Революция, которая спасла Россию - Рустем Вахитов

Итак, Маркс характеризовал идеологию как «ложное сознание». Это значит, что идеология представляет собой не произвольные фантазии кого-либо из идеологов, а отражение экономически-политической жизни общества, но искаженное, перевернутое с ног на голову: «В идеологии люди их отношения оказываются поставленными на голову, словно в камере-обскуре». Причем идеолог сам не осознает ложность исповедуемой или создаваемой им идеологии, он думает, что высказывает совершенную истину о современности или о прошлом.

Выходит, ни одну идеологию нельзя понимать буквально. Если идеология повествует, например, о некоем «доисторическом естественном состоянии», как классическая либеральная идеология, то, как предупреждал еще Маркс, не нужно обманываться: речь идет не о древнем, а о новоевропейском обществе. Не в доисторической древности люди находились в состоянии «войны всех против всех», напротив, наука доказала, что для первобытного общества как раз была характерна общинная взаимопомощь; эта война характерна для капиталистического общества, современниками становлении которого были создатели теории либерализма. Тот же факт, что они современную им жизнь осмысливали и отображали в искаженной форме, рядя ее в одежды робинзонады и первобытного строя, проистекает из отчуждения человека от самого себя, непонимания им самого себя в современном обществе.

Таким образом, идеология – не просто отражение. Каждый образ идеологии – знак, который указывает на нечто иное, о чем в этой идеологии прямо не говорится. Идеологию нельзя принимать наивно, некритически, ее нужно уметь дешифровывать. Приступим же к дешифровке политического культа Николая Второго.

Прежде всего, осознаем то обстоятельство, что этот культ не имеет никакого отношения к реальной дореволюционной исторической ситуации и к реальному историческому Николаю Второму. Пропагандисты этой идеологии чрезвычайно мало интересуются самими фактами. Они с легкостью манипулируют ими, представляя на обозрение таблицы о росте промышленности, о продаже пшеницы за рубеж, но умалчивая о перманентом голоде среди крестьян, о крестьянских выступлениях, которые, не переставая, с 1902 г. полыхали по всей России. Их не интересует: что на самом деле происходило в России перед революцией, какова на самом деле была политика правительства, как на самом деле жил народ? Они – неважно, сознательно или нет – стремятся, лишь выискав выгодные им факты, «подтвердить» и продвинуть уже готовую собственную концепцию, родившуюся не из глубокого, непредвзятого осмысления исторических событий, а из политических страстей дня сегодняшнего.

Нынешние неомонархисты, рассуждая о Николае Втором и «России, которую мы потеряли», на деле осмысливают в терминах России начала XX в. нашу современность, эпоху «стабилизации» либерального режима в России. Николай Второй, Столыпин, Ленин, Юровский для них – такие же внешние, вполне условные псевдонимы, как для политиков времен Французской революции римские и греческие герои – Гракхи, Алкивиад, Брут. И совсем неслучайно ведь политический культ Николая Второго пышным цветом расцвел в России не когда-нибудь, а именно в период правления президента-«державника» и его преемника. 1990-е гг. знали других героев, тогда представители правящего режима поднимали на щит Столыпина, Витте и других реформаторов, представляя Николая Второго не как «мотор либеральных реформ» 1905–1917 гг., а как слабую фигуру, окруженную дерзновенными и гениальными «проектировщиками России». Это отражало политическую ситуацию 1990-х, когда младореформаторы использовали как марионетку больного и зачастую невменяемого президента Б.Н. Ельцина.

