Любовница короля - Энтони Хоуп

– Ну, эти благочестивые взяли свое; они получают теперь только то, что заслужили, – нетерпеливо перебил я, потому что мне надоели его проклятия и жалобы.

– Но царство Божие наступает, – воскликнул он. – Его гнев поразит всех, не исключая обитателей дворцов.

– Я бы на вашем месте так громко не говорил об этом! Опасно, – сухо заметил я.

– Вы – молоды и кажетесь честным, – сказал он, пристально глядя мне в глаза. – Остерегайтесь! Сражайтесь за Создателя, а не в рядах его врагов.

Мне не раз случалось видеть всяких фанатиков в деревне, но такого сумасброда встречать еще не приходилось, хотя, надо сознаться, он говорил многое верно, в особенности, когда начал громить поведение придворных и самого короля.

– Может быть, вы и правы, мистер…

– Мое имя – Финеас Тэт.

– Мистер Тэт, – зевнул я, – но ведь нам с вами ничего не изменить. Подите проповедывать королю.

– И королю придется услышать мои слова, – нахмурился он, – но теперь для этого еще не пришло время.

– Зато теперь как раз время подумать о постели, – улыбнулся я. – Вы ночуете здесь?

– Сегодня я ночую здесь, а завтра буду проповедовать в городе.

– Тогда, пожалуй, завтра вам придется ночевать в менее удобном месте, – заметил я ему, собираясь идти спать, но он устремился за мною, громко крича: «Помните! Настанет время!»

Едва ли мне легко удалось бы от него отвязаться, если бы в эту минуту не вошел Дарелл. К моему удивлению, он и проповедник оказались знакомы. Дарелл громко рассмеялся и воскликнул:

– Опять, милейший Тэт! Вы еще не бросили нашего проклятого города на произвол судьбы?

– Он не уйдет от своей судьбы, как не уйдете от нее вы, – сурово сказал Тэт.

– А это – уже дело мое, – сердито огрызнулся Дарелл. – Мистер Тэт недоволен мною за то, что я держусь старой религии. – Объяснил он, обратившись ко мне.

– Правда? Я не знал, что вы – приверженец старой церкви, – отозвался я, вспомнив наш разговор дорогой.

– И он, и его хозяин тоже, – воскликнул Тэт. – Не правда ли?

– Я советовал бы вам быть осторожнее, говоря о сэре Арлингтоне, – строго остановил его Дарелл. – Вы отлично знаете, что он – поборник церкви своей родины.

– Неужели! – иронически усмехнулся Тэт.

– Ну, довольно! – вдруг рассердился Дарелл. – Мне надо многое сказать своему другу, и я хочу остаться с ним один на один.

Ворча под нос, Тэт взял Библию и вышел из комнаты.

– Несносный человек! – сказал Дарелл. – Недолго ему гулять на свободе. Ну, я уладил ваше дело с Кэрфордом.

Не это хотел я узнать от него теперь. Положив ему руку на плечо, я просто спросил:

– Правда это?

– Правда, – тихо ответил Дарелл. – Я это знал, как только вы упомянули имя Сидарии. В роли Сидарии она впервые появилась в Лондоне и приобрела известность. По вашему описанию я не сомневался, что это – она, но думал, что, может быть, я ошибся или что это, по крайней мере, не станет общеизвестным. Но, как видите, дело выплыло на свет, и вам теперь приходится драться с очень серьезным противником.

– Об этом я не думаю, – начал было я.

– Дело обстоит хуже, чем вы думаете, – перебил Дарелл. – Этот Кэрфорд – как раз тот лорд, о котором я вам говорил, как о яром поклоннике Барбары Кинтон. Он очень высоко стоит в ее глазах, а еще выше в глазах ее отца. Ссора с ним, и еще по такой причине, сильно повредит вам во мнении Кинтонов.

Действительно, все, казалось, обратилось против меня, и все-таки мои мысли были полны одной Сидарией. Сидя около Дарелла, я слушал, что он говорил мне о ней. Одно уже ее настоящее имя многое могло бы сказать: это имя было действительно известно всем и каждому; оно звучало в стихах и балладах поэтов, раздавалось среди всех пересудов и толков, затрагивалось даже в серьезных государственных вопросах. В то смутное время даже церковь не гнушалась обделывать свои дела посредством влияния красивых женщин. Кэстльмэн и Нелл Гвинт – все мы читали и слышали об этих красавицах. Сам наш пастор говорил мне о Нелли и отзывался о ней снисходительно, так как она была протестанткой. Половину ее прегрешений ей готовы были простить за то, что она употребила свое влияние на пользу церкви и успешно боролась с другой красавицей, стремившейся обратить короля в лоно католичества. Я сам готов был простить ей многое ради ее красоты и милой живости.

Надо сознаться, что я, как большинство молодых людей, довольно безразлично относился к религии вообще, но теперь все это коснулось меня слишком близко. Мог ли я простить Нелл мое унижение, мою поруганную любовь, мое смешное положение?

