Дар мертвой воды - Елена Усачева

– Ни на кого, – равнодушно пожал плечами долговязый. – Просто уйдет и все. И тебе за это – ничего. А с нас – респект и уважуха. Ну и помощь, если понадобится.

Катька покрутила в пальцах карандаш. Так просто? Она напишет, и все заживут счастливо? Пишут многие, а сбывается у единиц. Конечно, помощи у кладбища просит любой школьник. Если бы всем помогало, была бы не школа, а братская могила. А так… Раз, два, три, четыре, пять. С ней шесть. Те, кого кладбище услышало.

– Чего ждем? – буркнул молчащий до этого Шуз. – Темнеет.

– Пиши, – поторопил долговязый.

– Так и писать: «Господи, помилуй»? – ткнула она карандашом в надпись.

– Что за ерунда? – нахмурился долговязый. – Сразу желание пиши! «Пусть у Виталика…»

– У кого?

Катька уже пару часов общалась с этой странной компанией, но ей и в голову не приходило поинтересоваться их именами. А тут, значит, Виталик…

– Ты не смотри, – пнул ее в плечо долговязый, – ты пиши. Виталик – это вон тот.

«Тот» оказался на класс старше. Он жизнерадостно улыбался и кивал.

– Напишешь имена и попросишь, чтобы проклятье с нас ушло.

Катька прикинула, сколько придется писать имен. Столько свободного места не было. Она пошла вдоль склепа, заглянула за угол. Сплошняком шли предыдущие записи. Посмотрела с другой стороны.

– Пиши поверх. Засчитается.

Катьке было все равно, и она начала писать.

– «Пусть у Виталика Ю.» – Буквы ей подсказывал долговязый. – «У Дениса К.» – Имя Шуза Катька и так знала. – «Саши Д., Димы З.» – это были мелкие, с чипсами и с мата. – «И у…»

Долговязый словно бы задумался, но все же произнес свое имя:

– «…Юры В. все стало хорошо. Чтобы с них было снято проклятье». – Катька грызанула карандаш, добавила: – «И жили они долго и счастливо до глубокой старости».

– Чего ты там пишешь? – прошипел у нее над ухом долговязый.

– Отстань, – махнула рукой Катька.

Будут тут всякие ей мешать, когда она делом занимается, колдует. Кто главный специалист по желаниям? Кто везунчик? Она. Вот пускай остальные и не лезут.

Катька еще погрызла карандаш.

Была не была!

Она чуть отступила и дописала: «Пусть литераторша уедет в другой город».

– На, держи, – вернула она карандаш мелкому – уже запуталась какому, то ли Саше, то ли Диме. – Не хворай!

– И это все? – спросил тот, кто на класс старше, Виталик. Он пощупал себя, огляделся, закрыл глаза.

– Теперь надо ждать, когда сработает, – неуверенно произнес долговязый.

– Аааааа! – всхлипнул мелкий под Катькиным локтем.

– Черный Рыцарь! – заверещал второй мелкий.

Они рванули сразу. Промчались между оградками, пригибая головы, в своих темных куртках почти не различимые на фоне надгробий.

Катька никогда не видела, как люди бледнеют. Но сейчас именно это происходило с Виталиком. Его лицо, до этого вполне себе розовое, сверху вниз окрасилось в сероватый цвет, глаза вытаращились, рот округлился. Катька настолько поразилась увиденным, что не сразу поняла, куда все смотрят. А смотрели они мимо нее. Интересное происходило там, за спиной.

Медленно, очень медленно – опять что-то было с шеей, не поворачивалась – Катька оглянулась.

Между могил двигалась высокая темная фигура. Движение это было не поступательное, как идут люди, а плавное, словно идущий перемещался на тележке.

Длинный темный плащ – в накативших разом сумерках кажется, что черный, – на голове капюшон или что-то, сильно закрывающее лицо.

Легкий шорох справа дал знать, что Шуз убежал. Долговязый тоже не стал досматривать эту жуткую картину до конца. Он перемахнул через ближайшую оградку и прямо по могиле побежал к центральной аллее.

– Бежим! – дернул Катьку за куртку Виталик. – Это он! Это призрак.

Катька попятилась, отступая к пристройке около склепа. Виталик тянул. Пальцы щелкнули, срываясь с рукава.

– Не стой! – взвыл на класс старше. – Он убьет! Да что я с тобой!

Виталик помчался по узкой дорожке, высоко подпрыгивая, словно пятки его жгла раскаленная земля.

Катька отступила за пристройку. Бояться ей было нечего. Если долговязый прав, то с ней ничего не случится. Черный Рыцарь пришел не за ней. Он пришел за парнями. Вот пускай они и убегают. А ей убегать рано.

Покатая крыша какое-то время скрывала ее. Черная фигура выросла из-за темно-розового угла. Плащ или пальто доходили до земли, ног не видно. Фигура остановилась четко напротив свежей надписи. Поднялась рука в черной перчатке. Черный палец ткнул в стену.