Сегодняшнее возвеличивание Николая Второго есть идеологическое отражение превращения современной России в авторитарное государство во главе со всесильным президентом, который даже власть передает «по наследству», выбранному им самим преемнику, а выборы представляют собой лишь род плебисцита, который призван легитимировать это решение. Неслучайно идеологическим воплощением этого нового авторитаризма стала именно фигура Николая Второго. При Николае Втором в политическом устройстве России причудливо сочетались сосредоточение политической власти в руках одного человека, императора, и существование Государственной Думы, оппозиционных партий, умеренно «свободной» прессы. Естественно, современники понимали фальшивость такой «демократии», при которой от Госдумы ничего не зависит, так что стоит ей проявить хоть малейший нонконформизм, то она будет распущена по высочайшей воле (Николай Второй несколько раз распускал Государственные Думы и так менял избирательное законодательство, чтоб большинство голосов получили проправительственные партии), или условность такой «свободы слова», при которой одно упоминание императорской особы в негативном смысле влекло за собой запрещение печатного издания, так что хитроумные журналисты были вынуждены прибегать к «эзопову языку», а недовольные режимом читатели учились читать между строк (распространенная опальная шутка дореволюционных газет, помещаемая в юмористических разделах: «Собрались младенцы и требуют: долой ромашку!»; современный читатель ни за что не догадается о том, что было ясно дореволюционному: перед нами призыв: «Долой Романова!»). Однако современные неомонархисты, в отличие от представителей общественности начала XX в., считают такой политический строй идеальным, отсюда ясно, что и политический режим Путина – Медведева для них тоже вполне примелем.

Отсюда также понятно, что все их не выдерживающие критики антиисторические россказни о невиданном экономическом благополучии и резком прогрессе Российской империи начала XX в. не что иное, как идеологическое отражение действительной относительной стабилизации сегодняшней постсоветской Российской Федерации, которая началась в 2000-х годах и продолжалась до кризиса 2014-го, сменив эпоху болезненных и диких экономических экспериментов младореформаторов. Не будем сейчас углубляться в причины такой временной стабилизации, хотя они и бесконечно далеки от официальной трактовки. Нам важно констатировать, что современные неомонархисты, усердно расписывающие в своих статьях, сколько было в правление Николая Второго наплавлено чугуна и построено земских больниц, на самом деле, хотя они могут об этом и не подозревать, восславляют «благодать», которая наступила в Российской Федерации, после того как ушли от власти космополиты-либералы и пришли «патриоты-чекисты». Это видно хотя бы по тому, что во всех этих идеологических писаниях в качестве практически единственной причины такого вымышленного «прогресса царской России» называется мудрая политика царя-державника, который самодержавно правит страной, «следуя воле народа». В этой причудливой псевдоисторической форме перед нами предстает простая и очень лестная для сегодняшнего руководства мысль: в нашей стране возможно вести народ и особенно вечно шатающуюся во взглядах интеллигенцию к идеалу либерально-рыночного благополучия лишь при наличии сильной авторитарной власти, которая ни от кого не зависит и ни перед кем не отчитывается. То есть посредством апологии последнего императора как политика фактически осуществляется апология руководства нынешней России.

Наконец, показательно, что для политического культа Николая Второго характерно рассмотрение революций – и Февральской, и Октябрьской – как переворотов, совершенных кучкой злоумышленников на германские или «масонские» деньги и не имеющих никаких объективных социально-политических, экономических, культурных причин. По их мнению, Россия была процветающей страной, которая уверенно шла по пути индустриализации, модернизации, развития социальных инфраструктур, не уступающих западным. Она практически уже побеждала в войне, и ее ждал невиданный геополитический куш в виде контроля над Константинополем и проливами, и тут… все было сорвано «октябрьскими преступниками» – платными агентами немецкого генштаба. Очевидно, перед нами снова «опрокинутая в прошлое» уверенность современных сторонников «путинского авторитаризма» в том, что в условиях «невиданного подъема», который переживает «энергетическая супердержава», только злобные агенты влияния западных спецслужб, «шакалящие около западных посольств», могут выступать против мудрой, заботливой и милосердной власти. Причем это уже не наша догадка, а просто констатация факта; сторонники неомонархической идеологии сами об этом проговаривались, неоднократно уподобляя Октябрьскую революцию «оранжевым пиар-акциям» (и это несмотря на то, что даже столь любимые ими белые генералы, например А.И. Деникин, в своих мемуарах сквозь зубы признавали, что за большевиками, хорошо это или плохо, пошел если не весь народ, то значительная его часть, так что революция 1917–1920-х гг. имеет право зваться народной).