– Итак, вам придется драться, – сказал Дарелл, дружески пожимая мне руку.

– Да, я буду драться, – отозвался я, – а потом – если будет это «потом» – я отправлюсь во дворец.

– Принять свое назначение?

– Сложить его с себя, милейший Дарелл, – высокомерно сказал я. – Не думаете ли вы, что я приму его из такого источника?

– Видно, что вы – не столичный житель, – улыбнулся Дарелл. – Здесь никто и не подумал бы возражать что-либо по такому поводу.

– Да, я из деревни, – согласился я, – и Сидарию я узнал в деревне.

Глава 5. Мне запрещено забывать

Надо же было, чтобы моя городская карьера началась так неудачно! Мне приходилось начинать с дуэли, и притом из-за женщины, к тому же – женщины такой печальной известности. Эта дуэль делала меня смешным в глазах одной и сильно вредила мне в глазах другой – лучшей – части общества. Я много думал обо всем этом во время своего первого ночлега в гостинице и почти готов был прийти в отчаяние, если бы не принял твердого решения отказаться от карьеры, предложенной мне королем, и начать свою жизнь самостоятельно, надеясь исключительно на свои силы. И все-таки, несмотря на досаду и огорчение, я не мог не удивляться, что Сидария вспомнила обо мне, и это было мне приятно. Всякий другой на моем месте чувствовал бы то же самое и, вероятно, не упустил бы случая возвыситься так легко. Хотя в душе я и отказывался от покровительства Сидарии, но в сущности чем могла она теперь быть для меня? Теперь она парила высоко и, бросив мне свой знак воспоминания, конечно, думала, что мы с нею квиты; больше того – она, вероятно, считала, что слишком хорошей ценой заплатила мне за мое разбитое сердце и поруганные мечты.

Было прекрасное утро, когда я с Дареллом отправился на место поединка; он нес с собой две шпаги. Жермин согласился быть секундантом моего противника. Мы шли быстро и скоро вышли за город, в поля за Монтэг-роузом. Мы прибыли на место первыми, но не прождали и нескольких минут, как показались три экипажа, в которых сидели лорд Кэрфорд, его секундант и хирург. Кучера, высадив своих седоков, отъехали в сторону, а мы быстро приступили к приготовлениям. Особенно торопился Дарелл: слухи о нашем столкновении распространились по городу, а ему не хотелось собирать зрителей.

Я намерен рассказывать свою историю вполне правдиво и беспристрастно, а потому должен сказать, что лорд Кэрфорд был очень враждебно настроен против меня, между тем как я вовсе ничего не имел против него: ведь он оскорбил меня неумышленно, не зная, кто я. Честь заставляла меня драться с ним, но ничто не обязывало меня ненавидеть его, и я всей душой желал, чтобы наше столкновение кончилось возможно благополучнее для обоих. Лорд, вероятно, смотрел на дело иначе. Будучи очень искусным противником в бою и оправдывая свою репутацию, он не мог оставить меня невредимым.

Старый сержант генерала Кромвеля, живший в Норвиче, научил меня обращаться с рапирой, но во всяком случае я не мог равняться в искусстве фехтования со своим противником и приписываю только счастливому случаю и пылкости лорда Кэрфорда, что дело обошлось для меня благополучно. Лорд нападал на меня яростно, и мне все время приходилось только защищаться. Это мне сначала удавалось недурно, и я слышал, как Жермин сказал: «Он держится хорошо». Однако в эту минуту обманутый ложным выпадом противника и последовавшей затем яростной атакой, я вдруг почувствовал острие шпаги, пронзившей у плеча мою руку. Мой рукав немедленно окрасился кровью. Секунданты бросились между нами, и Дарелл охватил меня руками.

– Хорошо, что не случилось хуже, – шепнул я ему, улыбаясь, однако потом мне сделалось дурно, все закружилось перед глазами, и я потерял сознание.

Очнувшись, я увидел, что хирург перевязывает мне руку, а остальные стоят группой недалеко от нас. Мои ноги дрожали, и, вероятно, я был смертельно бледен, но чувствовал себя очень довольным: моя честь была удовлетворена, и я был, так сказать, крещен и принят в общество джентльменов.

Очевидно, так думал и мистер Жермин. Когда моя рука была забинтована, было надето, хотя и с трудом, платье и сверх него шелковая повязка, придерживающая мой локоть, он подошел к хирургу и попросил разрешения отвезти меня к себе завтракать. Позволение было дано с тем условием, чтобы я воздержался от крепких напитков и был осторожен в пище. Мы отправились в город, и я в своем деревенском неведении жизни крайне удивился, когда и мой противник выразил желание ехать с нами. В одной из таверен Друри-лэйна была устроена славная пирушка. Мистер Жермин был там хорошо знаком и пользовался большим почетом. За столом он много рассказывал нам о своих победах в любви и подвигах на поле брани.