Любовь на десерт - Хеди Уилфер

— Закончила среднюю школу. Поступила в секретарский колледж, после окончания которого работала в нескольких компаниях по договорам. Последние три года состояла в штате одной из радиостанций под Торонто, работая секретаршей на постоянной основе. Радиостанция ориентировалась на хорошую музыку и местные новости. Когда я пришла туда, в офисной документации царил непролазный хаос. Но я с удовольствием привела все бумаги в порядок, отрегулировала технологию деловой переписки и бухгалтерского учета. Работа мне очень нравилась. — Она вдруг как-то сникла, ее руки повисли вдоль спинки стула, как плети. — Я никогда не испытывала скуки; атмосфера на радиостанции будто светилась от общего энтузиазма и веселого оптимизма.

— Но вы ушли оттуда. Почему? Я спрашиваю об этом не из праздного любопытства. Как работодателю, мне необходимо знать причину вашего неожиданного ухода с радиостанции, чтобы более объективно и правильно решить вопрос о трудоустройстве Одри Эрроусмит. Разумеется, причины в таких случаях могут быть самыми разными. Ну, например, низкая зарплата…

— Нет… — Голос девушки дрогнул, и она слегка покраснела. — Я ушла оттуда… по сугубо личным соображениям.

— По каким же?

— Не думаю, что они могут иметь отношение к делу.

— Как раз могут. — Джон допил кофе и сказал: — Допустим, вас заподозрили или даже уличили в воровстве, и тогда, естественно, вам пришлось покинуть это место работы, хотя оно и весьма устраивало вас.

— В воровстве?!

— Или, скажем, вы проявили вопиющее непослушание, и начальство решило отделаться от вас. А может быть, все дело было в вашем аморальном поведении?

— В аморальном поведении? — Одри громко расхохоталась. — О, пожалуйста… И в чем же, интересно, оно могло выражаться?

— Ну, например… Стриптиз на вечеринке в офисе. Курение на рабочем месте. Занятия сексом в кабинете босса в его отсутствие… Откуда же мне знать?

Джон, конечно, шутил. Но… почему вдруг ее бросило в жар? На мгновенье Одри представила, как он раздевает ее донага в своем кабинете и укладывает на широкий письменный стол, как его длинные пальцы начинают скользить по всему ее телу… Но секунду спустя воспаленное женское воображение остыло, и Одри изгнала бесстыдную картину с глаз долой. Однако легкая, горячая дрожь во всем теле осталась.

— У меня есть рекомендательные письма, — сухим, официальным тоном заявила она. — Они хранятся в комнате, которую я снимаю.

— В комнате?

— Да.

— Вы живете в одной комнате?

— Я не могу себе позволить жить на более широкую ногу. — Девушка натянуто улыбнулась и, помолчав, добавила: — Во всяком случае, если учесть, что я росла в многодетной семье — у мамы нас, сестер и братьев, было восемь человек, и все мы жили в одном доме, — то для меня сейчас иметь отдельную комнату — это верх роскоши.

— У вас… — начал было он, но тут же осекся и сделался мрачным.

Наверняка ненавидит детей, подумала она и втайне даже обрадовалась, что хоть как-то смогла поколебать незыблемое спокойствие этого человека. Возможно, он единственный ребенок в семье. Они с Джаннан никогда не задумывались о его происхождении, предках, но Одри могла биться об заклад, что он был избалованным сынулей у своих родителей, которые в нем души не чаяли и всегда шли ему на уступки. Очевидно, именно таким воспитанием можно было объяснить некоторую вальяжность в его манерах и самоуверенность в поступках.

— Я прекрасно понимаю вас, — сказала Одри. — Такое же настроение возникает у большинства других американцев, когда я начинаю рассказывать им о нашей большой семье в Оуэн-Саунде и о своей комнате в Нью-Йорке. Моя мама утверждает, что каждый из нас, восьмерых, был желанным ребенком, но мне сдается, она слишком увлеклась супружескими обязанностями с самого начала своего брака. Вы, наверное, были у родителей единственным ребенком? Дети-одиночки особенно пугаются, когда им рассказывают о семьях, в которых много братьев и сестер, живущих под одной крышей.

— Я был… впрочем, ведь мы заглянули сюда не для того, чтобы поговорить о моем детстве, не так ли, мисс Эрроусмит?

Несмотря на то, что он перешел на официальный тон, Одри нисколько не побоялась повторить свой вопрос:

— И все-таки: у вас, очевидно, нет ни сестер, ни братьев?

— Да, я ребенок-одиночка.

— Я так и думала. Бедняжка. Мама всегда говорила: единственный ребенок в семье — это одинокий человек в жизни. А в детстве? Вы чувствовали себя одиноким в ту пору жизни?

— Мы слишком отклонились от темы, — с угрюмым видом пробормотал Джон. — Ведь мы начали говорить о ваших жилищных условиях.

Одри так увлеклась беседой, что даже не заметила, как официантка подлила им дымящийся кофе. Она подняла к губам чашку, отпила глоток и, улыбнувшись, произнесла:

— Да, начали.

— А также о причинах вашего отъезда из Канады в Соединенные Штаты…

— Я считала, что мы уже обсудили этот вопрос. — Девушка вперила в него прямой, немигающий взгляд. — Я сказала вам, что у меня есть рекомендательные письма, с которыми вы можете ознакомиться. Канадская компания, где я работала перед отъездом в Штаты, была очень довольна моими профессиональными показателями.

— Вы уехали из Канады из-за Виктора Блэквуда?

Ее зеленые глаза сверкнули холодным блеском, и она произнесла твердым тоном:

— А вот это вас не касается ни с какой стороны, мистер Моррисон.

— Хорошо. Согласен, — сказал он мягким голосом, хотя его глаза никакого согласия с ней не выражали. — Но есть еще одно соображение, которое не имеет столь важного значения, но так или иначе связано с предлагаемой вам работой. Можно даже выразиться поточнее: речь идет не о соображении, а о совершенно конкретных обязанностях.

— Обязанностях, не имеющих важного значения? — Одри слегка заерзала на стуле, встретив немигающий, сверлящий взгляд собеседника. Интересно, что же это за обязанности?

— Да, они имеют второстепенный характер, но потребуют сверхурочного времени…

Она облегченно вздохнула. Уж к чему к чему, а к переработкам ей не привыкать. Тот же Гонсало столько раз просил ее задерживаться после смены, чтобы привести в порядок скопившиеся бумаги! И она никогда не отказывала ему.

— Я не боюсь переработок, мистер Моррисон, — скороговоркой ответила девушка. — Это может подтвердить и хозяин испанского ресторана.

— Очень хорошо, мисс Эрроусмит. — Он помолчал. Его темные глаза медленно соскользнули с ее лица на ярко-рыжие волосы, ослепительно белую шею. — Но должен сказать, что это не совсем те обязанности которые вы, может быть, имеете в виду.