Умолкнет навсегда - Ролан Валейр

Марсела. Дайте-ка. Если бы у заблудших был путеводитель, они бы не заблудились.

Тасит берет книгу из рук Мигеля.

Тасит. Только не эту, только не эту. Эту огонь не получит.

Марсела. Дон Тасит, будьте благоразумны.

Тасит. Благоразумны? Разум не имеет никакого отношения к тому, что с нами случилось.

Дульсинея. Отец, мое сердце разрывается так же, как ваше, но, если уцелеет хоть одна, только одна книга, ваша жизнь подвергнется такой же опасности, как если бы они уцелели все.

Мигель. И когда же это все кончится?

Санчо. Дон Мигель, из самых глубин моего невежества заклинаю вас: не просвещайте нас более наших способностей. Истинная добродетель ничего не знает, ничего не хочет и ничего не может. И как же счастливы муравьи, которые вовсе не ведают о книгах ни евреев, ни мавров, ни даже о нашем Писании. Головка у муравья маленькая, но крепенькая. И пока они не высунутся из своих норок, никто их не сможет раздавить.

Мигель. Когда все это кончится, Дульсинея?

Тасит прижимает к груди том Маймонида.

Тасит. Они сожгли моего сына. Но моего отца они не получат.

Дульсинея берет Тасита за руку.

Дульсинея. Пойдемте, отец, вам надо отдохнуть.

Тасит и Дульсинея уходят.

Санчо. И вот вам наглядный пример того, как эти черти иудаисты могут повлиять на рассудок честного человека.

Мигель. Санчо, ради всего святого!

Санчо. Сперва сын, потом отец. Не хватало еще, чтобы и Святой Дух потерял рассудок, и что же тогда будет с нашей бедной Испанией!

Мигель. Санчо, родители у тебя правоверные?

Санчо. По моему разумению, молодой мой господин, от них теперь только душа и осталась, но, когда мне случается видеть их во сне, они в раю и стоят по правую руку от Святого Петра, поскольку, прежде чем перейти в мир иной, хорошенько исповедались, причастились и соборовались маслом у нашего кюре.

Мигель. Ну, а при жизни?

Санчо. Благочестиво поклонялись Святой Троице, Магдалене и ее благословенному сыну, а также черной Богоматери, поскольку оба были родом из Куэнки.

Мигель. И откуда ты все это знаешь?

Санчо. Слышал, как они говорили. Видел, что они делали.

Мигель. Больше ничего?

Санчо. А чего еще? Если католик молится, как католик, божится, как католик, то никем другим, кроме как католиком, он и быть не может. Разве не так?

Мигель. Не знаю, Санчо.

Санчо. Вы согласны?

Мигель достает свою шпагу и приставляет острие к горлу Санчо.

Мигель. Всё, хватит. На колени!

Санчо. Ну вот, теперь и вы туда же, молодой хозяин?

Мигель. Теперь падай ниц, как делают магометане.

Санчо. Для чего это?

Мигель. Для того, чтобы я сохранил тебе жизнь.

Санчо простирается ниц.

Мигель. Теперь произнеси имя Магомета.

Санчо. Магомет! Магомет!

Мигель. Скажи, Магомет истинный пророк?

Санчо. Лично я верую в Иисуса и Матерь Нашу Церковь.

Мигель. Кто спрашивает тебя, во что ты веришь? Просто скажи, что Магомет — истинный пророк.

Санчо. Ежели того требует ваша шпага, я, скажу, скажу. Магомет — истинный пророк.

Мигель убирает шпагу в ножны.

Мигель. А теперь, Санчо, ты все еще остаешься правоверным католиком?

Санчо. Если у вашей шпаги нет возражений.

Мигель. Какие уж тут возражения. Ты — настоящий католик, который молится, как мавр, и божится, как мавр. Ты согласен?

Санчо. Но вы заставили меня силой!

Мигель. Ладно, давай повторим: какой, говоришь, веры были твои родители, мир праху их?

Санчо. Мир праху их, молодой хозяин, не знаю.

Марсела. Глупая игра, дон Мигель.

Покровительственным жестом Марсела предлагает Санчо следовать за ней. Мигель Остается один. Затемнение.

Декорация 2: гостиная в Мадриде.

