Рубака-парень - Алексей Иосифович Ходанов

— Мы рады, что ты правильно понял задачи, которые ставит перед продавцом сама жизнь. По окончаний техникума пра-ашу к нашему шалашу, место сохраним, заявочку оформим. А пока — премия за отличную практику.

— Да как же мне отблагодарить вас, дядя Сёма? — растерянно забубнил Ромка, принимая десять мятых трешек.

— Отблагодаришь, куда ж ты денешься! Теперь мы как альпинисты — в одной связке! — и захохотал, как зарыдал.

Через год подросший и возмужавший Рома стоял за прилавком, а дядя Сёма, исполняя обязанности суфлера, расположился поодаль, живописно опершись на топор. И пока наставник подсказывает заветные слова, после которых трешки сами собой вылетают из карманов и сумок, высветим некоторые темные углы его прошлого. Дело в том, что Семен Семеныч не просто какой-нибудь там мясник-рубака-парень с тремя извилинами. Во время оно Сёма Гирич был веселым студентом филфака, пытался даже что-то сочинять, и это, как мы увидим, оставило неизгладимый след. Веселье, однако, распространялось больше на ночные посиделки в окружении осушенных бутылок. Потом посиделки сами по себе вытеснили лекции, и Сёма, мучимый жаждой и отсутствием средств, окончательно прибился к гастроному. Сначала грузчиком, потом учеником продавца. В редкие благодушные минуты Семен Семеныча тянуло к сочинительству, и в результате напряженной умственной работы он вывел для себя и близких людей несколько философских заповедей.

Главная заповедь гласила: «Бери наличными только от проверенных старых клиентов. От посторонних же, особенно от тех, кто липнет и упрашивает, денег ни-ни! Направлять провокаторов в кассу. Вопросы приобретения новой клиентуры решаются на основе личного знания психологии, гипнотических навыков и собственного активного биополя»…

По окончании работы дядя Сёма выдавал Ромке положенный ему гонорар — все ту же мятую трешку.

— Погоди чуток, освоишь все премудрости, заживешь, как нефтяной магнат!

Вскоре премудрости были освоены, и Рома купил себе велосипед. Потом, как образцовый сын, сделал своей маме замечательный подарок: открыл на ее имя счет в Сбербанке, первый счет за всю нелегкую трудовую жизнь мамы, которой не суждено будет узнать, что радость была доставлена ей другой заповедью учителя: «Сбережения храни так, чтобы они были не твои, но были твои».

А через пару лет, как раз в конце этой зимы, Роман Борисович Шмякин, элегантный и стройный, в дорогой фрачной паре, притормозил свою «девятку», обутую в японскую резину и записанную на маму, у театральных касс, где стоянка личного транспорта запрещена.

Внушительный и деловой, с иностранной «дипломаткой» в сильной руке, на которой поблескивал кастетообразный золотой перстень, он важно подошел к кассиру и, попросив прощения у безнадежной очереди, тепло улыбнулся:

— Я из МИДа, вам звонили, на «Поминальную молитву», со Стекловым. Абдулов? Давайте. Еще на «Наш Декамерон», если только с Догилевой. Очень хорошо. Довесьте еще «Павла Первого», надеюсь, Олега Борисова не дублируют? Желательно первые ряды, ну, хотя бы два или три. А вот на «Пикант-шоу» — только первый.

Потом он заехал в гастроном и, расцеловавшись с таким же элегантным, во фрачной паре, но с серебряным кастетообразным перстнем, молодым человеком, получил сложный салямисто-икорно-балычно-трюфельный заказ.

Оставалось немного времени, и он заскочил в обувной магазин, где в кабинете директора ожидали его комбинированные сверхштиблеты.

В машине он переобулся и, с удовольствием рассматривая свое слегка искаженное шнурками отражение в зеркальных носах, в который раз подумал: а что такое нефтяной магнат? Так, жалкий, оплывший от жира старикашка в провинциальных панталонах. Скудная фантазия убогого дяди Сёмы, так и не поднявшегося выше своего прилавка! Надо бы навестить бедолагу, принести передачу…

В сердце его шевельнулось жалостливое презрение: бедный дядя Сёма, отгородившийся мясными тушами от большого света! А вход в этот свет был рядом, через директорскую ложу, билет в которую тоже продавался, и к высоким кассирам подход имелся. И купить такой билет дяде Сёме было под силу — нс догадался, самоуспокоился на кубышках, которые до одной изъяли, выскребли из-под подоконника, выкопали из-под яблони, и сидит теперь учитель голый, нищий, обесчещенный и насквозь проконфискованный. А директора крупнейшего универсама— кто же его так просто, под белы руки, рано утром из собственной квартиры? У директора броня, задушевные друзья, приветливые аппаратчики, обаятельные поклонники, готовые в огонь и воду, верная охрана из экс-чемпионов и даже один благожелатель, проживающий на Олимпе.

У директора мускулистая молодость, блестящая карьера (в торг! в министерство!), ослепительно красивая жизнь и замечательная невеста!

И покатил за Наташей в ее дурацкий, никому не нужный институт.

Наташа, провожаемая завистливыми взглядами бескорыстных подруг, привычно впорхнула в салон, удобно устроилась на сиденье, покрытом заморской овчиной, на ощупь извлекла из горки кассет свою любимую, не глядя, сунула в магнитофон, и тотчас же раздались аплодисменты, после чего хрипатый баритон проинформировал: «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла!»

Роман Борисович вытащил золотистую пачку «Пэл Мэл», так гармонировавшую с перстнем, небрежно надорвал, точным щелчком выбил длинную дамскую сигарету:

— Пра-ашу!

Предупредительно поднес зажигалку-компьютер, реагирующую на человеческий голос. Окутавшись дымом, Наташа аккуратно уложила прическу на его могучее фрачное плечо:

— С тобой так спокойно, Ромочка, стабильно! Я надеваю прозрачную фату, звучит марш Мендельсона, и под руку СО знаменитым дипломатом вступаю в новую жизнь!

— Ой, как красиво говоришь! — завистливо пробормотал Роман Борисович. — И как это вы все — так складно да ладно? Тут одна тоже скандал в очереди устроила, колготки ей не достались, дак такую речугу закатила, как по книге, все с выкрутасами, с фантазией, а когда милиция у нее документ потребовала, оказалось — лаборантишка с окладом в сто рэ. Ладно. Так, значит, ты Мендельсона тоже знаешь?

— Не очень. Я даже не в курде, что он еще написал?

— Уж он-то понаписал! Попросили его подождать, мол, все у тебя будет, а он ни в какую, строчил день и ночь. Во все инстанции. А теперь сам с кайлом на плече марширует!

— А я думала, он давно умер…

— Ха! Этот всех нас переживет! Ну, ладушки, щас заедем за фатой, потом прямиком во дворец, оттуда в ресторан, там заказано, расписано, оплачено. Программа ясна?

— Какой ты у меня… комфортный! — восхищенно прошептала Наташа. — Комфортный Роман! У нас с тобой комфортный роман! Какая прелесть!

— Ты моя прелесть!

— Нет ты!

— Ты! Ты! Ты!

Увы, автор должен прервать этот взаимовосторженный диалог, потому что уже знает: фата так и останется висеть в одиноком девичьем шкафу, и никогда не прозвучит замечательный марш Мендельсона, и сверкающий банкетный зал не наполнится счастливыми голосами. Автор знает, что жизнь, как опытный драматург, уже приготовила неожиданную развязку комфортного романа лжедипломата и