Поцелуй смерти - Лорел Гамильтон

Именно это я и показала своим лицом, глазами, и увидела, как их охватывает страх. Одна из женщин начала тихо плакать. Если тебя до слез боятся монстры, о чем это говорит? Может быть, о том, что вопрос, кто монстр, а кто не монстр, решается в зависимости от того, у кого в руках пистолет. А может быть, о том, что я отличный работник.

Глядя на двадцать с лишним перепуганных лиц, я испытывала неприятные чувства оттого, что они меня боятся, но знала, что если попытаются напасть, я их убью. Так что да, пусть боятся. Так лучше.

Глава третья

«Скорая» увезла Перри, зафиксировав ему руку, насколько это получилось. Мы нашли еще одного полисмена, мертвого, с кучей вампирских укусов на разорванной и окровавленной одежде. У уцелевших вампиров сняли слепки зубов, и те, у кого они совпадут с ранами, будут автоматически ликвидированы. Это будет закалывание в морге, то есть они умрут на рассвете. Их прикуют цепями, обвесят со всех сторон освященными предметами, заколют и обезглавят, пока они будут «мертвы» для мира. Эти уже пойманы, так что охоты не будет. Интересно, сами-то они понимают, что уже все равно что убиты? Вряд ли, иначе бы не сдались. Они стали бы драться, верно? В смысле, если тебе все равно погибать, разве не лучше погибнуть в бою?

Когда полицейских на месте оказалось больше, чем работы для них, я нашла свободную комнату, чтобы переодеться и надеть все снаряжение для охоты на вампиров. Я не сомневалась, что Зебровски предупредит меня, если пойманные вампиры взбунтуются, но переодеться я должна была, чтобы продолжал действовать Акт о противоестественной опасности. Один федеральный маршал из Противоестественного отдела попал под суд за убийство, потому что сослался на Акт, но не переоделся, когда была такая возможность. Акт этот подразумевал, что маршал может, в сущности, создать собственный ордер на ликвидацию прямо в процессе операции. Акт этот был принят после нескольких жертв в результате того, что маршалы, ходатайствующие о получении ордера, но еще его не получившие, остерегались убивать вампиров из страха попасть под суд. А это вполне возможно – попасть под суд или по крайней мере потерять значок, если убивать мирных граждан, случайно оказавшихся вампирами, если какой-нибудь судья не даст «добро». Если вампиры стреляют в нас или в заложника, а мы стреляем в ответ, нас в конце концов за стрельбу, вероятно, оправдают, но пока идет следствие, придется сдать значки и оружие, а это значит, что мне на все это время придется забыть об охоте на монстров и их ликвидации.

В Противоестественном отделе не хватило бы маршалов, чтобы заменять нас каждый раз, когда приходится кого-нибудь убивать: в конце концов, это наша работа. Но более того, Акт о противоестественной опасности прикрывает идущих со мной полицейских не хуже ордера на ликвидацию. Как только я сослалась на Акт, сопровождающие полицейские получают «зеленую улицу» на всех противников. Пытались ввести такое толкование, что право на убийство без ордера имеет в этом случае лично истребитель вампиров и только он, но это сильно снизило желание местной полиции сопровождать маршалов, а так как почти все мы много работаем соло, то и народу было убито много. Закон почти всегда создают люди, которые никогда не увидят его действия в реальной ситуации. Это придает закону интерес.

Один из первых случаев проверить применение Акта в полевых условиях свелся к факту, что применивший Акт маршал не надел полное снаряжение, которое он обязан носить по закону, когда преследует монстра и имеет на руках действующий ордер. Юристы с успехом выдвинули аргумент, что если маршал действительно полагал, будто ситуация заслуживает ордера на ликвидацию, почему тогда не снарядился соответственно, как только добрался до своего снаряжения? Значит, у него не было такого ощущения, что нужен ордер, а на Акт сослался, потому что захотелось ему поиграть в Дикий Запад и перебить всех, кто там, в комнате, был. Сопровождавших его полицейских тоже привлекли, но потом отпустили до суда, признав, что они действовали в добросовестном заблуждении, доверились суждению маршала, не имели опыта работы с преступлениями противоестественной природы и не могли составить свое мнение. Маршал признан виновным, и хотя дело находится на апелляции, пока что он за решеткой.

А это значит, что у меня всегда есть при себе смена одежды: брюки, футболка, носки, кроссовки, трусы и лифчик. Белье на тот случай, когда кровь пропитывает одежду насквозь. Есть и комбинезон, но это в основном для официального закалывания в морге. Бронежилет я надеваю поверх футболки, потому что иначе он натирает. К жилету приделаны подсумки системы MOLLE, потому что следом надевается оружие. Девятимиллиметровый усиленный «браунинг» на боку в кобуре, закрепленной на талии и вокруг бедра, чтобы не ерзала: когда он нужен, то хочется, чтобы пистолет был там, где его помнит тело – решают доли секунды. У меня еще «смит-и-вессон M&P9c» в кобуре, закрепленной поперек живота, чуть на сторону, чтобы его было проще и быстрее выхватить. К спине у меня приделаны новые ножны на зажимах MOLLE для большого ножа с достаточной примесью серебра, чтобы разрубить кого угодно – хоть человека, хоть монстра. Он длиной с мое предплечье. В ножнах на запястьях пара ножей поизящнее, снова-таки с добавкой серебра. На левом бедре запасные обоймы для обоих пистолетов, закреплены так же, как «браунинг» на правом. Автомат на ремне. Это все тот же «МП-5», но сейчас у меня есть значок, и не надо париться насчет ограничений по длине ствола, так что я отдала автомат переделать на «выбиватель дверей» – для ближнего боя в помещении.

