Соперница с обложки - Галина Романова

– Меня! – Марианна неуверенным движением потыкала указательным пальцем себя в грудь. – Не кого-нибудь, а меня!!! Меня – Марианну Степановну Волину, Тамарка, он решил бросить! Пацан! Грязный ублюдок! Я его… Я его ведь на помойке подобрала!..

Тамара опустила голову, чтобы не выдать откровенного злорадства, но Марианна даже пьяная оставалась Марианной.

– Радуешься, стерва? – догадалась она и ухмыльнулась глумливо: – А чему радуешься-то? Меня хоть два года, да любили! Молодое, горячее тело принадлежало мне, понятно! А тебе?.. Тебе что принадлежит? Эта грязная квартирка? Этот захлюстанный халат? Почему так грязно, Тамарка? Почему у тебя всегда так все грязно?! Все вокруг тебя покрыто грязью, все! Каждое твое слово, каждое твое действие, каждая вещь, к которой ты прикасаешься, тут же превращается в грязь! Гадкая ты, Тамарка!

– А ты? – сквозь стиснутые зубы осмелилась спросить Тамара, стараясь не смотреть на Марианну, завалившуюся к ней на ночь глядя вдрызг пьяной. – Ты не гадкая, Маринка? Ты хорошая, чистая, благородная, да?

– Да! – Ее голова мотнулась, ударяясь подбородком о грудь. – Я хорошая. Я тебе с жильем помогла? Помогла. Должность тебе устроила? Устроила, хотя ты ни черта не варишь башкой и работать совершенно не хочешь. Все перешептываются, все откровенно смеются за твоей спиной над твоими ляпами, а ты…

– Пошла вон!

Господи, как же это она осмелилась-то, а? Как осмелилась за столько лет впервые указать на дверь этой гадине?! И что теперь? Что теперь она с ней сделает?

Можно погадать, конечно, было бы желание, а времени предостаточно. Убираться, судя по всему, гостья не собирается. Слышать никого кроме себя не слышит. Так что можно погадать, пока та выпивает и гоняет вилкой по тарелке скользкие грибки. Ах, не знала, что зайдет, а то бы поганок впрок наготовила…

Ладно, что там выходит?

Из квартиры выгнать Марианна ее не сможет, это однозначно. Договор купли-продажи давно оформлен на нее – Тамару. Год назад оформили, хотя до этого пришлось пару лет пожить в этом скворечнике на птичьих правах. Это ее так Волина к проявлению собственного благородства подготавливала. Сравнивай, мол, как было раньше, а как теперь.

Уволит или понизит в должности? Тоже вряд ли, потому что Тамарка, может, и тупая в бухучете этом гребаном, но верная и честная. Ни копейки никогда не украдет и никому другому не позволит.

А чем еще может отомстить ей Марианна за то, что на дверь ей указала?

Да ничем, потому что у нее больше ничего и ценного-то нет.

– А я не пойду никуда, Тамар, – вдруг совершенно трезвым голосом отозвалась на ее выпад Волина. – Потому что мне некуда идти.

– Да ладно! У тебя квартир выкупленных по городу с дюжину! – Тамара, не выдержав, отобрала у нее вилку, нацепила не нее опенок и сунула Марианне в рот, добавив крохотный кусочек хлеба. – Закусывай, что ли, Марин! Срубишься сейчас, что мне с тобой делать потом?

– А я спать у тебя останусь, – выпятив нижнюю губу, обрадовала ее гостья. – Мне идти некуда и не к кому. Меня же никто не ждет, Тамарка! Никто, понимаешь!!! Нет, ты не понимаешь…

– Почему же? – Тамара со вздохом подперла полную щеку здоровенным кулаком. – Меня вон тоже никто не ждет. Я к этому привыкла.

– Да не путай ты божий дар с яичницей! – прикрикнула с досадой Марианна и отработанным до автоматизма начальственным жестом хлопнула ладонью по столу. – Это все разные вещи, пойми! Ты всю свою жизнь одна была! Тебя никто никогда не ждал, а меня… Меня-то ждали в свое время, понимаешь! Пашка долго ждал, пока я выучусь, пока на ноги встану.

– Ага! – перебила ее со злостью Тамара. – А потом ты эти самые ноги, на которые твердо встала, и вытерла об него.

– Неправда! – с жалобной грустью отозвалась Волина и всхлипнула: – Я его любила!

– Да ладно врать-то, Марин. Сейчас-то хоть не ври, когда его уже давно в живых нет. Любила она его! А умеешь ты любить-то?! Кого-нибудь когда-нибудь любила безрассудно?

– А как это? – Марианна замотала головой, пытаясь разогнать хмельное облако, застилающее ей глаза. – А как это – безрассудно? Все вот твердят об этом день и ночь, а никто ни разу не объяснил мне… Как это любить безрассудно, Тамара? Как?! Забыть обо всем? Забить на все? Все бросить к чертям собачьим и сунуть голову в петлю, так, что ли?

– Почему же в петлю? Обычно говорят, в омут.

