Опасный канун - Туве Янссон

Всей семьёй овладело величайшее волнение. Они забыли о своём страхе перед Эммой и, болтая и размахивая хвостами, собрались у воды.

Дом пришвартовали у высокой рябины. Муми-папа крепко привязал фалинь к своей палке и воткнул палку прямо в крышу чулана.

— Не смейте портить суфлёрскую! — крикнула Эмма. — Вам здесь что, театр или проходной двор?

— Должно быть, театр, раз вы так утверждаете, — смиренно ответил Муми-папа. — Но мы просто не знаем, что такое театр.

Эмма молча уставилась на него. Потом покачала головой, пожала плечами, громко фыркнула и продолжала подметать пол.

Муми-тролль стоял и смотрел вверх на рябину. Рой пчёл и шмелей гудел вокруг белых цветов, а ствол, красиво изгибаясь, образовывал округлую развилину, как раз впору, чтобы спать, если ты маленький.

— Ночью я буду спать на этом дереве, — вдруг сказал он.

— Я тоже, — подхватила фрёкен Снорк.

— И я! — крикнула крошка Ми.

— Мы спим дома, — решительно сказала дочь Мимлы. — На дереве могут быть муравьи, и если тебя укусят, ты распухнешь и станешь больше апельсина.

— А я и хочу стать большой, я и хочу стать большой! — крикнула крошка Ми.

— Будь пай-девочкой, — сказала её сестра, — не то явится Морра и заберёт тебя.

Муми-тролль по-прежнему стоял у рябины, разглядывая зелёный шатёр листвы. Всё было так, как дома в Муми-доле. Он начал насвистывать себе под нос, размышляя, где бы достать верёвочную лестницу.

Тут на всех парах прибежала Эмма.

— Перестань свистеть! — крикнула она.

— Почему? — спросил Муми-тролль.

— В театре свистят при провале, — низким голосом сказала Эмма. — Вы даже этого не знаете.

Продолжая бормотать себе что-то под нос и размахивая метлой, она потащилась в темноту. Все в растерянности глядели ей вслед, и на мгновение у них испортилось настроение. Но потом про всё позабыли.

Когда настал час отходить ко сну, Муми-мама устроила на рябине постель. Затем набила съестным маленькую корзинку для завтрака, Муми-тролль и фрёкен Снорк должны были распочать её завтра утром.

Всё это время Миса не спускала с неё глаз.

— Да, вот было бы хорошо хоть разочек поспать на дереве, — наконец сказала она.

— А что тебе мешает? — спросила Муми-мама.

— Меня никто не приглашал, — угрюмо ответила Миса.

— Возьми подушку, малышка Миса, и полезай к ним наверх, — сказала Муми-мама.

— Нет, теперь мне уже расхотелось, — сказала Миса и пошла восвояси. Потом села в углу и расплакалась.

«Почему всё бывает вот так? — думала она. — Почему всё всегда складывается для меня так печально и сложно?»

А Муми-мама всю ночь не могла сомкнуть глаз.

Она лежала, прислушиваясь к бульканью воды под полом, и у неё кошки скребли на сердце. Она слышала, как Эмма, бормоча себе под нос, ходит взад и вперёд у стен дома. В глубине леса кричала какая-то неведомая зверюшка.

— Муми-папа, — прошептала она.

— Мм… — ответил он из-под подушек.

— У меня кошки скребут на сердце.

— Всё будет хорошо, вот увидишь, — пробормотал Муми-папа и снова заснул.

Муми-мама полежала некоторое время, глядя на лес. Но мало-помалу сон сморил её, и в гостиной воцарилась ночь.

Прошло, должно быть, не более часа.

Затем по полу промелькнула тень и остановилась у чулана. Это была Эмма. Изо всех своих старушечьих сил и со страшной злостью она выдернула палку Муми-папы из крыши «чулана» и забросила далеко в воду и палку, и фалинь.

— Так испортить суфлёрскую! — пробормотала она себе под нос, схватила мимоходом с чайного стола банку с сахаром, сунула её в карман и отправилась на своё обычное спальное место.

Освободившись от швартовых, дом тотчас поплыл по течению. Светящаяся гирлянда из синих и красных лампочек ещё какое-то время мерцала среди стволов деревьев.

Затем она исчезла, и лес озаряло лишь пепельно-белое сияние луны.

Глава пятая,

о том, что бывает, когда свистят в театре

Фрёкен Снорк проснулась оттого, что замёрзла. Её чёлка насквозь промокла. Туман ковровыми дорожками стлался между деревьев, дальше всё бледнело и исчезало за серой стеной. Отсыревшие стволы деревьев были угольно-чёрными, но мох и лишайник на них посветлели и повсюду вырисовывались красивыми розовыми узорами.

Фрёкен Снорк ещё глубже зарылась головой в подушку, не желая оторваться от приятного сна. А снилось ей, что её нос стал совсем маленьким, таким чудесным. Но заснуть ей не удалось.

