Тезка - Джумпа Лахири

— Вот счастливец! — восклицает Ашок, с восхищением перелистывая страницы. — Не успел родиться, а уже такая книга!

Какая разница с его собственным детством, думает он. О том же думает и Ашима, но у нее соображения совсем другие. Она, конечно, благодарна Майе, Дилипу и доктору Гупте за их внимание к ней, но все же они — лишь жалкая замена тем, кто действительно должен был бы находиться сейчас рядом с ней. Здесь нет ни единого родственника с ее стороны — ни отца, ни матери, ни бабушки, ни дедушки, ни даже какого-нибудь четвероюродного дядюшки, и поэтому сам факт рождения сына кажется Ашиме чем-то случайным, свершившимся лишь наполовину, как, впрочем, и все в Америке. Она гладит мягкие волосы сына, подносит его к груди, рассматривает его личико, и в то же время не может не испытывать к нему острой жалости: он вступает в мир таким одиноким, почти что сиротой!

Ни у одной из оставшихся за океаном семей нет телефона, поэтому известить их о радостном событии молодые родители могут только телеграммами, которые Ашок уже адресовал в разные районы Калькутты: «Вашими молитвами мать и сын чувствуют себя хорошо». Выбор имени заранее решено было предоставить самой старой родственнице — бабушке Ашимы, которой давно перевалило за восемьдесят и которая уже успела дать имена шести правнукам. Насколько известно Ашиме, бабушка, узнав о ее беременности, чрезвычайно разволновалась оттого, что ей предстоит выбрать имя первому в их семье «сагибу»[3]. Поэтому Ашима с Ашоком договорились, что, пока не пришло письмо от бабушки, они оставят прочерк в анкете, которую необходимо заполнить для получения свидетельства о рождении. Бабушка отправила свое письмо лично — доковыляла до почты, опираясь на палку, хотя до этого чуть не десять лет не выходила из дома. В письме указаны два имени — для девочки и для мальчика, и их не знает никто, кроме самой бабушки.

Хотя письмо было послано уже месяц назад, в июле, оно почему-то до сих пор не дошло. Ашима и Ашок не слишком волнуются по этому поводу. Они прекрасно знают, что новорожденному имя не нужно. Ему нужна любовь, и ласка, и грудное молоко, ему нужно подарить золотые и серебряные украшения, а еще его нужно держать вертикально после еды, и слегка поглаживать по спинке, и иногда переворачивать на животик. А имя может подождать. В Индии с выбором имени не спешат. Бывает, проходят годы, пока родители находят то самое лучшее, настоящее и единственное имя, которое должен носить их отпрыск. Ашима с Ашоком могут назвать множество родственников, которые получили имя только лет в шесть или семь — когда пришло время записывать их в школу. И чета Нанди, и доктор Гупта это тоже прекрасно понимают. Само собой разумеется, прежде чем дать малышу имя, необходимо дождаться письма его прабабушки.

Кроме того, в распоряжении родителей есть ласкательное имя: у бенгальцев принято давать два имени. Одно называется дакнам — дословно: «имя, которым называют человека друзья, родственники и другие близкие люди», его используют в домашней, непринужденной обстановке. Такое имя, как постоянный отзвук детства, напоминает человеку о том, что жизнь не всегда должна быть серьезной, сложной, официальной. А также о том, что всякий человек имеет несколько лиц и что он являет себя миру в разных ипостасях. Ласкательное, домашнее имя Ашимы — Мону, Ашока — Миту. И хотя они оба уже выросли, именно эти имена до сих пор употребляют их родные, под этими именами их любят, бранят, ласкают, учат уму-разуму.

Но наряду с домашним у каждого бенгальца есть официальное имя, бхалонам, им он пользуется в отношениях с внешним миром. Таким именем подписывают письма, оно значится в дипломах и сертификатах, в телефонных справочниках, на почтовых ящиках и так далее. Так, на конверте мама Ашимы выводит «Ашиме Гангули», а в письме обращается к дочери «Мону». Официальные имена должны обозначать высокие, благородные качества их носителя. «Ашима», например, означает «беспредельная, не знающая границ». «Ашок» — имя повелителя, того, «кто поднимается над горем и бедствиями». Ласкательные, домашние имена подобных значений не имеют, они нигде не регистрируются, употребляются только в устной речи. Они могут быть бессмысленными, глупыми, насмешливыми, звукоподражательными. Случается, что у малыша несколько прозвищ, и лишь с течением времени одно из них становится его домашним именем.

Вот и сейчас, когда новорожденный открывает глаза и, сморщив розовое личико, по-стариковски брезгливо разглядывает маленький круг собравшихся вокруг него обожателей, мистер Нанди, рассмеявшись, называет его «Буро», что означает на бенгальском «старичок».

