На заднем дворе, пока никто не видит, наловить их полное ведро и слова лепить. Обыкновенные. «Каша» там или «небо». Или еще чего, что на глаза попадется. Слова получаются коротенькие, юркие, шмыг — и нету. Или снова на буквы распадутся, ежели неправильно слепил, и уже так, врассыпную, деру дают, как кто горох рассыпал. Главное, чтобы никто из пацанов не увидел: они любят похабными словами баловаться, налепят их криво-косо и ржут, по земле катаются. А Мякишу стыдно.

В школе так играть не получается. Там слова-то сушеные, в букварях на булавки пришпиленные. И буковки с мылом вымыты: от этого они не скачут, трепыхаются лишь по коробочкам. Играть ими неинтересно — слова совсем дохлые выходят, одно расстройство.

А чуть поживее слепишь: учителка засечет и — хрясь! — указкой по парте: некультурно. И пухлые щеки гневно дрожат. Нельзя ведь говорить «булок нажрался», нужно «отведал мучных изделий». Правда, это она в школе только культурная, после школы обычная, как все. Мякиш отродясь не видел, чтоб она мучных изделий отведывала: лопает пирожки, только за ушами трещит. Разве что жирные пальцы платком вытирает, не об одежду.

Мякиш поймал Умное Слово, по пушистой спинке погладил. Оно, видать, расчувствовалось, не стало ядом плеваться, свернулось устало спиралькой. По нему видно — дрожит, вот-вот на буквы распадется, из последних сил держится. А жаль — Умные Слова на дороге не валяются. Их так просто не слепишь, это тебе не «каша». И сами длинные, как колбаса, и буковок в них напихано редких, такие и не враз поймаешь.

Мякиш Слово под рубашку запихал, пустые ведра подхватил — и к колодцу за водой. Скоро тетушка Пакля должна вернуться — увидит, что вода в доме кончилась, метлой отходит за милую душу.

Она пошла узнать, не нужен ли кому мальчик на побегушках. Прекрасный мальчик, работящий и сообразительный. Мякиш надеялся, что такой понадобится булочнику: тогда не жизнь будет, а песня. Тетушка его мечтания на корню обрубала, говорила, высоко больно метит, хорошо, если такого дармоеда и лодыря сапожник смилостивится, возьмет в учение.

Вообще-то она хорошая, тетушка Пакля. Когда добрая. И трезвая.

Колодец на перекрестке улочек выкопан, к нему всегда очередь. Там площадь, удобно — и лошади могут попить, и прохожие. Мальчишки не чинятся, зачерпывают им из ведра. Прохожим, конечно, не лошадям. Для лошадей отдельная поилка.

Мякиш к колодцу бежит вприпрыжку, а сам примечает: толпа-то большая, все приятели здесь. Оно хорошо, да только Умное Слово жалко — не переживет оно встречи с этакой оравой. Они же его вмиг растреплют на буковки. А оно и так, несчастное, до сих пор трясется. Умным Словам в стае бегать хорошо, тогда они худо-бедно отплеваться могут, либо у образованных людей дома, где их любят. Поодиночке да еще в некультурном месте они быстро загибаются.

Надо бы Умное Слово в хорошие руки отдать. Оно видное, вон хвост какой богатый, и ног много.

Приметил Мякиш одного господина, что из лавки шел: красивый такой господин, сапоги крепкие, большие, выше колен. На руках перчатки, а в руках палочка с наконечником — стек называется. Заместо хлыста у некоторых. И шляпа. И усищи — во! Круче, чем у булочника, завиты. А главное, культурный: два ведра первосортных букв за ним мальчик из лавки несет, пыхтит.

Мякиш — к нему. Встал, дорогу загородил, смотрит снизу вверх широко распахнутыми глазами и требует:

— Дяденька, возьмите это! Она смирная!

Умное Слово из-за пазухи за хвост выудил, держит на весу и слегка трясет, чтобы шерстинки на хвосте дыбом встали. Слово лапочки свесило, пригорюнилось, как горжетка ношеная колышется.

Господин нахмурился:

— Это не она, а он. Не видишь разве, как оканчивается? Изм!

— Дяденька, возьмите! — умоляет Мякиш. — Пропадет ведь здесь, болезное. А мне домой надо, воды еще набрать.

— Да оно сдохло уже! — басит господин и Умное Слово палочкой своей по передней лапе — торк!

Слово лапочки поджало, голову подняло и зашипело. Мякиш пустое ведро выпустил, подхватил бедолагу лохматую двумя руками. Умное Слово ему на плечо забралось и замерло там, шею Мякиша хвостом обвив. Набычилось: сейчас господину в глаз ядом плюнет.

Господин развеселился.

— Любишь слова, я вижу? — спрашивает.

Мякиш плечами пожал кособоко.

— Жалко его, пропадет, — объясняет сбивчиво. Уже и не рад, что связался.

— А сам-то ты кто?

— Мякиш. Я у тетушки Пакли живу. Скоро у сапожника работать буду. Или у булочника.

— Это хорошо, это правильно, — одобрил господин. — А где дом тетушки Пакли?

Мякиш скрывать не стал:

— А вон, пятый по улице.

Все одно в доме тетушки Пакли господину поживиться нечем.

— Значит так, Мякиш: мне с твоей тетушкой потолковать надо. Иди за водой, как шел, а я тебя у тетушки подожду. Может быть, мы с ней столкуемся и без сапожника.

Мякиш глаз прищурил, глянул — у колодца-то пусто, все разошлись. Можно быстро обернуться, и Умное Слово никто не тронет.

— Ладно, — сказал он важно и припустил со всех ног.

Дома тетушка Пакля сияла, как чайник начищенный.

Даже странно: господин-то так с ведрами, полными букв, и приперся. Мальчишке-посыльному все едино, несет их себе за покупателем. На чисто вымытый пол ношу поставил, а буквы-то улепетывают потихоньку, ведра без крышек. Перевалится какая-нибудь через бортик — и шмяк на пол! На другого тетушка Пакля заорала бы, ногами затопала, чтобы не запакощивал всякой дрянью жилье, а господину с рук сходит.

Когда Мякиш пришел, они уже об оплате сговаривались: сколько тетушка будет получать за труд Мякиша. Сговорились быстро, господин столько денег посулил, сколько булочник подмастерью не платит, не говоря уж о мальчике на побегушках.