Заклятие дома с химерами - Эдвард Кэри

Тут шкафокомната еще раз взбрыкнула и затихла — мы не шелохнулись.

— Где мы? — только и выдохнула я.

— Внизу, — объяснил он. — Глубоко внизу. Чтобы попасть наверх, иногда приходится ехать вниз.

Мы стояли на платформе. Рядом в обе стороны бежали рельсы. На стене висели указатели. Тот, который по центру, гласил: «Добро пожаловать на станцию “Дом лавровых листьев”». Стрелка в одну сторону подсказывала: «На Большой Лондон», а в другую — «На Айрмонгер-парк». У платформы под парами уже стоял паровоз. Меня быстро погнали вдоль состава сквозь толпу безучастно деловитых мужчин в темных костюмах и макинтошах. Всех объединял взгляд, устремленный в никуда. В хвосте состава был прицеплен товарный вагон с корзинками, коробками и прочей тарой с каким-то потребительским грузом. Туда меня и затолкал Каспер Айрмонгер. В вагоне я оказалась одна, одна среди множества разных вещей.

— Устраивайся на корзинке. Когда поезд прибудет — тебя заберут. Веди себя хорошо, — напутствовал он и задвинул дверь.

Чуть позже выяснилось, что он ее запер. Полчаса спустя сквозь решетку на окне (стекла не было) я увидела очень высокого пожилого господина в шляпе с высоченной тульей и в длинном черном пальто с меховым воротником. Возвышаясь над толпой, он важно шествовал по перрону, а за ним тянулся хвост из малозначительных особ, что семенили вслед, непрерывно кланяясь, пока он, значит, с решительно мрачным видом совершал посадку на поезд. Подозреваю, что как раз его-то весь поезд и ждал, поскольку, едва он поднялся в свой вагон, по перрону помчался дядечка в форменной фуражке, изо всех сил махая флажком и что есть духу дуя в свисток. И тут мы тронулись. Я пыталась еще хоть что-нибудь разглядеть сквозь решетку, но поезд нырнул во тьму и стало темным-темно. А потом и того темнее. В мой товарный вагон через дыры и щели залетали лишь клочья тумана и клубы запахов; да еще, когда поезд набрал ход, в вагон сквозь решетку стала прокрадываться какая-то мелкокапельная взвесь, и запах, источаемый ею, нельзя было назвать приятным. Как бы то ни было, в конце концов поезд замедлил ход и остановился, выдав пронзительный гудок, от которого у меня заложило уши; оглохшая, я попыталась было хоть что-нибудь высмотреть из окна, но толком ничего не успела — дверь вагона отъехала в сторону, и стоящая в проеме высокая дама в строгом платье сказала, обращаясь ко мне:

— Вам надлежит проследовать сюда, соблаговолите поторопиться.

Так оно и началось. Я приехала.

3 Медаль, заявляющая, что она «За отвагу»

Здесь продолжается повествование Клода Айрмонгера

О моем кузене Туммисе (да и о Муркусе тоже)

Не успев добраться до классной комнаты, я услышал приближающийся гул.

— Хилари Эвелин Уорд-Джексон, — сообщил он.

Я, конечно, узнал его. То был голос именного Предмета кузена моего Туммиса — через какой-то миг из-за поворота вылетел и сам кузен.

— Клод, дружище, — сказал он, переводя дух, — как удачно, что я перехватил тебя на полпути.

— И тебе утра доброго, старина Туммис, если оно и впрямь доброе к тому, кто выглядит как сдутый шарик.

— Так и есть, так и есть, и сейчас я тебе расскажу почему. Уроки на сегодня отменили из-за тетушки Розамути, а вместо уроков учителя устроили нам проверку: нас всех ощупали, обхлопали, карманы вывернули, покрутили-повертели, пальцем потыкали на предмет пропавшей ручки, а поскольку она так и не нашлась, то все были отправлены по своим комнатам, дабы не путаться под ногами искателей. В случае обнаружения искомого предмета мы строго-настрого предупреждены подать звуковой сигнал громким криком. Похоже, тетина ручка нынче стала головной болью для всех.

С кузеном Туммисом мы водили компанию по многим причинам, нередко предаваясь совместным занятиям по зубоскальству, болтологии, переливанию из пустого в порожнее, перемыванию косточек, толчению воды в ступе и лукавомудрствованию. Кузен Туммис — насколько ростом высок, настолько же сложением худ — никогда не отпускал от себя Хилари Эвелин Уорд-Джексон, каковая представляла собой вентиль, весьма уместный в ванной: на эмалированном диске посредине круга красовалась буква «Г», что означало «Горячая». Однако эта в высшей степени симпатичная вещица давала течь, и поразительный эффект их союза заключался в том, что при этом протекал и сам Туммис: капля с носа, что у кого-то другого незаметно сорвалась бы на пол, у него частенько тянулась и тянулась во всю кузенову длину, словно цепляясь за жизнь. А когда она наконец сползала наземь, то казалась уже потусторонним бездыханным телом. Вообще, при своем-то росте наш кузен был чрезвычайно чувствительным малым, озабоченным очень многими вещами. Взять хотя бы его волосы: у него они были такие себе, бледновато-желтенькие. И все-то он не мог решить, как относиться к ним: как к собственным волосам или как к собственно волосам, ведь они смотрелись на нем словно облако газа, скажем, того же метана, что при сомнительной густоте его волос позволяло разглядеть и череп.

Хотя к тому часу, как тетя Розамуть лишилась своей ручки, ему уже стукнуло семнадцать, Туммис все еще не был женат, а ведь в шестнадцать Айрмонгеру надлежало сменить короткие вельветовые штанишки на настоящие длинные брюки из серой фланели. В шестнадцать Айрмонгеру предстояло жениться на истинной Айрмонгерше, которую очень тщательно подбирали для него, поскольку она в любом случае должна была быть из Айрмонгеров, но при этом не сестрой и не ближайшей кузиной. В шестнадцать истинный Айрмонгер откладывал в сторону все школьные дела и начинал погружаться в дела Дома либо в одном из департаментов на дому, либо, при определенных способностях, — за пределами Свалки, в самом Лондоне или в том же Форличингеме, который в ясную погоду можно было наблюдать в отдалении из верхних окон дома. Что касается меня, то мне вряд ли светила работа в Форличингеме — по слабости здоровья, выявленной еще в юные годы, а вот что до бедного Туммиса, то ему не позволяли жениться на Ормили — это значительно удлинило бы его брючный статус, но он, как полагали старшие, был к этому пока не готов. Туммис любил всякую живность, коей изобиловал наш дом. Его хватало на всех: кошек, мошек, блошек, мышек, в том числе и летучих, тараканов и сверчков — всех он пригревал в своих комнатушках, и всем находилось место, но когда в одном месте их скапливалось слишком много, появлялся наш кузен Муркус и всех разгонял, в ходе наступления буквально наступая на тех, кто не успел рассеяться. Возможно, это и послужило причиной тому, что ему на год отсрочили получение длинных штанов и он все еще гулял в коротких, сверкая голыми коленками. Одного взгляда на эти торчащие коленки было достаточно, чтобы понять, как же им неуютно и как им хочется прикрыться вожделенной серой фланелью; в ответ на их чаяния кузен то и дело норовил защитить их руками, что лишний раз напоминало об их наготе, поскольку руки у него были большими и грубыми и отчего-то казались Туммису двумя вареными рубцами.