Внук Цезаря - Лев Канторович

А серый пес начал заметно уставать. Он дышал тяжело, с трудом глотая воздух. Все чаще промахивался и, не доставая Юкона, впустую щелкал зубами. Возраст давал себя знать.

Наконец Юкон угадал правильный прием: не давая серому сшибаться вплотную, он изнурял его быстрыми короткими атаками. Не нанося врагу серьезного вреда, он без остановки кружил вокруг него, ни на секунду не давая опомниться и заставляя непрерывно вертеться, прыгать и изворачиваться.

Серый, в свою очередь, старался схватиться грудь с грудью. Он больше не подвигался к границе. Он гонялся по полю за Юконом, добиваясь ближнего боя, в котором смог бы использовать свои преимущества в весе и опытности.

Юкон легкими прыжками уходил от него. Но как только серый становился спиной, он вцеплялся в его зад и снова отскакивал, едва серый оборачивался.

Серый начал задыхаться. Тощие бока его резко вздувались и опадали. Пасть была широко разинута.

Чувствуя, что слабеет, он свирепел и очертя голову кидался на Юкона.

Юкон дразнил его, танцуя на утрамбованном снегу.

Один раз, когда серый пес промахнулся, Юкон сильно укусил его в голову около уха. Кровь залила глаз. Серый обезумел от ярости. Ничего не разбирая, он бросился за Юконом. Юкон не рассчитал прыжка, и серый достал его заднюю ногу. В страшных челюстях хрустнула кость.

Юкон охромел. На трех ногах он повернулся мордой к своему врагу.

Несколько секунд оба стояли неподвижно. Они чувствовали, что из последней схватки кто-нибудь не выйдет живым.

Оба прыгнули одновременно, сшиблись и покатились по снегу.

Теперь Юкон был волком, бьющимся не на жизнь, а на смерть. Теперь он не имел ничего общего с Юконом из питомника пограничных собак, великолепно дрессированным и послушным. Он дрался молча. Он знал, что пощады не будет. Пасть его была полна теплой крови врага.

Из тумана выплыло большое солнце. На порозовевшем снегу два зверя, серый и черный, тесно сплелись в последнем усилии.

На этот раз Юкон нацелился верно. Он сжал шею врагу. Он слышал, как серый пес хрипел, задыхаясь. Нижние клыки Юкона наткнулись на ошейник. Дрожа от напряжения, он стиснул челюсти, прокусил толстую кожу и достал горло. Серый завизжал от боли. Ему удалось подняться. Он бил Юкона о снег, в клочья изорвал зубами его спину.

Юкон медленно сжимал челюсти, все сильнее и сильнее.

Серый пес зашатался и рухнул набок. Он перестал шевелиться.

Юкон уперся лапами в тело врага, неистово грыз его горло. Задние ноги серого свело судорогой. Он был мертв.

Тогда Юкон поднял вверх дымящуюся, окровавленную морду. Он увидел красное солнце и завыл.

Глава шестнадцатая

ОШЕЙНИК

— Юкон! Юкон! Юкон! — звал Павел. Стараясь перекричать шум ветра в лесу, он сорвал голос.

Его ноги заплетались, лыжи цеплялись за ветки деревьев. Он падал в снег.

В голове его шумело. Он задыхался, рот пересох от жажды. Как и Юкон, он ел снег. Холодный комочек утолял жажду только на одну секунду. Потом пить хотелось еще больше.

Павел побежал наугад. Временами ему казалось, что он видит следы собаки. Потом следы пропадали.

Снег, снег, снег…

Павел останавливался в растерянности. Лес обступал его со всех сторон. Павел снова бросался в чащу.

Падая и подымаясь, царапая лицо и руки, он звал собаку:

— Юкон… Юкон… Юкон…

Ветер стихал, и лесное эхо повторяло:

— Он… он… он…

Павел чуть не плакал от стыда и досады. Он не представлял себе, как вернется на заставу без Юкона. Рядом граница, — что, если собака убежит на ту сторону? И как могло случиться, что Юкон, замечательный, верный Юкон убежал от своего проводника?

Недалеко от лужайки, где произошел бой Юкона с серой собакой, Павел наткнулся на пень, сломал лыжную палку и сильно разбил колено.

Поднявшись и отряхнув снег, он попробовал бежать дальше. Оказалось, что едва может идти. Было очень больно.

В совершенном отчаянии Павел сел на свалившееся дерево.

Взошло солнце, и стволы сосен зачернели на оранжевом небе. По снегу побежали яркие тени.

Тогда Павел услышал дикий, пронзительный вой.

Хромая, цепляясь руками за деревья, Павел приковылял на опушку. Совсем близко от него, отчетливо выделяясь на снегу, стоял Юкон. Передними лапами он упирался в труп серой собаки. Голова была поднята прямо вверх, к ослепительному небу. Снег вокруг пестрел пятнами крови.