Она вдруг почувствовала: произошло что-то неладное.

Она вскочила в постели и огляделась.

Вокруг деревья, туман, вода. И никакого дома. Дома нет, они всецело предоставлены самим себе.

Некоторое время она сидела молча.

Затем наклонилась и осторожно потрясла Муми-тролля.

— Защити меня, — прошептала она, — мой милый, защити меня!

— Это что, новая игра? — впросонках спросил Муми-тролль.

— Нет, это взаправду, — сказала фрёкен Снорк, глядя на него тёмными от страха глазами.

Кап-кап — грустно капало вокруг в чёрную воду. За ночь с цветов осыпались все лепестки. Было холодно.

Они долго сидели неподвижно, тесно прижавшись друг к другу. Фрёкен Снорк тихо плакала в подушку.

Наконец Муми-тролль поднялся и машинально запустил руку в корзинку с завтраком, висевшую на сучке.

Она была полна бутербродов в аккуратных свёртках из шёлковой бумаги, по два разных бутерброда в свёртке. Он разложил их рядком друг за другом, но есть не хотелось.

Тут он увидел, что мама что-то написала на свёртках. На каждом стояло: «Сыр», или: «Только масло», или: «Дорогая колбаса», или: «С добрым утром!». На последнем она написала: «Это от папы». Внутри была банка с паштетом из омара, которую папа приберегал с весны.

На мгновение Муми-троллю подумалось, что всё не так страшно, как кажется.

— Съешь свои бутерброды, тогда и плачь, — сказал он. — Мы будем пробираться через лес. Да расчеши немного чёлку, я люблю смотреть на тебя, только когда ты красивая!

Целый день карабкались Муми-тролль и фрёкен Снорк с дерева на дерево, пробираясь через лес. Только под вечер они впервые увидели зелёный мох. Просвечивая под водой, он мало-помалу поднимался к поверхности и становился твёрдой сушей.

О благодать снова стоять на земле и погружать лапы в славный мягкий мох! Лес тут был еловый. Повсюду вокруг в вечерней тишине куковали кукушки, под массивными елями плясали рои комаров. (К счастью, комару не под силу прокусить кожу Муми-тролля.)

Муми-тролль во весь рост растянулся на мху. Голова у него шла кругом от беспокойной воды, которая струилась и струилась мимо.

— Я играю в такую игру, будто ты похитил меня, — прошептала фрёкен Снорк.

— Так оно и было, — ласково ответил Муми-тролль. — Ты ужасно кричала, но я всё равно тебя похитил.

Солнце зашло, но в июне не бывает сколько-нибудь заметной темноты> Ночь была светлая, полная грёз и волшебства.

В глубине леса под елями сверкнула искра, вспыхнул огонь. Это был крохотный костёр из хвои и сучков, и можно было разглядеть множество маленьких букашек-таракашек, которые силились закатить в огонь еловую шишку.

— Они отмечают костром канун Иванова дня, — сказала фрёкен Снорк.

— Да, — печально отозвался Муми-тролль. — Мы совсем забыли, что сегодня канун Иванова дня.

Их охватила тоска по дому. Они встали и пошли дальше в лес.

Об эту пору дома, в Муми-доле, у Муми-папы обычно был сготовлен яблочный сидр. Костёр накануне Иванова дня зажигался всегда у моря, и вся мелюзга, проживавшая в лесу и долине, приходила посмотреть на него. Дальше по берегу и на островах зажигались другие костры, однако костёр Муми-семьи всегда был самый большой. Когда он разгорался вовсю, Муми-тролль обычно нырял в тёплую морскую воду, ложился на мёртвую зыбь и плыл, глядя на него.

— Он отражался в море, — сказал Муми-тролль.

— Да, — отозвалась фрёкен Снорк. — А когда он прогорал, мы набирали девять видов цветов, клали их на подушку, и все наши мечты сбывались. Только пока их собираешь, да и потом тоже, нельзя вымолвить ни единого слова.

— А ты вправду мечтала? — спросил Муми-тролль.

— Конечно, — ответила фрёкен Снорк. — И всё время о чём-нибудь приятном.

Еловый лес вокруг них редел, перед ними вдруг открылась низина. Лёгкий ночной туман заполнял её, словно молоко чашку.

Муми-тролль и фрёкен Снорк боязливо остановились на опушке. Они увидели маленький домик; печная труба и столбы ворот были обвиты гирляндами из листвы.

Тут в тумане прозвенел колокольчик. Затем воцарилась тишина, потом колокольчик прозвенел вновь. Но ни дым не поднимался из трубы, ни лампа не светилась в окне.

Тем временем, пока всё это происходило, на борту плавучего дома выдалось очень беспокойное утро. Муми-мама отказалась от еды. Она сидела в кресле-качалке и беспрерывно повторяла: