Барон в юбке - Рязанов Александрович

Чтобы показать свое миролюбие, я, аккуратно присев, положил свой меч на землю, рукоятью к себе, надеясь в душе, что уж с десятилетним пацаном-то, пусть и вооруженным довольно устрашающим ножом, я и в новом теле справлюсь, если вдруг что, и, улыбаясь, протянул раскрытые ладони к парнишке. Тот, наконец-то, снизошел на ответную улыбку, с трудом выдавив ее на сердитой мордашке. Видя, что я совершенно один, он приопустил свое оружие. Ткнув себя в грудь и гордо задрав нос, малец напыщенно произнес нечто, прозвучавшее для меня вроде: турум-бурум, трам-пам-пам, Хлои Ле Гилл! После чего, произнеся еще что-то, опять добавил:

– Ле Гилл!

Насколько я понял, Ле Гилл – это имя моего нового знакомца, а ‘турум-бурум’ – звание или, скорее всего, с поправкой на местный антураж, – титул.

Щелкнув каблуками, я, в свою очередь, залихватски, словно перед генералом на параде, писклявым своим новым голоском, вызвавшим во мне, когда я его услышал, полный шок, отрапортовался. Получилось не то чтобы очень: сперва бодро, но потом, по мере того, как я вновь осознавал свою новую половую принадлежность, все неувереннее:

– Майор внутренних войск России в отставке, Василий Михайлович Крымов! Хлопнув себя по груди, как это сделал мой знакомец,

– Крымов! Василий Крымов!

Парнишка задумчиво закатил глаза:

-Ассил-Ле Грымм…

Тут, откинув полог, из фургона выглянула ослепительной красоты девушка с черными, как смоль, волосами. Я, в темной глубине фургона сначала принял ее за ребенка – такой миниатюрной она была.

Ее голосок, слово серебряный колокольчик, разнесся по истоптанной сотнями сковородоподобных копыт поляне. И я, даже не совсем сразу, осознал, что слова ее, звучат, пусть и не совсем так, как мне привычно, но вполне понятно для слуха славянина, знающего, кроме своего родного, еще два-три родственных славянских языка:

– Проше лана, то лан мо мови мокролясски? Денкувати Дажмати, лан е мокролясин?

Вид и манера держать себя этой девушки, в которых чувствовалась несомненная ПОРОДА, так и побуждал к галантным поступкам, и я, мимовольно, на ломаной смеси известных мне польского, русского, украинского и сербского раскланялся:

– К сожалению, прекрасная леди, я не совсем вас понимаю, но, если вас интересует моя национальная принадлежность, то я русский. Русич, понимаете?

На ее милом личике отразилось выражение крайнего удивления и недоверия, смешанного с восторгом:

– Рушики? Лан е Рушики? Она обернулась к высыпавшим при упоминании загадочного Рушики из возка детям:

– Копремо, кавинньи сирто ману лан Рушики эст!

Те тут же высыпали из возка, и, округлив глаза, уставились на меня.

Затем, повернувшись ко мне, она вновь заговорила на этом немного понятном мне диалекте. Насколько я теперь помню, она сказала что-то вроде:

– Але ж, рушики е мерцо три сота лят, яко гули заполонило степа, крамары мови, цо дехто уцилили рушики йти до краю Линь, то лан звидты?

Она обозначила реверанс, слегка склонив свою прелестную головку:

– Моя наму – Миора Ле Гилл, я е дотта фронтирецки господарь Гвидо Ле Гилл, а то – она представила выглядывавших из-за ее спины детей – мои опеканцы Карилла та Ани, да моя сеста Виоланта, ми е фронтирецы.

У меня прямо камень с души свалился: по крайней мере, в здешних местах имеется хоть одно, вполне понятное мне наречие, да и наладить взаимопонимание с такой красоткой – дело чести истинного гусара…

– Тьфу, ты! Какой я к черту теперь гусар, с такими титьками-то…

Ну, – да ладно, приняли за мужика – им виднее, да и надежней, наверное, пока сделать вид, что я не только в душе мужчина.

С этими мыслями я галантно подал руку даме, наконец-то отважившейся выйти из возка.

– И как же оказалось, что столь прекрасная особа оказалась совсем без охраны в лесу?- намеренно стараясь сделать свой голос грубее и мужественнее, я наконец-то смог оформить смущавшую меня мысль. (В дальнейшем я буду приводить разговоры по-мокролясски в их русском варианте).

Мальчишка с ножом при этих словах встрепенулся, словно бойцовый петух, вся его напускная взрослость вмиг куда-то улетучилась:

– Как без охраны?! А я!? Я сын господаря, а значит, стою трех простых воинов! Я сам могу сохранить безопасность сестер, правда, Миора? – Он молящим взглядом уставился на сестру, ища поддержки. Та, печально улыбнувшись, погладила его по голове:

– Правда, братишка, ты великий воин. Он скривился: похоже, рана на голове причиняла ему немало неудобства. И, потом, уже обращаясь ко мне:

– Простите, добрый лан, но вся наша охрана, во главе с благородным сэром Манфером, – она кивнула в сторону ограбленного мною мертвого рыцаря-до конца выполнила свой долг, только поэтому мы еще до сих пор живы, жаль, ненадолго…

– Отчего же ненадолго, прекрасная леди?

– По нашим следам катится орда ужасных гуллей, не вам мне рассказывать, кто они такие, и, если лан Варуш не отыщет хоть одного вола или камалей на постоялом дворе в шести лигах позади, то без возка мы обречены…

– Лан Варуш? Кто это?

– Это молодой оруженосец сэра Манфера, сын сэра Спыхальского, владельца замка Калле Варуш, он с минуты на минуту должен быть здесь… Но ответьте, пожалуйста , как вы оказались здесь, один, люди вашего народа уже много лет не бывали в наших местах, и почему у вас фронтирский меч, ведь рушики носят лишь свои сабли?

– Здесь я вынужден вас разочаровать: я не помню, ни как оказался тут, вдали от дома, ни того, кем я был до этого: очнулся я вчера ночью, совершенно голый, в лесу, и утром выбрел на ваш караван, меч я подобрал уже тут. Вот, в принципе, и вся моя история.

Не знаю, что дернуло меня поступить именно так, видимо, взыграла дворянская кровь. (Мой дед происходил из старинного графского рода, и ‘нерабочее происхождение’ принесло мне немало проблем, как в школе, так и в университете. Этот же факт послужил, наверное, толчком к тому, что блестяще окончив филологический факультет МГУ меня дернуло пойти в армию, там, как специалист по арабскому, я попал в состав спецконтингента ‘братской помощи’ и пошло-поехало). Впоследствии я ни капли не раскаивался в содеянном.

Я, взяв с земли присвоенный мною меч бедняги сэра Манфера, с легким поклоном протянул его рукоятью к стоявшей передо мной девушке и пафосно заявил:

– Одно могу сказать точно: пока вы не находитесь в полной безопасности, мой меч к вашим услугам, миледи.

Та, присев в реверансе и отчаянно зардевшись, властно приняла мою службу.

Так началась моя жизнь в Империи, на временной службе у фамилии Ле Гилл.

Спустя час, который мы потратили на сборы уцелевшего под копытами туров скарба, на этаком гибриде лося и дикого кабана (толстые, столбообразные ноги с широким, раздвоенным копытом; хотя, – нет, скорее, двумя ороговевшими, лопатообразными пальцами; широкое, бочкообразное туловище, длинная, массивная лосиная голова с небольшими лопатообразными рожками и свирепой мордой на короткой толстой шее), явился последний член нашего отряда. Пропахав землю всеми четырьмя лапами, взмыленная тварь остановилась в двух шагах от нас, оскалив делавшие честь любому земному хищнику, кроме, разве что, вымершего давным-давно смилодона, клыки. На спину зверюги была накинута свисающая до скакательных суставов длинная попона, напоминающая турнирные накидки рыцарских лошадей, знакомые мне по историческим фильмам. В притороченном поверх попоны седле, восседал, косая сажень в плечах, огромный рыцарь, сходу уперший мне в грудь наконечник длинного копья и что-то грозно рычащий тонким, слегка ломающимся мальчишеским голоском.

Этот-то детский голосок и портил все устрашающее впечатление от появления ужасающего, закованного с ног до головы в пластинчатый стальной доспех, богатыря.

Получив от леди Миоры объяснения, что я – посланный самим провидением, которое здесь именовалось Дажматерью, спутник, давший обет сопровождать их до тех пор, пока они не окажутся в полной безопасности, прибывший рыцарь спешился, оказавшись мне едва по грудь ростом. Выслушав историю моего появления в здешних лесах, он прочертил ладонью с особо растопыренными пальцами передо мной круг, внимательно проследил за моей реакцией и попросил меня совершить такой же жест. После чего, он, видимо, полностью удовлетворенный увиденным, пробормотал себе под нос:

– Ну, что ж: здесь, в Чертовых шеломах, и не такое бывает…

Сняв глухой шлем, он, с виноватой улыбкой на совсем еще детском лице, протянул мне широкую, словно лопата, ладонь:

– Лан Варуш Спыхальский, к вашим услугам! Ваш поступок, благородный лан, делает честь любому истинному рыцарю! (в качестве идиомы ‘рыцарь’ им применено было еще долго мучившее меня своим смыслом слово рурихм) Дождавшись от меня ответных любезностей, он с лязгом бухнулся на колено перед леди Миорой:

– Госпожа! Я виноват перед вами…