– Это не одно и то же? Что там, что там погибель, Тамара. Разницы нет! Что в петле, что в омуте – от безрассудной любви погибель. Вот и… – Она вдруг встрепенулась, отряхнула шелковую белоснежную блузку от хлебных крошек и окинула взглядом стол: – А почему ты мне одни грибы с колбасой на закуску выставила? Что, покушать больше нечего?

– Почему нечего? И щи есть из квашеной капусты, и котлеты с макаронами. – Тамара ухмыльнулась, наблюдая за подругой. – Только ведь ты благородная теперь у нас стала, разве станешь щи хлебать со школьной подругой.

– А ты знаешь, стану. – Марианна встала и, покачиваясь, добрела до большого хромированного холодильника, распахнула его, заглянула внутрь. – О, котлетки, здорово! Давай, Тамар, пожрем, что ли… Так достала меня правильная здоровая пища, так угнетает подсчет калорий. А чего ради? Наливай щи, Тамарка…

Марианна съела огромную тарелку щей из квашеной капусты, которую Тамаре поставляла из деревни матушка, она засаливала ее в огромной дубовой кадке по старинному рецепту, доставшемуся от прабабки. Потом еще две котлеты, ломоть хлеба с горчицей, а потом запросила кофе.

– Что-то меня колотит, – пожаловалась она спустя полчаса, когда выпила залпом две чашки крепчайшего кофе. – Может, заболеваю?

– Твоя болезнь называется отходняк, подруга, – хмыкнула Тамара, сгребая со стола пустые тарелки и загружая их в раковину. – Небось забыла, когда в последний раз водку-то пила?

– Да… Забыла…

– Вот теперь и вспомнила. А что касается Лозовского, вот что я тебе скажу… – Тамара обернулась к Марианне от раковины, подперла округлые бока. – Отпусти ты его, Марин.

– Ни за что! – отшатнулась к стене Волина, будто Тамара ее ударила. – Чтобы я его отдала какой-нибудь молоденькой сучке!!! Я его создала… Я его вылепила! Я сделала из него мужчину…

– Не ты, а родители, между прочим, – напомнила Тамара.

– Родители! – презрительно фыркнула Марианна. – Они только и смогли, что дать ему образование. А дальше что? Ни работы, ни жилья, ни денег, ничего же у него не было, у красавчика нашего. А я…

– Но это же не могло и не может продолжаться вечно, Марина. – Тамара, собравшаяся вымыть посуду, с раздражением шлепнула по крану, перекрывая воду. – Ты что же, всерьез полагала, что вы поженитесь, станете детей рожать?

– Какие дети, о чем ты? И при чем тут вообще дети? У меня есть Алка вообще-то.

– Но у Ярослава-то нет. Ему-то жить как? Аллочкой твоей наслаждаться, так он и так… – брякнула Тамара и тут же прикусила язык.

Господи! Она проговорилась! Она только что самым бесстыдным образом выдала чужую тайну, хотя сотни раз давала себе зарок не совать нос в чужие секреты. И так всем на свете сплетням, гуляющим по длинным коридорам «Октавы», приписывают ее авторство. А она ведь молчит! Всегда молчит! Слушать – да, слушает. Слушает, на ус мотает. Но чтобы языком молоть в курилке или туалете…

Нет, этого она себе никогда не позволяла. Возложила судьба на нее повинность играть роль верной дворняжки Маринкиной, она ее и играла. И никогда не провоцировала опасных разговоров в своем присутствии. А тут вот взяла и проговорилась насчет Лозовского и Маринкиной дочери.

Что же делать-то теперь?! Как выпутаться? Может, Маринка мимо ушей пропустила спьяну-то? Может, после щей ее и котлет с дремотой борется и не поняла, что она только что…

Но нет! Марианна Волина уловила все молниеносно. И даже повторять не заставила. И вопросов лишних наводящих задавать не стала. Она просто привстала с табуретки, нависла над столом, упершись в него кулаками. Ну, прямо точь-в-точь как на совещаниях, когда разнос кому-то устраивала. И прошипела гремучей ядовитой змеей:

– Ты и об этом знала?! Кто еще?!

– Не знаю. Я за всех отвечать не собираюсь, – забормотала Тамара.

Схватила тут же кухонное полотенце и начала мусолить им по чистой столешнице, окаймляющей раковину. Смотреть в остекленевшие глаза Марианны было выше ее сил.

Вот навязалась еще ей на голову на сон грядущий! Приперлась, ждали ее!

Она бы сейчас искупалась, покидала грязные шмотки в машинку, загрузила бы стирку и пошла бы спать. Перед этим можно было бы в телевизор потаращиться, какой-нибудь сериал посмотреть можно было бы. И помечтать под него и о собственном неожиданном счастье, которое все никак ее не отыщет.

Надо же, как ловко уязвила ее, змеища! Сказала, что никто и никогда не ждал Тамару. А ведь и в самом деле никто и никогда не ждал. Был один командированный. Так его она все больше ждала, а не наоборот. Водки покупала, икры, семги пожирнее. И ждала, ждала, когда он подкатит под ее окна на своем длинномере. Когда войдет в ее квартиру, насквозь провонявший солярой, ждала. Когда потом отмоется, фыркая и брызгаясь в ее ванной почти с час. Потом ждала, когда он насытится ее щедрым угощением. Потом…