Честное пионерское! - Андрей Анатольевич Федин

— Дать бы тебе… по башке, — сказал парень. — Напугал меня!

Он опустил руку, ударил корешком книги по кровати — несильно, будто нехотя. Шмыгнул носом.

Я вздохнул: снова поймал себя на мысли, что очень хочу открутить этому рыжеволосому ребёнку его покрытые веснушками уши.

— Ты и точно припадочный, — сказал парень. — Закатил глаза — я чуть не описался от испуга. Видел бы ты себя со стороны! Жуть. Тормошу тебя — а ты как тот покойник. Подумал, что ты не дышишь. Не знал, что делать. Уже хотел бежать за врачихой!

— Не надо, — произнёс я.

Обнаружил, что говорить стало легче: двигал языком без особого труда, да и с губ словно исчезло онемение. Будто закончилась заморозка — закончилась, спустя несколько дней, после того, как меня перевели в педиатрическое отделение. Отметил, что теперь бы я точно смог улыбнуться — той же Наде. Но не пожелал улыбаться своему соседу по палате. Вспомнил вдруг, как тот ущипнул меня за руку.

Что случилось потом? Он меня ударил? Или в моей голове взорвалась бомба?

Помню, что потом… была вспышка.

Я огляделся. Следов той вспышки не увидел. Потому что тот фейерверк взорвался лишь в моём воображении.

— Дурацкие у тебя шутки, Припадочный, — с угрозой в голосе сказал конопатый парень. — Не делай так больше. Слышал меня? А то пожалеешь!

Он толкнул меня кулаком в бок (я это… увидел?) и вразвалочку поплёлся к своей кровати.

* * *

Утром меня вновь осматривал усатый доктор. Он дышал на меня перегаром и табачным дымом (будто только вернулся с перекура), рассматривал мои зрачки, задавал вопросы. Я отвечал коротко. Но врач всё же отметил мою сегодняшнюю «болтливость». Заявил, что скоро я смогу не только разговаривать, но и петь — напророчил мне будущее звезды эстрады. При этом усатый будто бы по привычке отпускал неуместные в детском отделении шуточки (понятные мне, но не моему соседу по палате). Он ощупывал мои руки и ноги, отслеживал мою реакцию, деловито давал указания медсестре.

Прикосновений я не ощущал. Даже не понимал, тёплые или холодные у медика пальцы (тот не надел ни перчатки, ни маску). С безразличием взирал на уже ставшие привычными манипуляции с моим тощим детским неподвижным телом. Пока усатый доктор не подобрался к ступням. Я не видел, к какой именно точке он прикоснулся. Но вздрогнул от неожиданно резких ощущений. Что не ускользнуло от внимания врача. Он вдруг умолк, недоверчиво взглянул на моё лицо. Сунул руку в карман, извлёк оттуда карандаш. Но вместо того, чтобы приступить к записям, ткнул меня остро отточенным грифелем в пятку.

— Ай! — воскликнул я, ощутив боль.

Сердито уставился на усатого.

Доктор приподнял брови.

— Это хорошее «ай», — сказал он. — Просто великолепное!

Я раздражённо отметил, что усы врача топорщились, будто у таракана. Доктор засуетился, вновь принялся изучать мои ноги. Сдавливал их, оставляя на коже красные пятна; постукивал подушечками пальцев по моим коленям. Но карандашом он меня больше не тыкал.

Рыжий паренёк вытягивал шею: силился рассмотреть со своей койки, что со мной делал усатый медик. Шмыгал носом, почёсывал затылок. Ждал своей очереди. К его осмотру усатый врач обычно приступал, вдоволь поиздевавшись надо мной.

Наконец, доктор громко хмыкнул. Подмигнул мне, повернулся к медсестре.

— Забудьте всё, что я вам только что сказал, — произнёс он. — Дело приняло… интересный поворот. У нас с вами необычный случай, милочка. Будем действовать по-другому.

* * *

Ещё до обеда я пошевелил указательным пальцем правой руки. И визуально убедился в этом, потому что САМ повернул голову. Ощущения от собственного подвига были сродни тем, что я испытал, когда мой старший сын впервые назвал меня «папой» — похожими на счастье. Всё же я не находил удовольствия в том, чтобы быть парализованным инвалидом — даже во сне. Я вновь согнул-разогнул палец. И тут же представил, как отреагирует на мои достижения Надежда Сергеевна. Она наверняка порадуется за… своего сына Мишу.

Я рассматривал свой похожий на шевелящегося червяка палец. Сообразил, что вполне вероятно я всё же встану на ноги — здесь, в больнице. Не сегодня, не завтра. Но уже не сомневался, что вслед за пальцем «пробудится» и всё тело (пусть и не моё настоящее). Невольно вспомнил рассказы Нади Ивановой о ринувшихся на городские пляжи горожанах, о подаренном мне (её сыну) велосипеде. Подумал, что женщина ничего не говорила о компьютере — лишь теперь отметил эту странность. Представил, что буду делать за стенами больницы…

Но долго не фантазировал на эту тему: почувствовал вдруг, что у меня чешутся ступни. На ногах появился сперва едва ощутимый зуд. Но он чувствовался всё отчётливей. И к обеду уже сводил меня с ума (я то и дело скрежетал от бессилия зубами: не дотягивался, чтобы почесать свои пятки). Улыбчивой санитарке, явившейся кормить меня обедом, моя просьба не показалась странной. Женщина деловито поскребла мне ногтями кожу. Я блаженно застонал. И решил, что мой «медикаментозный» сон не так и плох. Моя жизнь в нём постепенно налаживалась.

* * *

— Ко-ля подошёл… под-хо-дил… подходил к пу-зы-рю… к пузырю, — краем уха слушал я тонкий голосок моего соседа по палате.

Пытался привыкнуть к бормотанию конопатого, старался не обращать на него внимания: сосредоточился на движениях своей руки. После обеда научился шевелить не только пальцем — всей правой кистью! Да и голову я поворачивал теперь вполне уверенно (всё же приятно смотреть на вещи прямо, а не косить в их сторону глазом). Слушал чтение рыжего парня — натужно пыхтел, разрабатывая мышцы рук (левая кисть тоже отзывалась на мои мысленные приказы, пусть и шевелилась не так заметно, как правая).

Рыжий не дождался появления Надежды Сергеевны — уволок книгу к себе на кровать. С самого утра мальчишка курсировал по палате — поглядывал то на двери, то на окно, то на тумбочку, где лежала книга об Алисе Селезнёвой. Вновь и вновь рассматривал в книге картинки (ради этого надолго замирал около моей кровати). То и дело спрашивал, скоро ли придёт моя мама (и продолжит ли та чтение книги). Хмурился, вновь выслушав мой ответ (Надя сегодня работала — я не ждал её раньше вечера).

Конопатый самостоятельно продолжил чтение истории о приключениях Коли (до появления Алисы Селезнёвой Надя