— Значит, вы назвали его Буро? — весело восклицает Пэтти, внося в палату поднос с неизменным цыпленком.

Ашок поднимает крышку блюда и в два приема поглощает цыпленка. Это никого не удивляет, все сестры в отделении уже знают, что Ашима не ест ничего, кроме желе и мороженого, ее даже прозвали «желейная леди».

— Нет, — объясняет Ашима, — мы еще не выбрали имя. Его должна выбрать моя бабушка.

— Вот так? — Пэтти одобрительно кивает головой. — А она скоро сюда приедет?

Ашима не в состоянии представить себе, как ее дряхлая бабушка, рожденная еще в прошлом веке, иссохшая, сморщенная старуха, неизменно закутанная в белые вдовьи одежды, бронирует билет на самолет и летит в Кембридж. Какой бы любимой и желанной она ни была, сама мысль о ее появлении здесь кажется Ашиме абсурдной.

— О нет, она не приедет, — объясняет она. — Мы ждем ее письма.

Вечером Ашок еще раз проверяет почтовый ящик, но письма по-прежнему нет. Не приходит оно и на следующий день. Так проходит три дня. Сестры обучают Ашиму пеленать младенца, обрабатывать ему пупок. Она принимает горячие ванны с морской солью, чтобы уменьшить отеки и синяки, ускорить заживление внутренних швов. Она получает список детских врачей и множество брошюр о пользе грудного вскармливания, о прививках, о разных видах пеленания, о детских шампунях, кремах и присыпках. Четвертый день приносит и хорошие, и плохие новости. Хорошие новости состоят в том, что Ашиму с младенцем завтра выпишут домой. А плохие приносит мистер Уилкокс, заведующий регистрационным отделением больницы, — он сообщает, что они должны выбрать младенцу имя. Оказывается, в Америке ребенка нельзя выписать из больницы без свидетельства о рождении. А в свидетельстве должно быть проставлено имя.

— Но, сэр, поймите, — выговаривает Ашима дрожащим голосом. — Мы не можем назвать его сами!

Мистер Уилкокс, сухонький, лысый и неулыбчивый, оглядывает обескураженных родителей:

— А почему, собственно, нет?

— Мы ждем письма, — говорит Ашок и описывает ему ситуацию.

— Понимаю, — говорит мистер Уилкокс. — Это весьма прискорбно. Боюсь, что в вашем случае единственной альтернативой будет записать в свидетельстве о рождении «мальчик Гангули». Конечно, потом, когда вы выберете имя сыну, придется его исправить.

Ашима вопросительно глядит на Ашока:

— Ну что? Так и поступим?

— Я бы не советовал, — вмешивается мистер Уилкокс. — Вам придется подавать петицию в суд, а потом платить штраф. К тому же это займет немало времени.

— Ну и ну, — бормочет Ашок.

Мистер Уилкокс качает головой, жует губами.

— А что, у вас нет никаких запасных вариантов? — спрашивает он.

Ашима недоуменно поднимает глаза.

— А что это значит — «запасные варианты»?

— Ну, какое-нибудь имя на случай, если вам не понравится то, что выбрала ваша бабушка.

Ашима и Ашок отрицательно качают головами. Оспорить бабушкин выбор — такое просто немыслимо, это означало бы недопустимое неуважение к старости.

— Вы можете назвать его своим именем или в честь какого-нибудь родственника, — предлагает мистер Уилкокс и сообщает, что его полное имя Ховард Уилкокс Третий. — Это прекрасная традиция. Ей следовали как английские, так и французские короли.

«Да как же это возможно», — думают Ашок и Ашима. В бенгальских семьях не существует традиции давать детям имена родителей, дедушек, бабушек или других родственников. Может быть, в Европе и Америке это и считается признаком уважения к старшему поколению, но у них на родине таких родителей попросту засмеют. Бенгальские имена священны, неприкосновенны. Их нельзя завещать, и делиться ими тоже не положено.

— Или, может быть, вы назовете его в честь кого-нибудь еще? Например, человека, которым вы восхищаетесь? — с надеждой спрашивает мистер Уилкокс. Его брови поднимаются домиком. Он вздыхает. — Подумайте, а я вернусь через пару часов. — Мельком взглянув на часы, он выходит из комнаты.

Дверь закрывается, а по телу Ашока пробегает дрожь — внезапно ему на ум приходит идеальное домашнее имя для сына. В памяти всплывает скомканная страница книги, резкий света фонаря, бьющий в глаза. Но впервые в жизни это воспоминание вызывает у него не ужас, а благодарность.