Катька опустилась на корточки и закрыла глаза. Все, сработало. Теперь она королева желаний. И пускай пацаны не надеются, что они так легко от нее избавятся. Она ведь может и что другое на склепе написать, всю жизнь будут зайцами скакать по кладбищу…

Картина грядущего мгновенно нарисовалась настолько жизнерадостная, что Катька распахнула глаза, собираясь встать, и чуть не врезалась головой в склонившегося Черного Рыцаря.

В капюшоне – а это действительно был капюшон – зияла пустота, рука в черной перчатке показывала на Катьку.

– Уходи! – грянуло в Катькиной голове. – И никогда сюда не возвращайся!

Катька опрокинулась на спину. Она еще ничего не понимала. Она еще ничему не верила.

– Или ты за это заплатишь!

Рука потянулась к ней. Почему-то представилось, что на ладони должен лежать черный кругляшок метки. Но рука была пуста.

– Мама! – взвыла Катька в склонившийся над ней капюшон. Она дернулась назад, проскочила каракатицей пару метров, выбралась из-под черной фигуры и рванула в просвет между могилами.

Ни испуга, ни мыслей. Ноги работали четко. Все вокруг вдруг стало предельно ясным, словно перед Катькой развернули карту. Она бежала, посекундно оценивая ситуацию, – дорожки, оградки, препятствия. Кажется, она через что-то прыгала, кажется, за что-то задевала. Центральная аллея появилась неожиданно. А с ней и сторож. Никакого сомнения – сторож. С метлой, в шапке-ушанке, в объемном тулупе. Метлой махнул. Катька свернула на боковую аллею. Не оглядывалась. Следила за дыханием, чтобы не сбилось. Срезала угол в каком-то уж совсем узком проходе. Стена. Глянула направо-налево.

Перепрыгнет.

Оттолкнулась ногами, уперлась руками, перенесла тело через гладкую верхнюю кромку.

Что-то звенело и крякало. Не сразу поняла. Тело уже валилось на спасательную свободу. Остановиться было невозможно.

Трамвай налетел.

Глава третья

Воробьи чирикают, синички тренькают, пеночки чивиркают, а вороны…

Ну, это понятно.

Второй этаж, под окнами кусты сирени – обчирикайся. Именно этим обычно и занимаются по утрам воробьи. Еще иногда прилетают синички. Негромкие. Попищат, попищат и улетят. Пеночки только весной бывают, их слушать приятно, весна все-таки. Еще заглядывают снегири. Но эти редко, в конце зимы. Сожрут все семечки на ясене, закусят рябиной и тяжело падают на кусты сирени. На сирени можно только сидеть, есть тут нечего.

Воробьев всех хочется передушить лично, сжимая тонкие шейки пальцами. Синички радуют. Пеночки – радуют особо. Снегири – тоже хорошо, пускай скрипят, это негромко. Но почему сегодня не воробьи, а вороны? Им что, больше каркать негде?

Вы когда-нибудь видели ворону в кустах сирени? Так, чтобы сидела, чтобы цеплялась лапами за тонкие ветки? Нет. Вот и Катька не могла представить, как она там сидит. Сидит и каркает. Может, у нее живот болит? Или у птиц животы не болят?

На двадцать пятый «кар» в открытую форточку Катька не выдержала и сорвалась с кровати.

Сейчас прольется чья-то кровь!

Ворона сидела не на кустах – от Катькиного явления в окне с веток сирени спорхнули ее знакомые воробьи, – она расхаживала по земле. По-деловому так. Лапами задевала опавшие листья березы. Береза росла тут же, но ветки ее начинались с четвертого этажа, там тоже, наверное, весело было жить по утрам – на эту березу кто только не садился. Говорят, туда даже сокол-тетеревятник залетал.

А тут ворона. Косится одним глазом в сторону Катьки, ходит. Может, даже шуршит – отсюда не слышно. И каркает. Распушает грудь, вытягивает шею, распахивает клюв, и такое противное из горла вырывается «гхааар».

Все вокруг как будто бы исчезло – кусты сирени с зелеными листьями, белый с пятнами ствол березы, серый заборчик, черный асфальт дорожки, пожухлая уже трава, затоптанная земля. Только ворона. Ее глянцевый чуть навыкате глаз. Большой серо-черный клюв. Очень сильный, судя по виду. Переливающиеся черные перья. Черные!

Вспомнилась рука в черной перчатке, рокот «Твоя расплата» и оглушительный звон трамвая.

Стукнули в дверь.

– Катя! Ты проснулась? – позвала мама.

Катька вздрогнула. Ладони мгновенно вспотели. Она закашлялась, обхватила себя за плечи.

Спокойно, спокойно! Все в порядке!

И в зеркало видно – все в порядке. Круглое лицо, нос с горбинкой, спутанные волосы… А это что?

Конец ознакомительного фрагмента.