Почтальон всегда звонит дважды - Джеймс Кейн

– Я вела машину. Там длинный подъем, и мотор перегрелся. Муж сказал, чтобы я остановилась и дала ему остыть.

– Как сильно он перегрелся?

– За сто двадцать градусов.

– Продолжайте.

– Когда мы начали спускаться, я заглушила мотор, но внизу он все равно был перегрет, так что перед следующим подъемом мы остановились. Стояли минут десять. Потом снова тронулись. Не понимаю, что случилось. Я набрала слишком большую скорость и не могла затормозить, переключила на вторую передачу, а мужчины разговаривали между собой, и, видимо, из-за этого резкого переключения... короче, я вдруг почувствовала, как одна сторона машины проваливается. Я крикнула, чтобы они выскакивали, но было уже поздно. Я почувствовала, как машина переворачивается, а потом уже только помню, как выбиралась наружу, а потом стояла наверху, на дороге.

Коронер снова повернулся ко мне:

– В чем вы нас тут пытаетесь убедить? Хотите защитить эту женщину?

– Я не заметил, чтобы она защищала меня.

Присяжные вышли и вернулись с решением, что Ник Пападакис погиб в результате автомобильной катастрофы на дороге в Малибу-Лейк, вызванной целиком или частично халатностью с моей стороны или со стороны Коры, и постановили, чтобы мы были подвергнуты аресту до заседания Большого жюри.

В ту ночь у меня в больнице дежурил другой полицейский, и на следующее утро он сказал мне, что на меня придет взглянуть мистер Саккет, так чтобы я вел себя прилично. Я не слишком испугался, но все же побрился у больничного парикмахера, и тот меня облагородил, как сумел. Я знал, кто такой Саккет. Это был окружной прокурор. Он явился только в половине одиннадцатого, полицейский вышел наружу и оставил нас одних. Это был здоровенный тип, плешивый, с благородными манерами.

– Ну что? Как дела?

– Все хорошо. Мне немного досталось, но это пройдет.

– Как сказал тот тип, что выпал из самолета, полет был просто сказка, только приземление жестковато.

– Именно так.

– Послушайте, Чемберс, вы не обязаны говорить со мной, если не хотите, но я пришел к вам отчасти потому, что мой опыт показывает, что откровенный разговор может избавить от множества неприятностей, а иногда и открыть путь к разумной защите, и в любом случае, как говорит один мой коллега, после этого, так или иначе, мы лучше понимаем друг друга.

– Ну ясно, господин прокурор. Что вы хотите знать?

Я постарался, чтобы это звучало достаточно цинично, и он надолго уставился на меня.

– Допустим, начнем сначала.

– Об этой поездке?

– Именно. Я хочу знать о ней все.

Он встал и начал расхаживать по комнате. У самой моей постели были расположены двери, и я их резко распахнул. Полицейский в другом конце коридора любезничал с сестрой.

Саккет рассмеялся:

– Ну что вы, никаких диктофонов здесь нет. Их вообще не используют, разве что в кино.

Я оскалился в глуповатой улыбке. Я добился от него того, чего и хотел. Попробовал на нем простейший трюк, и он попался.

– Ну вот, господин прокурор. Конечно, ничего хорошего все равно бы не получилось, как мне теперь кажется. Ну ладно, начнем по порядку, и я расскажу вам, как все было. Я, конечно, влип, я знаю, но думаю, что если я буду лгать, то мне это все равно не поможет.

– Это разумный подход, Чемберс.

Я рассказал ему, как ушел от грека, и как снова наткнулся на него на улице, и как он звал меня назад, и как пригласил меня в эту поездку в Санта-Барбару вместе с ними, чтобы обсудить все возможности. Я рассказал ему, как мы загрузили машину вином, и как выехали, и что я был за рулём.

Тут он меня прервал:

– Значит, вы вели машину.

– А что, господин прокурор?

– Как вы себе это представляете, Чемберс?

– Дело в том, что я слышал ее слова при опознании и слышал, что говорили полицейские. Знаю, где меня нашли. Так что я прекрасно знаю, кто был за рулем. Она. Но раз я должен рассказать все, что помню, то должен сказать, что вел машину я. Я коронеру ни в чем не солгал, господин прокурор. Мне все еще кажется, что машину вел я.

– Вы лгали, что не были пьяны.

– Это факт. Я был одуревшим от выпивки, и от наркоза, и от лекарств, и лгал, это точно. Но теперь я в порядке, и у меня хватит ума понять, что выручить меня если что и может, то только правда. Ясно, что я был пьян. Залил глаза под завязку. И единственное, о чем я мог думать, так это о том, что нельзя сознаваться, что я был пьян, так как я вел машину, и узнай они, что я был пьян, мне конец.

– Вы собираетесь сказать это присяжным?

– Придется, господин прокурор. Но я все еще не понимаю, как за рулем оказалась она. Ведь выезжал из дому я. Это точно. Я даже помню, что там стоял какой-то парень и смеялся надо мной. Так как же получилось, что машину вела она, когда мы рухнули вниз?