Задержанных я предупредила, что переодеваюсь в полное охотничье снаряжение только по требованию закона, а не потому, что планирую насилие. В первый раз, как я должна была переодеться на месте действия и появилась в полном снаряжении, задержанный вампир впал в раж – он решил, что я собираюсь убить его на месте. Пришлось в конечном счете сделать именно это, а ведь можно было доставить его живым. Очень многие законы кажутся удачным решением, пока не испытаешь их в реальной жизни. Тогда вылезают дефекты, и некоторым они могут стоить жизни.

Вампиры смотрели вытаращенными глазами, некоторые были перепуганы, но в раж никто не впадал. Я их предупредила.

Потом я помогла перевезти первую партию в древнем лифте и погрузить в укрепленный фургон, который у нас для противоестественных преступников. У нас есть один фургон, который выдерживает силу вампиров и оборотней, пытающихся прорваться сквозь металл. Один. Это значит, что еще пятнадцать вампиров остались стоять на коленях в обычных наручниках и кандалах – точно таких же, какие так легко разорвал в допросной вампир Барни. Если действовать по букве инструкции, мне надо было бы отрубить головы и вырезать сердца четырех мертвых вампиров, лежащих кучей на полу, но делать это на глазах других вампиров было бы гибельно. Это значило бы дать им понять, что терять им нечего, и вот сейчас лучший шанс вырваться на свободу. Поэтому я ждала. И, похоже, не все понимали, почему я жду.

Лейтенант Биллингс выше меня, но когда я в боевых/походных сапогах, все в этой комнате меня выше, кроме некоторых вампиров. А я была рада, что у меня в вампирском наборе в машине были еще и сапоги. Они не очень подходят под юбочный костюм, но в любом случае лучше, чем босиком. Биллингс, похоже, думал, что его шесть футов роста и борцовское мускулистое сложение произведут на меня впечатление: он надо мной навис и рявкнул прямо мне в лицо:

– Я жду, пока вы сделаете свою работу, маршал Блейк!

– Я ее сделала, лейтенант, – ответила я, показав на штабель тел рядом с нами.

– Вы сделали часть работы, Блейк. – Он стоял так близко, что даже изогнул торс надо мной. Кто угодно перетрусил бы, если бы мужик такого размера так над ним навис, но на меня не очень действует. Слишком часто мне в лицо рычали вампиры и оборотни. А человек, как бы он ни был зол, впечатляет меньше. И еще отчасти меня манил его гнев – как может манить знатока бутылка хорошего вина. Нёбом я чувствовала эту злость, как будто ее чуть-чуть отпила уже, и надо только шевельнуть языком и проглотить. Когда-то я приобрела способность питаться энергией гнева – такой тип энергетического вампиризма, но законы этого не ловят, и вполне законно было бы выпить весь его гнев. Но если бы кто-то из сверхнормальных копов почуял, что я делаю, могли бы возникнуть вопросы. И уж Биллингс бы точно заметил, что в его эмоции вмешиваются. Я воздержалась, но восхищение этим гневом помогло мне сдержать собственную вспыльчивость и на его вспышку не слишком обратить внимание.

Ответила я спокойным голосом, буднично, прямо в это покрасневшее лицо. Говорила мирно, поскольку не хотела давать пищу его гневу и не хотела усиливать искушение сделать его гнев своей пищей. Оба убитых сотрудника были его людьми. У него было право злиться, и я знала, что пока он на меня орет, ему удается справляться с горем. Люди на многое способны, чтобы сдержать первый приступ истинного, наизнанку выворачивающего горя, потому что как только ты его почувствуешь, оно тебя уже не оставит до окончания процесса. А стадий у этого процесса пять. Первая – отрицание. Когда видишь у своих ног мертвые тела, эту стадию пропускаешь почти незаметно, но не всегда к следующей стадии переходишь по порядку: горе – это не строгая последовательность этапов. Можно через стадии перескакивать, можно застрять в той или иной точке, и даже возвращаться к стадиям, которые уже закончены. Горе не упорядочено, оно спутано, грязно и очень противно. Биллингсу хотелось на кого-нибудь наорать, и я тут пришлась к месту. Ничего личного, я это понимала. Вот я и слушала его рев и пропускала мимо ушей, за спину. Не вдумываясь и не воспринимая лично. Слишком много мне орали в лицо за годы работы, когда близкие валялись на земле мертвыми. Нам хочется отомстить, будто от этого станет лучше.