Недоразумение (Трагедия ошибок) - Буало-Нарсежак

Я повернулся спиной к окну. Итак, я был у себя. Де Баер читал эти книги… Я полистал некоторые из них, наугад… книги по искусству, журналы по архитектуре… Де Баер курил эти сигареты… Де Баер смотрел на эти фотографии, на которых была изображена новая столица Бразилии под самым футуристическим углом… Я открыл шкаф. Де Баер носил эти костюмы… Я выбрал один из них, наугад, бросил его на кровать. Обратил внимание на цветы, стоявшие в прекрасной вазе богемского стекла на столе. Знак внимания со стороны Жильберты… Первый. И тем не менее спасибо! В дверь постучали, я вздрогнул. Может быть, это был ее брат, тот самый Мартен, который не любил меня.

— Войдите.

Появился Франк. Он переоделся, и его полосатый жилет хорошо вышколенного слуги развеселил меня. Хотя у меня не было никакого желания смеяться.

— Вы вели себя очень хорошо, — сказал он мне тихо. — Продолжайте называть ее «мадам», это как раз подходит для ваших отношений.

— Вы ничего не сказали мне об этом Мартене! Почему? Он приложил палец к губам.

— Его не следует принимать в расчет, — прошептал он. — Это жалкий тип, который всю жизнь живет за счет сестры. Де Баер в конце концов выставил его за дверь. Обычно он живет в Ментоне, в меблированных комнатах. Я не знаю, почему он вернулся. Он больной. Неврастеник, у него мания преследования. Советую быть с ним терпеливым, особенно если он будет с вами нелюбезен… Наденьте этот костюм. Я захватил нитки и иголку. Но думаю, этот вам будет в самую пору.

Я надел костюм Поля де Баера. Он был из тонкого габардина и великолепного покроя. Надо было лишь перешить две пуговицы. Я сразу преобразился. Франк выбрал мне гладкий галстук.

— Де Баер, — сказал он, — любил мягкие, слегка приглушенные тона. Держитесь прямо. Суньте левую руку в карман пиджака. Нет, не слишком глубоко. Только чтобы не были видны пальцы, но большой палец оставьте снаружи. Вот так.

— А она не удивится, если я слишком быстро стану прежним?

— Нет, если мы не будем перебарщивать. Разве не естественно, что вы постепенно становитесь здесь таким, каким были всегда? Ни один врач не может сказать, каковы границы потери памяти. Он открыл ящик комода.

— Не забудьте об этих безделушках: кольцо, часы, булавка для галстука. Посмотрите-ка на меня.

Он отступил на три шага, поднял руку, наклонил голову, загадочно улыбнулся каким-то своим мыслям и, наконец, церемонно поклонился и громко сказал:

— Если мсье угодно последовать за мной, я буду счастлив показать мсье парк.

В коридоре Франк задержался на несколько секунд, потом потащил меня к лестнице.

— У мсье Мартена мания подслушивать у дверей, — прошептал он мне.

Мы прошли через кухню, показавшуюся мне очень современной; она выходила во двор, с одной стороны его находился большой гараж. Сосновая роща начиналась в нескольких метрах от служб, а подлеску не было, казалось, конца.

— Здесь у вас достаточно места для прогулок, — сказал Франк, отбросив свои манеры заговорщика. Он раскурил сигару, затушил, ботинком спичку и увлек меня под деревья.

— Будьте осторожны, когда станете курить. Огонь здесь распространяется быстро. Де Баер курил мало, но у него была привычка вечно сосать мундштук. В спальне у него этих мундштуков великое множество. Но вам лучше не пользоваться ими первое время,. Сейчас, главное, следите за своей одеждой. Де Баер был очень педантичным; один из его привычных жестов — стряхивать с себя пыль кончиками пальцев правой руки, вот так… Другая особенность: он никогда не скрещивал ноги, когда сидел. Казалось, он всегда находится в гостях.

— О, до чего мне не нравится этот тип!

— Со временем привыкнете? Естественно, вы обещаете мне не покидать виллу до нового распоряжения. Лучше, чтобы пока вас никто не видел.

— А кто бы мог меня увидеть?

— Соседи… Если бы вас увидели с дороги, это показалось бы странным. Мы распустили слух, что вы снова уехали в Бразилию… Через некоторое время мы сообщим, что вы вернулись… Если вам что-нибудь понадобится, предупредите меня. Я почти ежедневно бываю в Ментоне. Я удержал его, взяв за руку.

— Вы утверждаете, что этот Мартен не будет меня беспокоить. Но мне что-то не верится.

— Он не в счет, — запротестовал Франк. — Сейчас он, вероятно, недоволен. Он опасается, что сестра предложит ему уехать. Будьте готовы к тому, что он станет наблюдать за вами, приглядываться, может, даже шпионить. Но как только Мартен убедится, что вы против него ничего не имеете, что вы действительно человек больной, он успокоится. У него одно только желание: чтобы о нем позабыли в его углу… Черт побери, уже скоро полдень… Я покидаю вас… Ах да, еще одно: я сказал вашей жене, что вашим единственным развлечением в лечебнице, где я вас отыскал, была скрипка. Я ничего не смыслю в музыке, но вы играете куда лучше де Баера, тут нет никаких сомнений. Значит, надо было найти этому объяснение. Вы очень много занимались, вот и все. Скрипка стала для вас навязчивой идеей. Согласны?

— Да. Думаю, да.

Я опустился на скамью, глядя вслед уходящему Франку. Тень ветвей, падая ему на спину, образовывала как бы прутья решеток, и по вполне понятной ассоциации я подумал, что отныне Франк стал моим тюремщиком. Странная тюрьма! Чтобы выйти из нее, я должен был перестать быть самим собой, а перестав быть самим собой, я становился мучителем Жильберты. А если бы я сумел заставить ее полюбить себя? Если бы сумел открыть ей нового де Баера, что бы тогда сказал Франк? Нет, невозможно! Как ни крути, Франк держит меня в руках. Как только я получу наследство, как только я переведу эти деньги на счет Жильберты, с тем чтобы возместить ей растраченный мной капитал, Франк сумеет заставить меня уехать. Это будет нетрудно, ему достаточно будет заявить, что его обманул самозванец, воспользовавшийся своим сходством с де Баером. Жильберта укажет мне на дверь, а какой у нее при этом будет вид!

Я встал и принялся без цели бродить по дорожкам среди сосен. Я вынужден был неукоснительно выполнять взятые на себя обязательства, то есть следовать указаниям Франка. Так ли уж это было трудно? Нет. Так к чему прибегать к каким-то уверткам? Только потому, что меня уже заранее мучило презрение Жильберты? Франк, хитрая бестия, неспроста постарался уверить меня, что она все еще любит своего мужа. Но как могла она сохранить нежность к человеку, которого пришлось чуть ли не силой возвращать домой, к человеку, который в нравственном смысле как бы покончил с собой, чтобы окончательно позабыть ее? Сама эта так называемая потеря памяти была для нее ежеминутным оскорблением. Как я не почувствовал этого раньше? Мне все было противно, и, когда прозвонил колокол, приглашая к обеду, я почти было решил все рассказать Жильберте. Я повернул к дому, усталый, преисполненный к себе отвращения, и вдруг заметил, что опустил левую руку в карман пиджака именно так, как мне советовал Франк. В то время как я разыгрывал перед самим собой комедию благородных чувств, мое малодушное, трусливое нутро без моего ведома уже сделало наиболее устраивающий меня выбор. Бедный Кристен! Жалкий шут! Я вошел в столовую в самом дурном расположении духа. Жильберта уже ждала там. При виде меня она сделала над собой усилие, чтобы не отступить назад.

— Я заставил вас ждать, — проговорил я. — Простите меня. Парк так хорош!

Мы уселись друг против друга по разные стороны большого стола, за которым свободно разместилось бы двенадцать человек. Франк, очень торжественный в своей белой куртке, подал нам первое блюдо. Между нами вновь воцарилось молчание, то страшное, невыносимое молчание, которое я уже испытал на лестнице.

— Ваш брат, — спросил я через какое-то время, — не спустится к обеду?

— Он предпочитает обедать у себя в комнате. Но я надеюсь, вечером мы увидим его.

Жильберта! Моя жена! У нее не было даже сил улыбнуться, она едва притрагивалась к кушаньям. Мне самому тоже, не хотелось есть. Мы старательно избегали смотреть друг на друга. Я сказал, просто чтобы спасти положение:

— Вы, вероятно, знаете, что я очень много времени уделял игре на скрипке.

— Да, Франк упомянул об этом.

— Вы этому рады? Франк молча расхаживал по столовой, ничто не ускользало от его бдительного ока.

— Я рада узнать, что вы наконец чем-то заинтересовались.

Это звучало не очень вдохновляюще. Кончиками пальцев я смахнул пыль с рукава, руки Жильберты едва заметно судорожно сжались. Она боялась. Я это остро почувствовал. Она боялась меня. Прежний де Баер слишком быстро возвращался к жизни у нее на глазах. Я заставил себя быть любезным и объяснил, что, хоть у меня почти не сохранилось воспоминаний о прежней жизни, я, как бы в компенсацию за это, помню все произведения, которые исполнял когда-то.

— Вы не откажетесь проаккомпанировать мне?

— Попробую, — ответила она.

— Бах, держу пари? Жильберта, потрясенная, медленно положила вилку на тарелку.

— Нет. Вы всегда утверждали, что Бах старый зануда.