– Вы проехали всего несколько метров.

– Вы хотите сказать, несколько миль?

– Я говорю, несколько метров. Потом вас за рулем сменила она.

– Боже, я, наверно, отключился.

– Ну, это одна из немногих вещей, которым присяжные наверняка поверят. Это выглядит так убедительно, как обычно выглядит правда. Да, этому они поверят.

Он сидел там и разглядывал свои ногти, а я чуть не рассмеялся. Я даже обрадовался, когда он продолжил свои вопросы, и я смог переключиться на что-то другое, удивляясь, как легко я его провел.

– Когда вы начали работать на Пападакиса, Чемберс?

– Прошлой зимой.

– Как долго вы у него оставались?

– Я ушел месяц назад. Может, шесть недель.

– Вы работали у него полгода?

– Пожалуй, так.

– А что вы делали до того?

– По-разному. Странствовал по свету.

– Ездили на попутных? В товарных поездах? Подрабатывали на еду и все прочее?

– Да, сэр.

Он открыл чемоданчик, выложил на стол пачку бумаг и начал в них копаться:

– Вы были когда-нибудь во Фриско?

– Я там родился.

– В Канзас-Сити? В Нью-Йорке? В Нью-Орлеане? В Чикаго?

– Да, я всюду был.

– Вы попадали в тюрьму?

– Да, господин прокурор. Знаете, когда скитаешься с места на место, тут и там, обязательно попадаете в полицию. Да, сэр, я попадал в тюрьму.

– Вы были в тюрьме в Таксоне?

– Да, сэр. Думаю, там мне дали десять дней. За незаконное использование железнодорожного имущества.

– В Солт-Лейк-Сити? В Сан-Диего? В Вичите?

– Да, сэр. И там тоже.

– В Окленде?

– Там я отсидел три месяца, господин прокурор. Подрался с вокзальным детективом.

– Вы его неплохо отделали, а?

– Знаете, как говорит парень в одной пьесе, отделали его порядочно, но вам бы надо видеть другого. Он мне тоже задал взбучку.

– Лос-Анджелес?

– Один раз. Но только три дня.

– Чемберс, что заставило вас начать работать у Пападакиса?

– Это только случайность. Я был голоден, а ему как раз кто-то был нужен. Я зашел туда перекусить, а он мне предложил работу, и я согласился.

– Чемберс, вам не кажется это странным?

– Не знаю, что вы имеете в виду, господин прокурор.

– То, что вы столько лет скитались по свету, работой никогда не интересовались и нигде толком не работали, насколько я знаю, и вдруг остепенились, находите постоянное место и трудитесь как пчелка?

– Ну, честно говоря, мне там не слишком нравилось.

– Но вы терпели.

– Ник был одним из лучших людей, которых я когда-либо встречал. Когда я немного поднакопил деньжат, я хотел сказать ему, что смываюсь, но не смог его огорчить, раз у него были такие проблемы с помощниками. А когда с ним произошло несчастье и его не было дома, я и взял ноги в руки. Просто убрался, и все. Конечно, не следовало оставлять его в беде, но у меня просто такой характер, господин прокурор. Не могу сидеть на месте. Короче, я потихоньку смылся.

– А через день после того, как вы вернулись, он погиб.

– Теперь вы пробудили во мне нечистую совесть, господин прокурор. Возможно, присяжным я это расскажу иначе, но вам скажу, что я чертовски виноват. Не будь там меня и не уговори я его выпить после обеда, возможно, он был бы жив. Поймите, возможно, здесь нет ничего общего. Я не знаю. Я был не в себе и не знаю, что произошло. Но все-таки не будь в машине двух пьяниц, она бы, наверно, вела машину лучше, вам не кажется? Мне, по крайней мере, да!

Я взглянул, как ему это понравилось. Он вообще не смотрел на меня. Ни с того ни с сего он вдруг вскочил, подошел к постели и схватил меня за плечо:

– Оставьте это, Чемберс. Как же это вы у Пападакиса выдержали целых полгода?

– Я вас не понимаю, господин прокурор.

– Нет, понимаете. Я ее видел, Чемберс, и догадываюсь, почему вы это сделали. Вчера она была у меня в кабинете. С фонарем под глазом и помятая, но и так выглядела преотлично. Из-за таких крошек уже не один парень сбился с пути, какой бы у них ни был непоседливый характер.

– Откуда, господин прокурор? Вы ошибаетесь!

– Слишком уж все хорошо получается, Чемберс. Налицо автомобильная катастрофа, которая еще вчера однозначно была несчастным случаем, а сегодня уже не знаю что. Если как следует покопать, то появятся свидетели, а когда их показания соберут вместе, все дело будет у меня в руках. Ну так, Чемберс. Вы с этой женщиной убили грека, и чем раньше в этом признаетесь, тем лучше для вас.