Павел бросился к собаке.

— Юкон! Юкон! — кричал он.

Юкон замолчал и повернул голову. Узнав проводника, он завилял хвостом и, приложив уши, с визгом бросился к нему. Он терся о ноги Павла и лизал ему руки.

Павел подошел к убитой собаке и снял с нее ошейник.

Он говорил: «Юкон, собачка! Ты не убежал. Ты замечательно работал. Ты молодец. Ты умница. Мы возьмем с собой этот ошейник и докажем, что ты не просто удрал».

Вдруг Павел замолчал и стал внимательно разглядывать ошейник.

— Стоп, Юкон, — сказал он, — здесь нечисто. Идем скорее.

Только теперь Павел заметил, что Юкон тоже хромает. Он осмотрел его ногу и перевязал носовым платком.

Усталые и израненные, человек и собака рядом плелись по лесу.

Солнце поднялось выше, и веселый свет заиграл на верхушках елей. Красный снегирь взлетел из-под ног Юкона и сел совсем близко на снежную ветку.

Павлу хотелось кричать. Он засмеялся и во весь голос запел:

Как по лужку, по лужку,По знакомой доле,При родимом табунеКонь гулял по воле…

Конь гулял по воле,Казак поневоле,Как поймаю, зануздаюШелковой уздою…

Глава семнадцатая

ВОСКРЕСЕНСКИЙ

Задержанный сидит в комнате начальника заставы, на табурете около стола. Начальник стоит против него, широко расставив ноги и засунув руки в карманы.

Задержанный — среднего роста, худощавый и на вид физически слабый человек. Он одет в легкую куртку деревенского домотканного сукна, такие же штаны и старенькие, стоптанные сапоги. На шее рваный шарф неопределенного цвета и материала. Задержанный давно не брит. Лицо его заросло колючей серой щетиной. Глаза скрыты под нависшими мохнатыми бровями.

Он очень сильно замерз. Начальник дал ему большой кусок хлеба и кружку горячего чая.

Ест задержанный со страшной жадностью. Громко чавкает и, обжигаясь, прихлебывает из горячей кружки.

Не переставая есть, он говорит с начальником.

— Ну, я пошел, мил человек, по тропочке. Думаю — к Мельничному-то ручью как-нибудь выберусь. Я, вишь ты, соображал, будто Мельничный ручей левее будет. А на деле оказывается — вон куда забрел. Родимый ты мой товарищ начальник! Как же теперь я попадать к Мельничному ручью-то буду? Господи, вот, понимаешь, история!

Он сокрушенно качает головой и прихлебывает из кружки.

— Откуда ты шел, папаша? — Начальник спрашивает доверчиво и добродушно. Только в его слегка прищуренных глазах светится осторожная подозрительность.

— Так я ж говорил тебе, мил человек. От брата двоюродного я иду. Он у меня в Льногорском совете секретарь. Из Льногор я, значит, иду. Вышел я еще засветло. Думал прямиком через озеро пройти. А тут, вишь ты, метель-то и разыгралась. Озером идти прямо никак невозможно. С ног валит. Я и пошел лесом. Набрел я, значит, на просеку. По ней до тропочки добрался. Ну и пошел я, мил человек, по тропочке. Мне бы направо идти, а я, вишь ты, соображал, будто Мельничный ручей левее будет. А на деле…

— Почему же ты, папаша, от моих ребят удирать стал? — перебивает его начальник.

— Да нешто я видел? Да, господи, если бы я увидел живого человека, я б сам к нему бросился. В лесу-то, да в такую темь, всякой душе рад будешь. Особенно, как я заблудился, — задержанный даже привстает от возбуждения. Говорит горячо и убедительно. — Я и так, родимый ты мой, не могу в себя прийти от радости, что твои ребята меня заметили. А не то — пропадать бы мне в лесу. Истинный бог, пропадать. А бежал я действительно. Бежал. Да только тут всякий побежит… Ты смотри, мил человек, промерз я как. Ведь в этой одежонке и час по такому морозу не проходишь. А я, почитай, часов восемь по лесу шатался. Да и страшно…

Задержанный разводит руками, шевелит свою ветхую курточку. Снег оттаял, с него течет вода. Под табуреткой натекла маленькая лужица.

Начальник присел к столу.

— Тебя как зовут-то, папаша?

— Так я ж говорил тебе мил человек. Смирнов, Никифор Семенов Смирнов. Мы в Мельничных-то ручьях и проживаем. А я как снес брату своему, двоюродному то есть брату, в Льногоры бумагу…

Дверь распахнулась. На пороге стоит Павел Сизых.

Задержанный спокойно обернулся на шум. Отхлебнул из чашки.

— Товарищ начальник, — говорит Павел, — можно вас на минутку?

Начальник нахмурился, вышел в коридор. Сказал недовольно и тихо: