Почтальон всегда звонит дважды - Джеймс Кейн

Одно я понял, почему он так вырядился и почему уже не разносит еду, как раньше, и держится так напыщенно – у него было сотрясение мозга, а это случается не каждый день с такими бедными греками, как он. Он вел себя вроде итальянца, открывшего аптеку. Тот, как только получит диплом, где наверху написано «фармацевт», а внизу висит красная печать, тут же надевает серый костюм с черным жилетом и надувается так, что у него уже нет времени готовить пилюли, не то чтобы мухлевать с шоколадным мороженым. Этот грек вырядился по той же причине.

В его жизни произошло большое событие.

Я застал ее одну, когда уже подходило время ужина. Он пошел наверх умыться, и мы остались на кухне одни.

– Ты думала обо мне, Кора?

– Разумеется. Тебя я бы так быстро не забыла.

– Я все время думал о тебе. Как поживаешь?

– Я? Нормально.

– Я звонил тебе несколько раз, но все время брал трубку он, а я боялся с ним говорить. Мне удалось подзаработать.

– Да, я рада, что тебе повезло.

– Я заработал, и тут же все спустил. Я думал, что мы могли бы с этого начать, но тут же остался без гроша.

– Я тоже хотела бы знать, куда деваются деньги.

– Ты вправду думала обо мне, Кора?

– Ты же знаешь, что да.

– По твоему поведению не видно.

– Мне кажется, я веду себя нормально.

– Поцелуешь меня?

– Сейчас будем ужинать. Тебе бы нужно освежиться, прежде чем садиться за стол.

Вот так это было. Весь вечер.

Грек опять принес свое сладкое вино и перепел уйму песен, а мы сидели рядом, и по поведению Коры вы бы сказали, что я как раз тот парень, который работал у них когда-то, но она уже забыла, даже как его зовут. Паршивее возвращения к домашнему очагу вы в жизни не видели.

Когда подошло время ложиться спать, я подождал, пока они уйдут наверх, а сам вышел на улицу, чтобы поразмыслить, стоит ли оставаться и начинать все сначала или поблагодарить ее за все и попытаться забыть о ней.

Я ушел довольно далеко, причем сам не знаю, куда и как, но тут услышал, что в доме ссорятся. Я повернул обратно и, когда подошел ближе, начал разбирать слова. Она кричала как бешеная, чтобы я немедленно убирался из дому. Он что-то бормотал о том, будто хочет, чтобы я остался и помогал ей и дальше. Он пытался ее утихомирить, но я-то понимал, что она так кричала для того, чтобы я ее слышал. Будь я в своей комнате, как она думала, я слышал бы все совершенно четко, но и так я наслушался предостаточно.

Они наконец умолкли. Я проскользнул в кухню, стоял там и слушал. Но больше не услышал ничего, потому что был совершенно разбит и единственный звук, который я мог различить, – это стук моего собственного сердца. Мне показалось, что сердце стучит как-то странно, и тут я вдруг понял, что это стучат два сердца, потому-то и звук такой странный.

Я включил свет.

Она была в красном кимоно, белая как мел, и не сводила с меня глаз, держа в руке длинный тонкий нож. Я отобрал его. Когда она заговорила, шепот ее звучал как змеиное шипение:

– Почему ты вернулся?

– Потому что должен был вернуться.

– Нет, не должен. Я бы как-нибудь с этим справилась. Я старалась забыть тебя. А ты вернулся.

– С чем бы ты справилась?

– С тем, для чего он ведет свой альбом с вырезками. Чтобы показывать его своим детям! Теперь он их хочет. Хотя бы одного, и поскорее.

– Так почему ты не ушла со мной?

– А зачем? Чтобы спать в товарных вагонах? Зачем мне уходить с тобой? Ну скажи мне.

Мне нечего было ей сказать. Я подумал о тех двухстах пятидесяти долларах, но что толку говорить ей о том, что еще вчера у меня были деньги, а сегодня я спустил их «от борта в лузу»?

– Ты никчемный человек. Я это знаю. Ты просто ничтожество. Почему ты не уберешься? Почему ты вообще сюда вернулся? Почему ты не оставишь меня в покое?

– Послушай. Потяни еще немного с этим ребенком. Потяни время, и, может быть, мы что-нибудь придумаем. Я ничтожество, но я люблю тебя, Кора. Клянусь!

– Ты клянешься, ну и что ты собираешься делать? Он берет меня в Санта-Барбару, чтобы я согласилась завести ребенка, а ты – ты поедешь с нами! Будешь с нами в одном отеле! Поедешь с нами в машине! Ты просто...

Она замолчала. Мы стояли, глядя друг на друга.

Мы втроем в автомобиле. Мы оба знали, что это значит.

Медленно, шаг за шагом мы приближались друг к другу, пока не соприкоснулись.

– Ах Боже, Фрэнк, неужели для нас нет другого выхода?

– Не знаю. Ты только что собиралась пырнуть его ножом.

– Нет. Это было для меня, Фрэнк. Не для него.

– Кора, это судьба. Мы пробовали все, что можно.

– Не хочу жирного греческого ублюдка, Фрэнк. Просто не хочу. Единственный человек, с которым я хотела бы иметь детей – это ты. Если бы ты был приличным человеком. Ты умница, но все равно ты ничтожество.

– Я ничтожество, но я люблю тебя.

– Да, и я люблю тебя.

– Как-нибудь отговори его. Хотя бы на эту ночь.

– Хорошо, Фрэнк. Хотя бы на эту ночь.

Глава 7

Далеко лежит дорогаВ царство сладких наших снов,Где ночами под ветвямиСоловьи зовут любовь.Отдыхать мы будем долго,Пусть приснится что-нибудь.Вместе в раннем полумракеМы отправились в тот путь.

– Ну, они у вас и весельчаки, а?

– По-моему, даже слишком.

– Так не пускайте их за руль, миссис. Тогда хоть ничего не случится.

– Надеюсь. Не нужно бы с этими пьяницами никуда ездить, я знаю. Но что я должна была делать? Я сказала, что не поеду с ними, так они заявили, что поедут сами без меня.

– Еще сломают себе где-нибудь шею.

– Вот именно. Так уж лучше я поведу машину. Ничего другого не остается.

– Человек никогда не знает, что лучше. С вас за бензин доллар шестьдесят. Масло в порядке?

– Думаю, да.

– Спасибо, миссис. До свидания.

Она снова села за руль, а мы с греком продолжали петь и буянить. Это был первый акт разыгранной нами с Корой пьесы. Я должен был быть пьян, что избавляло от подозрений в способности совершить обдуманное преступление. На этот раз убийство должно было быть таким простым, чтобы даже не походить на убийство. Обыкновенное дорожное происшествие с пьяницами, с бутылками спиртного в машине – словом, со всем, что требуется. Само собой, что, когда я приналег на бутылку, грек тут же присоединился, так что я скоро довел его до нужной кондиции. Мы остановились заправиться, чтобы был свидетель, как она расстроена и устала, потому что все время была за рулем и не могла выпить.

Перед этим нам чертовски повезло. Перед самым закрытием таверны, около девяти, у нас остановился поужинать какой-то парень и как раз стоял на дороге и смотрел на нас, когда мы выезжали. Он видел всю эту комедию: видел, как я дважды пытался тронуться и у меня дважды глох мотор; слышал, как мы ругаемся с Корой, что я слишком пьян, чтобы сидеть за рулем; видел, как она вышла и заявила, что никуда не поедет; видел, как пытаемся тронуться мы с греком; видел, как она заставила нас поменяться местами, чтобы я сидел сзади, а грек впереди, а потом села за руль и поехала сама. Звали его Джеф Паркер, он разводил кроликов в Энчино. Кора получила от него визитку, когда заметила, что стоит попробовать, как пойдут блюда из кролика. Так что мы знали, где его искать, если вдруг понадобится.

Мы с греком пели «Матушку Мари», и «Смейся, смейся», и «У старой мельницы» и не заметили, как оказались у поворота на Малибу-Бич и свернули. Хотя правильно было ехать прямо. К побережью ведут две дороги. По одной, в десяти милях от моря, теперь ехали мы. Вторая, шедшая вдоль берега, осталась слева от нас. В Венчуре они сливаются и ведут вдоль моря в Санта-Барбару, Сан-Франциско и еще дальше. Кора никогда не видела Малибу-Бич, где живут кинозвезды, и хотела ехать к океану по этой дороге, чтобы потом проехать еще несколько миль и увидеть это чудо, и уже после развернуться и ехать прямо в Санта-Барбару.

В действительности, дело заключалось в том, что эта дорога была, пожалуй, худшим горным участком во всей округе, и авария на ней никого бы не удивила, даже полицейских. Там темно и почти никто не ездит, нигде нет домов и ничего такого, так что для того, что мы собирались сделать, это место подходило как нельзя лучше.

Грек вообще ничего не заметил. Мы миновали небольшой летний кемпинг среди холмов, который назывался Малибу-Лейк, где на площадке шли танцы, а на озере кружили парочки в каноэ. Я им что-то закричал. Грек присоединился:

– Задай ей жару и за меня!

Все это мелочи, но зато мы получили лишнюю отметину на нашей трассе, если бы кто вздумал копнуть поглубже.

Мы начали подниматься на первую гряду гор. Три мили подъема. Я сказал ей, как надо ехать: в основном – на второй передаче. Отчасти потому, что там каждые двадцать метров – крутой поворот, при прохождении которого машина потеряла бы скорость и все равно пришлось бы переходить на вторую, чтобы не заглох мотор; а отчасти – чтобы мотор был перегрет. Все должно соответствовать. Нам предстояла уйма объяснений.