Обыкновенные ребята - Лев Кассиль

Скоро докторица, а может быть сестра, тоже вся в белом, ввела Гришу. На капитане был длинный больничный халат. И, стуча костылями, Гриша еще неумело подскакивал на одной ноге, поджав, как показалось ребятам, другую под халат. Увидев друзей, он не улыбнулся, только покраснел и кивнул им как-то очень устало своей накоротко остриженной головой. Ребята разом встали и, заходя друг другу за спины, стукаясь плечами, стали протягивать ему руки.

— Здравствуй, Гриша, — проговорил Костя, — это мы к тебе приехали.

Капитан подавил вздох и откашлялся, глядя в пол. Никогда так не здоровались с ним прежде. Бывало: «Здорово, Гришка!» А теперь очень уж вежливы стали, как чужие. И тихие какие-то больно, надели халаты... посетители...

Докторица попросила не утомлять Гришу, не шуметь особенно и сама ушла. Ребята проводили ее беспомощными взглядами, потом расселись. Никто не знал, что надо сперва сказать.

— Ну как? — спросил Костя.

— Да ничего, — ответил капитан.

— Вот приехали к тебе...

— Хорошо.

— И я с ними, — виновато проговорила Варя.

— Прицепилась, как колючка, ну и никак не отстает, — пояснил Еремка.

— Как? Болит? — кивнув на халат Гриши, спросил строго Коля Крючкотвор.

— Нечему уж болеть, — хмуро ответил капитан и откинул полу халата. Варя тихонько ахнула.

— Эх ты, совсем напрочь! — не выдержал Еремка.

— Что ж ты думал, обратно пришьют? — сказал капитан, запахивая халат. — Заражение вышло. Пришлось хирургически.

— Это как же они тебя так? — осторожно спросил Костя.

— Как... Очень просто. Поймали. Велели говорить, кто в партизаны пошел. А я говорю: «Не знаю». Ну, они тогда завели меня в избу, где прежде Чуваловы жили... И шпагатом к столу прикрутили. А потом один взял ножовку да как начал ногу мне... После я уже не в сознании стал...

— Даже выше коленки, — сокрушенно проговорил Костя.

— А не все равно — выше, ниже... Одно уж...

— Ну, все-таки...

— А когда резали, слыхал? — спросил любопытный Коля.

— Это на операции-то? Нет. Прочухался, слышу, только чешется. Я туда рукой цоп, а там уж нет ничего.

— Эх, заразы-немцы! — сказал, яростно ударив себя кулаком по колену, Савка. — Знаешь, Гришка, как ты тогда без полной памяти был, чего они у нас понаделали...

Костя Ястребок незаметно ткнул кулаком в спину Савки.

— Савка... забыл, что тебе говорили? Вот на самом деле Балалайка!

— А я ничего такого не говорю.

— Ну и молчи.

— А энта, другая, ходит? — деловито осведомился Коля, указав на здоровую ногу капитана.

— Ходит.

Все помолчали. На улице выглянуло солнце, неуверенно зашло за облако, опять показалось, словно уже более окрепшим, и Варя почувствовала на щеке его нежное весеннее тепло. Закричали вороны в больничном парке, сорвавшись с голых веток. И в комнате так посветлело, будто все тени смахнуло крылами унесшейся за окном стаи.

— Красиво у тебя тут, — промолвил Еремка, оглядывая комнату. — Обстановка.

Снова немного помолчали. Слышно было, как долбят за стеклом железный подоконник редкие мартовские капли.

— А занятия опять уже идут? — спросил капитан.

— У нас уже все идет нормально.

— По алгебре до чего уж дошли?

— Примеры решаем на уравнение с двумя неизвестными.

— Эх, — вздохнул капитан, — нагонять-то мне сколько...

— Ты только от нас не отставай на второй год, — сказал Ястребок.

— Мы тебе, знаешь, все объясним, — подхватила Варя, — это нетрудно, правда, истинный кувшинчик! Только сперва кажется. Там только значения подставлять надо под понятия и все.

— А мы теперь, как немцы школу пожгли, в бане занимаемся, — рассказывал Еремка. — Савка недавно у нас в переменке как брякнется в кадку с водой! А его как раз к доске вызвали. Такого ему жару математик задал, что он даже обсох весь сразу!

Все засмеялись. Капитан тоже улыбнулся. И стало легче. Но на этот раз все дело испортил Еремка.

— А у нас, — сказал он, — на пустыре, где косогор, тоже сухо почти. Снег сошел. Мы уже тренироваться начали.

Капитан болезненно нахмурился. Костя ущипнул Еремку за локоть. Все сердито смотрели на проговорившегося.

— Кого же теперь на центре поставите? — спросил капитан.

— Да, верно, Петьку Журавлева.

— Конечно, того уж удара у него сроду не будет, как твой, — поспешил добавить Еремка.

