Похождения в Париже - Крис Юэн

— У тебя есть что-то для меня? — спросил я Пьера.

Он кивнул, пригубив эспрессо.

— Тебе интересно? Я думал, может, с твоей книгой…

Взмахом руки я отмел его сомнения.

— Мне интересно.

— Хорошо. — Он подождал, пока официантка поставит передо мной чашку кофе и отойдет. Кофе пахнул отлично, даже сквозь слой вспененных сливок. — А твоя рука? — По голосу чувствовалось, что он сожалеет о необходимости задать этот вопрос.

— Нормально. — Инстинктивно я убрал правую руку под стол, потом улыбнулся, осознав, что делать этого не следовало, и, пожав плечами, протянул руку к Пьеру, повернул ее ладонью вверх. Он пощупал раздувшиеся суставы среднего и безымянного пальцев. Безымянный палец чуть искривился в последние месяцы, и, по правде говоря, его вид тревожил меня больше, чем подагрическая боль суставов. Пьер мягко нажал на распухшие суставы, и я постарался не поморщиться.

— У меня есть лекарства. Таблетки. И ампулы для инъекций, если станет худо, — сказал я.

— Слишком худо, чтобы работать?

— Пока до этого не дошло. — Я убрал руку. — Я могу печатать. И вскрывать замки. Указательный палец в полном порядке, а это главное.

Пьер кивнул, откинулся на спинку стула. Моргнул, левым глазом чуть позже правого. Отличную мы составили пару — скупщик краденого с родимым пятном на лице и взломщик, страдающий артритом.

— Работа простая. Но мой клиент… осторожен.

— Они не хотят ошибок?

— Совершенно верно. Ты должен взять только одну вещь.

— Какую?

— Картину.

Я чуть не задохнулся. Мне всегда казалось, что профессионального взломщика нужно нанимать именно для кражи картин. Деньги, к примеру, грязные бумажки в сравнении с ними, а иметь дело с наркотиками я всегда отказывался. И потом такая кража имела свои плюсы. Как правило, клиент хотел заполучить картину, чтобы любоваться ею в одиночестве, и это сводило риск к минимуму.

— Какого художника? — спросил я.

— Подписано Мэньи. Начало двадцатого столетия.

Я даже немного расстроился. Полагаю, каждому свойственно честолюбие, вот и я надеялся когда-нибудь украсть что-то особенное. Картину Дега, даже Сезанна. Что ж, видимо, время еще не пришло.

Я выдохнул.

— Описание есть?

Пьер сунул руку в карман рубашки, достал полароидную фотографию и положил на стол передо мной. Я ее взял, всмотрелся. Увидел не так много, как хотелось бы. Сделали фотографию при вспышке, которая «смазала» изображение.

— Разумеется, масло, — пояснил Пьер. — Уличная сценка на Монмартре. Цветочница и молодая женщина с зонтиком…

— Фотография ужасная.

— За картину ты получишь десять тысяч.

Я изогнул бровь.

— Правда?

— Oui.[8]

Я присвистнул и посмотрел поверх плеча Пьера. За его спиной, над крышей кафе, я мог видеть две трети Эйфелевой башни. Под серыми облаками стальные фермы на фоне поднимающихся и опускающихся желтых лифтов выглядели кружевом. Я различил крошечных людей-муравьев на верхней смотровой площадке, вспышки фотокамер. Названная Пьером сумма смущала и вызывала тревогу.

— Сколько получишь ты?

Пьер отреагировал так, словно я его оскорбил. Расправил плечи, выпятил грудь.

— Столько же, что и ты, естественно.

— То есть твой клиент платит двадцать тысяч евро. За никчемную картину.

— Возможно, она стоит таких денег.

Я покачал головой.

— Не на открытом рынке.

— Кто может это знать? Допустим, мой клиент — коллекционер.

— И кто твой клиент?

Пьер ответил не сразу. Посмотрел мне в глаза.

— Да перестань! Ты шутишь? — Плечи Пьера опустились. — Они звонят по телефону. Мы никогда не встречаемся.

Действительно, уж мне-то не стоило этому удивляться.

— Мужчина?

Пьер кивнул.

— Знаешь о нем что-нибудь еще?

Он молча посмотрел на меня.

— А фотография?

— Ее прислали на мой абонентский ящик в почтовом отделении.

— И тебя все это устраивает? — Я наклонился к Пьеру.

Он забарабанил пальцами по столу.

— Может, это не идеал.

Я закатил глаза.

— Что такое, Чарли? Скажи мне. Наш бизнес переживает нелегкие времена. Конкуренция. Понимаешь?

Я вздохнул и полез в карман за пачкой сигарет. Достал одну и успел прикурить, когда Пьер протянул руку за пачкой. Но я отдал ему раскуренную сигарету. Он затянулся, подавил кашель. При нашей последней встрече он как раз собирался бросить курить.

Я откинулся на спинку стула, подумал о том, что только что услышал. Чем-то мне все это напоминало Амстердам. И сумма мне предлагалась какая-то странная, и Пьер столь же мало знал о своем клиенте. Конечно, ситуация не тянула на уникальную, но, уж не знаю почему, меня грызли сомнения.

Однако искушение было велико. Десять тысяч евро за несколько часов работы. В моей квартире, к стене над письменным столом, я приклеивал листы с разнообразной информацией, касающейся последнего романа о Майкле Фолксе. График работы над романом, синопсис, список персонажей. Список персонажей повторялся и на других листах, которые лежали на столе. Каждому я задавал несколько вопросов: «Какова его/ее цель в жизни?», «В чем его/ее главная сила?», «Какая его/ее главная слабость?» Если бы я внес в список свое имя, найти ответ насчет слабости не составило бы труда. Я бы написал: «Жадность». И, может, к первой слабости добавил бы и вторую: «Склонность к риску».

Десять тысяч евро. Не та сумма, которая может изменить жизнь, но, если добавить эти тысячи к остаткам наличных, полученных от Бруно, несколько месяцев я мог бы не беспокоиться об оплате квартиры. И уж конечно, о таком авансе за еще не написанный роман не приходилось и мечтать.

Кроме того, мне не хотелось подводить Пьера. И я не хотел, чтобы очередные заказы он предлагал каким-то другим ворам, а потом — мне. У него уже возникли сомнения из-за проблем с моими пальцами, и не стоило давать ему новых поводов для того, чтобы он обращался к кому-то еще. Многие годы он регулярно обеспечивал меня работой, и я ценил наши отношения.

— Деньги вперед.

— У меня только половина.

— Половина моих десяти тысяч и половина твоих?

Пьер обдумал вопрос, возможно, почувствовал напряженность моего голоса. Осторожно кивнул.

— Я возьмусь за это дело при одном условии — вся сумма вперед.

Пьер вновь затянулся. Наверное, я его оскорбил, но, если говорить честно, совесть меня не мучила. Он закрыл глаза, а когда открыл, левое веко поднялось лишь чуть-чуть.

— Амстердам, Пьер, — напомнил я.

Дым он выпустил через нос.

— Ты думаешь, я никогда не смогу расплатиться с тобой за Амстердам, Чарли?

Пьер печально покачал головой, затушил окурок в пепельнице. После паузы наклонился, поднял с пола барсетку. Расстегнул молнию, достал пухлый конверт. Молча положил на стол, пододвинул ко мне.

— Здесь все?

Он вскинул руки.

— Мне их еще и пересчитать?

— Просто спросил. И аванс не возвращается, так?

— Разумеется. Клиент заплатил половину за то, что нанял нас. Таково условие. И теперь моя половина тоже у тебя. Потому что мы — друзья, Чарли, так?

— Конечно, друзья.

Пьер наклонился над столом. Его родимое пятно дернулось.

— Только помни, сделать все нужно правильно. Я тоже хочу получить свои деньги.

Я кивнул, глядя ему в глаза. Потом взял конверт, сунул в карман пиджака и поднял черные очки на лоб. Пьер поднес чашку ко рту, и только тут я вспомнил, что не пригубил кофе, но наша встреча подошла к концу, а затягивать ее я желания не испытывал. В конце концов я получил возможность купить себе чашечку кофе десятью тысячами новых способов.

— Сколько у меня времени? — спросил я.

Пьер поставил чашку на стол, промокнул губы бумажной салфеткой.

— Два дня. Мы можем встретиться здесь. Скажем, в десять утра.

— Хорошо. Опиши место, куда я должен попасть.

— Это квартира, — ответил Пьер таким тоном, словно в Париже по-другому и быть не могло.

— Где находится картина?

— Там одна спальня. На стене.

— Охранная сигнализация? Замки? Бойцовые пудели?

Он пожал плечами, словно такие мелочи значения не имели.

— У тебя, наверное, есть адрес. Хотелось бы его знать.

— Oui, ну конечно. — Пьер достал из барсетки сложенный листок бумаги, протянул мне.

Я развернул листок, прочитал адрес. Я не сильно удивился, но точно не обрадовался.

ГЛАВА 6

— Доброе утро, — весело поздоровался я, когда Виктория ответила на звонок.

— И тебе того же. Как прошла встреча с читателями?

— Отлично.

— Только отлично? Не великолепно?

Я улыбнулся.

— Разве ты не слышала? С великолепным я покончил.

— Да, конечно, забил бедное слово до смерти. Это плохо. Оно тебе очень шло.

— Иногда у меня возникало ощущение триумфа.