Телло де Сандовал. Согласен с вами, путаница была изрядная, но все же не настолько катастрофическая, чтобы католики не могли признать своих друг в друге.

М. де Сервантес. Мне знакомы популярные поговорки: «Свой свояка видит издалека».

Телло де Сандовал. Совершенно верно.

М. Де Сервантес. «У страха глаза велики».

Телло де Сандовал. Вне всякого сомнения.

М. де Сервантес. «Чистую душу не собьешь с пути истинного».

Телло де Сандовал. Вот именно.

М. де Сервантес. Но как же быть с нечистой кровью, сеньор Инквизитор? Чем следует омыть ее, чтобы очистить?

Телло де Сандовал. Кровью, дон Мигель. Кровью.

Декорация 4: парадная зала в доме Тасита де Ангелеса. Поздняя ночь. Мигель и Санчо дремлют. Входит Дульсинея, неся том Маймонида.

Дульсинея. Сознание вернулось к нему.

Мигель. Он понимает, что случилось?

Дульсинея. Смерть атакует укрепления, воздвигнутые разумом. Пламя, унесшее брата моего Иисуса, уже прожгло в них брешь. Но смерть требует еще и еще.

Мигель. Он вам доверил книгу.

Дульсинея. Он ничего не знает. Я ее у него забрала. Дом наш слишком небезопасен.

Дульсинея направляется к входной двери.

Мигель. Куда вы ее уносите?

Дульсинея. Сама не знаю.

Санчо. Надо отнести к крестьянину! Он не донесет.

Дульсинея. Верно. К крестьянину. Его никто не заподозрит.

Мигель. Я провожу вас.

Санчо. А я подожду здесь. На случай, если…

Дульсинея. Ну, уж нет. Я ценю ваше благородство, дон Мигель, но два человека и одна еврейская книга — это уже почти синагога. Останьтесь здесь. Храните наш секрет.

Она уходит. Через какое-то время входит Тасит.

Тасит. Что с книгой?

Мигель. С какой книгой?

Тасит. Дон Мигель, среди нас, в этой комнате есть человек, разум которого нетверд, он почти идиот. И несколько мгновений назад я полагал, что человек этот — я.

Мигель. Книга в надежном месте.

Тасит. Она ее унесла?

Мигель. Дон Тасит…

Тасит. Чума на вас, дон Мигель! Я-то думал, что моя дочь занимает какое-то место в вашем сердце.

Мигель. Она его и занимает, будьте уверены, дон Тасит.

Тасит. Какой абсурд! В своем слепом неведении вы куда опаснее любого разбойника!

Мигель. Так она сама мне повелела…

Тасит. Во мраке самой черной ночи! Во мраке смерти женщина решает броситься в пламя костра, а вы как галантный кавалер еще и придерживаете ей дверь!

Мигель. Какое пламя?

Тасит. То самое, что поглотило ее брата. Она теперь одна-одинешенька во всей Испании с Маймонидом у сердца и именем брата в сердце. Жертвенный агнец на горе Авраама, сеньор глупец. Бесприютное привидение.

Мигель. Ей только до Крестьянина дойти. Глубокой ночью. Кто узнает?

Тасит. Дульсинея, принцесса моя, биение моего плененного сердца! Какую боль ты принесла мне, покинув этот дом и обрекая меня на невыносимую муку — не видеть твоей красоты. Если я забуду тебя, моя Дульсинея, пусть вырвут мне правую руку и пусть язык мой присохнет к нёбу!

Мигель. Дон Тасит, вы бредите. Ваша дочь вернется.

Стучат во входную дверь.

Мигель. Ну вот!

Марсела и Санчо прибегают в тревоге, услышав стук в дверь. Посмотрев в глазок и узнав посетителя, Марсела открывает дверь.

Входит Крестьянин.

Крестьянин. Они ее увезли. Четыре черных всадника. На дороге. Она даже не вскрикнула.

Затемнение

Декорация 5: камера Сервантеса в тюрьме Аргамасилла дель Альба в 1587 году.

Сервантес один. Открывается дверь. Снаружи в камеру вталкивают человека, который безжизненно падает на пол. Сервантес подходит к нему, переворачивает и тащит на тюфяк.