— Нет, ничего. Он может. Вы только за ним глядите, чтоб не заводился... А чего же он сам не приехал?

— Да он занятый сегодня, — быстро ответил Костя, и соврал: просто ребята не взяли с собой Петьку Журавлева, чтоб капитан не расстраивался, видя, что его уже заменили.

— А я тебе чего привез! — вдруг вспомнил Коля, хитро посмотрел на всех и вытащил из кармана что-то на красной ленточке. — На. Дарю тебе навовсе. Это железный крест, настоящий, немецкий.

— И я такой же тебе привез, — сказал Еремка.

— Эх ты! А я думал, у меня одного, — сокрушенно проговорил Костя, тоже вынимая из кармана немецкий орден.

Савка тоже полез было в карман, но подумал, вытащил из кармана пустую руку и отмахнулся: «У нас их столько немцы покидали! Как им двинули наши, так они побросали все».

— А я тебе книжку! — И Варя застенчиво протянула капитану свой подарок. — «Из жизни замечательных людей». Интересная, не оторвешься, истинный кувшинчик!

— Ух, чуть не забыл! — воскликнул Савка. — Тебе Васька-хромой кланялся.

— С-а-а-авка!.. — только и мог простонать Костя.

— Ну, и ты Ваське кланяйся, — угрюмо отозвался капитан, — скажи: Гришка-хромой обратно поклон шлет, понял?

— Ну, нам время итти, — заторопился Костя, — а то на поезд не поспеем. Народу много.

Толпясь вокруг капитана, молча совали ему руки. И каждому казалось, что самого главного, ради чего и приехали, так и не сказали. Коля Крючкотвор вдруг спросил:

— А как же ты тогда на улице оказался? Ты ведь вперед с нами в лесу сидел. Куда же ты пошел?

— Значит, надо было, — отрывисто ответил капитан.

— Ну, счастливо тебе!.. Скорей управляйся тут да приезжай.

— Ладно.

И они ушли, неловко теснясь в дверях и оглядываясь на Гришу. Столько собирались к капитану, так нужно было повидаться, сказать что-то важное, а толком и не поговорили... Ушли. Он остался один. Тихо и пусто стало вокруг. Большая сосулька ударилась о подоконник снаружи и, разбившись, загремела вниз, оставив влажный след на железе. Прошла минута, другая. Неожиданно вернулась Варя.

— Здравствуй еще раз. Я тут платок свой не позабыла?

Капитан стоял, отвернувшись к стене. Худые плечи его, подпертые костылями, вздрагивали.

— Гриня, ты что?.. Болит у тебя, да?

Он справился и замотал головой, не оборачиваясь.

Она подошла к нему.

— Гриня, думаешь, я не знаю, зачем ты тогда обратно из лесу пошел?

— Ну и ладно, знай себе на здоровье! Чего ты знаешь?

— Знаю, все знаю, Гринька. Ты тогда думал, что мы с мамой в сельсовете остались, не успели... Это ты из-за меня, Гринька.

У него запылали уши.

— Еще что скажешь?

— И скажу!..

— Знаешь, так помалкивай себе в платочек, — буркнул он в стенку.

— А я вот не буду помалкивать! Думаешь, мне самое важное, сколько у тебя ног? У телки у нашей вон их целых четыре, а что за радость! И не спорь лучше. Я тебя, Гриня, все равно сроду одного не кину на свете. И занятия нагоним, только приезжай скорей, поправляйся. И на пруд пойдем, где музыка.

— С хроматым-то ходить не больно интересная картина...

— Дурной ты... А мы с тобой на лодке поедем, в лодке и незаметно будет. Я веток наломаю, кругом тебя украшу, и поедем мы по-над самым берегом, мимо всего народа, я грести стану...

— Это почему же обязательно ты? — Он даже повернулся к ней разом.

— Ты ж раненый.

— Кажется, грести-то я пошибче тебя могу.

И они долго спорили, кто умеет лучше грести, кому сидеть на руле и как вернее править — кормовиком или веслами. Наконец Варя вспомнила, что ее ждут. Она встала, выпрямилась и вдруг схватила обеими руками руку капитана и, плотно зажмурившись, сжала ее изо всех сил в своих ладонях.

— Прощай, Гриня!.. Приезжай скорее... — прошептала она, не открывая глаз, и сама оттолкнула его руку.

На улице ее ждали четверо.

— Ну как, отыскала платочек?.. — начал было насмешливо Савка, но Костя Ястребок грозно шагнул к нему: «Только брякни что-нибудь...»

А капитан вернулся в свою палату, поставил у койки костыли, лег и раскрыл книжку, которую подарила ему Варя. Бросилось в глаза место, обведенное синим карандашом.

«Лорд Байрон, — читал капитан, — оставшийся с детства на всю жизнь хромым, тем не менее пользовался в обществе огромным успехом и славой. Он был неутомимым путешественником, бесстрашным наездником, искусным боксером и выдающимся пловцом...»