У Терека два берега… - Дмитрий Вересов

Астрид секунду помолчала, а потом спросила, поглядев прямо в глаза:

— А у тебя есть друг?

— Есть, — ответила Айсет, — он программист, у него своя фирма…

— Он русский или чеченец?

— Ни то и ни другое, он белый англичанин…

— А а-а, — как-то неопределенно протянула Астрид.

«А у самой-то у тебя друг есть?» — чуть не вырвалось у Айсет.

О работе они говорили уже на работе.

Офис московского отделения Си-би-эн находился на Тверской, почти возле кафе «Московское», на последнем нырке бывшей улицы Горького к Манежной и к Кремлю.

Астрид была в ярко-зеленом свитере и кожаных джинсах. «Хорошая фигурка, — отметила про себя Айсет. — Ей бы не медийным бизнесом, ей бы школой шейпинга руководить! И миллионом любовников!»

А вообще, интересный разговор у них получился. И неожиданно — достаточно откровенный.

Вопросов было два.

Что показывать? И почему это должна делать именно она, именно Айсет?

На первый вопрос поначалу стала отвечать сама соискательница. Работодательница же молча сидела в своем стандартном офисном кресле, слегка раскачивалась и слушала, соединив под подбородком пальцы обеих рук.

— Что показывают о России на Западе? — говорила Айсет. — По всем программам идут три сюжета: нищие солдатики в Москве попрошайничают, выпрашивают сигаретку — это как бы столица России, потом убогие бабы на фоне фиолетового дыма из заводских труб стирают в реке заскорузлые кальсоны — это русская провинция, и еще, естественно, — боевые действия в Чечне, вертолеты, пушки, танки, спецназовцы… И так изо дня в день. Других сюжетов нет. Почему? — Айсет задала вопрос и, видя, что ее новая босс-вумэн не спешит с ответом, стала развивать тему самостоятельно: — Потому что телевидение, если это настоящее коммерческое телевидение, должно предугадывать желание зрителя и показывать ему то, что он хочет видеть. Если мы хотим показать правду о России — а правда будет разная и противоречивая, потому что Россия большая и в ней происходит много всякого, — то эта разносторонняя информация не особо нужна западному зрителю, поскольку является для него лишней, избыточной, не имеющей непосредственного касательства к его жизни. В этом смысле, новости из России мало чем отличаются от новостей из какой-нибудь Буркина-Фасо или Восточного Тимора. Однако у целевой аудитории новостных программ, то есть у старшего и среднего поколения, за долгие годы выработался более или менее соответствующий действительности образ врага, страшной угрозы, исходящей с Востока, из Москвы, из Кремля. Теперь этот образ, в целом, не соответствует действительности, и зритель умом это понимает, но подсознательно все равно сохраняет и страх, и недоверие, и неприязнь к России. Нашей аудитории психологически комфортно видеть бывшего врага убогим, слабым, нищим, бестолковым, — словом, таким, которого можно жалеть или презирать, но уже не надо бояться. Материал иной направленности не проходит в первую очередь потому, что Европа и Америка не любят вспоминать свой страх… Это так? — Не я определяю эфирную политику канала, я всего лишь администратор, — после долгой паузы проговорила наконец Астрид, кнопкой, расположенной внизу кресла, фиксируя его неподвижность, — но судя по тому, что из наших сюжетов идет в эфир… Ты сама ответила на свой вопрос, Айсет, — будешь показывать три сюжета, о которых ты говорила, плюс, возможно, проституток на Тверской и налет бандитов на обменный пункт валюты, плюс, разумеется, катастрофы и катаклизмы, которых в этой стране навалом… Но соблюдая при этом правила дорогого респектабельного ти-ви.

— Варьировать, создавая иллюзию новизны ракурса и кадра? — усмехнувшись, спросила Айсет.

— Это и есть уровень профессионализма, — ответила Астрид.

— Бабки в реке в первом репортаже будут стирать розовые кальсоны, во втором — голубые, а третьем — светло-зеленые…

— Ты несколько утрируешь, но в целом — ты молодец, мы должны сработаться, — удовлетворенно подытожила Астрид. — Ты понимаешь главное, поэтому с тобой проще, чем с другими.

— Диссидентов здесь не потерпят?

— Их нигде не любят, а особенно на телевидении…

Потом они перешли в кафетерий. И этот переход из кабинета на люди как бы подвел черту. Они договорились о главном.

Теперь можно было обсудить детали.

В офисе Си-би-эн, как и во многих иных иностранных компаниях, работающих в Москве, держали русскую экономку-повариху, которая готовила на всех сотрудников общие семейные корпоративные обеды. Это как бы сплачивало иностранцев, находящихся в чужой стране. А потом, западные люди никогда не доверялись русскому общепиту и даже с приходом своего же западного фаст-фуда продолжали упорствовать в своих заблуждениях…

Экономка, приятная русская женщина по имени Ирина, приготовила им два кофе.

— Так почему именно я, а не люди с западными именами и фамилиями, вроде репортера Джона Смита или репортерши Мэри Блейк?

— Стереотип достоверности восприятия, — ответила Астрид. — Репортаж о Чечне, подготовленный чеченской девушкой Айсет Бароевой, покажется более убедительным.

— И при этом, коэффициент доверия должен повышаться за счет информации о том, что эта чеченская девушка училась на Западе, то есть, она как бы своя? Так вы все рассчитали со мной?

— Да… Да, ты абсолютно права, — кивала Астрид, прихлебывая кофе маленькими глотками. — Ты на сто процентов запрограммирована и прописана…

— И мне предстоит делать репортажи о Чечне?

— Не только…

— Когда приступать? — спросила Айсет.

— Сегодня, — ответила Астрид и улыбнулась своей улыбкой, из арктического льда.

Перед самой поездкой на Кавказ Астрид пригласила Айсет в ресторан.

— С тобой хочет познакомиться один мой знакомый, — сказала она.

— Какой знакомый? — поинтересовалась Айсет.

— Он из Лондона, тебе будет интересно, — ответила Астрид уклончиво.

Человека из Лондона звали Тимоти Аткинсон.

— Можно — Тим, — сказал он, с приятной улыбкой пожимая руку Айсет.

За аперитивом говорили о Москве и о русской погоде. Перейдя к закускам, сменили тему и заговорили о Чечне.

Тим много язвил по поводу русских, увязших в проблеме. Его остроты явно импонировали Астрид. Она смеялась, порой даже очень громко.

— Русские говорят, мол, Чечня — это черная дыра… Это как посмотреть. Черная дыра — это место в космическом пространстве, где такая сильная гравитация, что туда все засасывает, и даже свет! Именно поэтому оттуда никакого изображения не поступает. И в силу такого внутреннего притяжения достать оттуда, из черной дыры, ничего уже нельзя. А вот Чечня — это, скорее, тумбочка из русского еврейского анекдота, который мне тут вчера рассказали в вашей синагоге. Когда Абрама Исааковича на допросе в налоговой инспекции спрашивали, откуда деньги брал, он все время отвечал: — «Из тумбочки…»